Девиз

Слава Україні! Героям Слава!
Ярлыки

Нат Пинкертон и Дом смерти 1


Приключения

Нат Пинкертон и дом смерти (Часть 1)




Оглавление

Дом смерти

Глава I Несчастная девушка

Глава II Интересные открытия

Глава III Серьезная беседа

Глава IV В доме мертвых

Натурщица-убийца

Глава I Таинственная незнакомка

Глава II Пинкертон на месте происшествия

Глава III В опасности

Глава IV Прерванное представление

Роковая поездка на санях

Глава I Ужасная находка

Глава II Важные наблюдения

Глава III Пинкертон-вор

Глава IV

Рассказы о Нике Картере

Тайна каторжника



Дом смерти


Глава I Несчастная девушка



– Как, Лора не приехала?



– Нет, ведь я писала тебе, что она сильно захворала и теперь только начала поправляться.



– Но ты, однако, писала, что она уже встала с постели и даже выходила с тобой на прогулку?



– Да, но сегодня… впрочем, о чем долго говорить, ну, не приехала и все тут!



Так беседовали брат и сестра, Эрих и Ильза Эринг, дети проживавшей в Нью-Йорке немецкой семьи.



Двадцатитрехлетний Эрих, студент Питтсбургского университета, только что прибыл в Нью-Йорк к своим родителям. Сестра приехала встречать его на вокзал, и теперь они шли по Пятой авеню, где помещался дом семьи Эринг.



Молодой человек был высокого роста, стройный, очень недурен собой; его открытое лицо, со светлыми, лихо закрученными усиками, производило симпатичное и приятное впечатление.



Рядом с ним сестра его Ильза выглядела очень миниатюрной, хотя обладала изящной и довольно пикантной фигуркой.



На ее бледном личике ясно отражалась озабоченность, а в нежных голубых глазах стояли слезы.



По-видимому, ее тяготило какое-то горе; ей хотелось что-то сказать, но она боялась огорчить горячо любимого брата.



Она пытливо посмотрела ему в глаза и заметила, что он был разочарован и немного раздосадован.



– Не надо сердиться! – просила она. – Быть может, как раз сегодня Лора чувствовала себя не совсем хорошо. Иначе она, наверно, тоже приехала бы.



Тут он не выдержал:



– Я чувствую, что ты не откровенна со мной! С Лорой что-то неладно и ты не хочешь мне сказать, в чем дело! У меня так тяжело на душе! Мне кажется, что нам грозит несчастье!



Ильза печально улыбнулась и пожала плечами.



Они шли под руку. После довольно продолжительного молчания Эрих снова заговорил. Он внезапно остановился, взял сестру за руку и воскликнул:



– А теперь скажи мне совершенно откровенно: разве вы не обратили внимания, что в последнее время, еще до болезни, с Лорой произошла крупная перемена?



– Мы все видели это, – печально ответила Ильза, – да и не только нам это бросилось в глаза, но и мистеру Брауну, отцу Лоры. Мы теряемся в догадках, а хуже всего то, что от самой Лоры нет возможности добиться объяснения причин ее странного состояния.



– А что говорят врачи?



– Руками разводят, – ответила Ильза, – ее пользуют несколько врачей и ни один не понимает, в чем дело. Впрочем, один сказал, что…



Ильза запнулась.



– Говори, – просил Эрих, – ради бога, скажи мне все!



– Он сказал, что есть основание предположить умственное расстройство.



Эрих был ошеломлен. Помолчав немного, он сказал:



– Ильза, мы всегда были с тобой друзьями, да и Лора видела в тебе лучшую подругу. Тебе известно, что между нею и мною зародились нежные отношения, не имеющие ничего общего с обыкновенной влюбленностью студента и молодой девицы. Да ты и сама должна была видеть и чувствовать, судя по всему моему поведению по отношению к Лоре: у меня самые серьезные и вполне искренние намерения. Я часто писал, и она всегда отвечала мне, но за последние полтора месяца я не получил от нее ни строчки! В чем тут дело?



– Ты знаешь, что именно полтора месяца назад Лора захворала?



– Конечно, знаю! Но ведь уже две недели, как она встала с постели и, мне кажется, могла бы написать хотя бы открытку!



Ильза нежно и с участием взглянула на брата.



– Она имеет что-то против тебя, Эрих. Я чувствую это с тех пор, как она захворала. Прежде, когда мы бывали вместе, она охотнее всего говорила о тебе, постоянно расспрашивала, как тебе живется, что ты пишешь и вообще так интересовалась тобой, что сразу можно было догадаться, что она питает к тебе особое чувство. Но теперь она совершенно изменилась и совершенно не хочет слышать о тебе. Как только я заговариваю, она умолкает и становится серьезной. Она прекращает разговор или переводит его на другие темы.



Эрих побледнел.



– Давно ли она так изменилась?



– Со времени болезни. У меня сложилось такое впечатление, точно болезнь вытравила что-то из ее сердца, точно после того, как она начала поправляться, в ней умерло всякое чувство к тебе.



Эрих невольно прижал обе руки к груди, как бы силясь подавить ужасный страх.



– Боже мой! – бормотал он. – Ведь я не сделал ей ничего дурного! Я ни в чем не провинился перед ней! На нее должно было повлиять что-то совершенно непонятное, ужасное. Но я, во что бы то ни стало, узнаю, в чем дело.



Сестра с нескрываемым участием посмотрела на брата.



– Как ты можешь узнать? Она не сказала об этом ни единого слова ни мне, ни своему отцу.



Вдруг Эрих вздрогнул.



– Боже праведный! – вырвалось у него. – Неужели она полюбила другого и забыла меня?



Ильза энергично покачала головой:



– Этого я совершенно не допускаю! Да разве может не любить тебя та, которой ты отдашь свое сердце!



Она с гордостью и любовью взглянула на брата, бывшего, по ее мнению, верхом совершенства. Но он не обратил внимания на ее слова и, по-видимому, даже не расслышал их.



– Не знаю, что и думать! – шептал он. – Не хочу верить, что кто-нибудь другой мог завладеть ее сердцем! Но я хочу выяснить все и потому сегодня же пойду с визитом к фабриканту Брауну.



– И я пойду с тобой, – сказала Ильза, – будем надеяться, что тебе представится возможность поговорить с Лорой с глазу на глаз. Если и тебе не удастся раскрыть тайны ее душевного расстройства, то это и никому не удастся.



Эрих с благодарностью пожал сестре руку:



– Ты так добра, Ильза, я вечно буду тебе признателен за это. Я надеюсь, что мне удастся исцелить Лору, так как, по-моему, тут кроется какое-то недоразумение.



Он поднял голову и как-то сразу повеселел.



– Иначе и быть не может! – продолжал он. – Сегодня же на душе моей Лоры снова станет светло; я разгоню эту тайну силою моей любви.



Он оживился, так как его снова окрылила надежда. Он нисколько не опасался, что ему, быть может, в тот же день придется пережить горестное разочарование, так как не знал за собой никакой вины и ему казалось, что нескольких слов окажется достаточно, чтобы вернуть расположение любимой девушки.



– Поспешим домой! – обратился он к сестре. – Я не дождусь минуты, когда увижу Лору и в темных глазах ее прочитаю прежнюю сердечную любовь!



Дома Эриха радостно встретили родители. После полудня он с Ильзой поехал на авеню Амстердам, в дом богатого фабриканта Джо Брауна.



Старик Браун, из семьи которого осталась в живых одна только красавица дочь Лора, был дома и сердечно приветствовал молодых людей.



Эрих заметил, что Браун за последнее время сильно постарел. Забота об единственной дочери начертала на его лице глубокие морщины, и весь он производил впечатление усталого, измученного человека.



– Я чрезвычайно рад, что вы приехали, мистер Эринг! – сказал он. – Вы, по всей вероятности, уже знаете, какая меня гнетет забота, но вы понятия не имеете, до чего я исстрадался. Лора совершенно изменилась. Ее веселость и жизнерадостность совсем пропали, она печальна и грустна и давно уже не улыбалась. По целым дням она запирается в своей комнате, а что хуже всего, она отказывается дать какие бы то ни было объяснения своего состояния. Она слишком часто заговаривает о том, что скоро умрет, что покойники зовут ее. Я близок к отчаянию, мистер Эринг. Теперь я надеюсь на вас. Я знаю, Лора вас очень уважает. Быть может, она вам откроется. Не стану скрывать, что я уже привык к мысли, что вы и Лора со временем вступите в брак, и мысль эта окрепла еще больше при виде симпатий, которые моя дочь питала к вам. Пойдите к ней в гостиную. Недавно она еще играла на рояле, и все такие печальные вещи. Быть может, она именно теперь согласится объясниться с вами.



Эрих по мягким коврам неслышно прошел до гостиной и слегка приоткрыл дверь.



Лора сидела за роялем, выпрямившись, не двигаясь. Юноша ужаснулся при виде происшедшей с ней перемены. Нежное лицо ее, прежде свежее и цветущее, сильно исхудало и побледнело, щеки ввалились, глаза расширились. Лишь волосы сохранили свой прежний иссиня-черный цвет. Бледные руки небрежно лежали на клавишах.



На Лоре было простое черное платье.



Эрих тихо переступил порог, закрыл за собою дверь, а затем вышел на середину комнаты и тихо промолвил:



– Лора! Милая Лора!



Она обернулась во внезапном испуге и при виде Эриха, всплеснув руками, воскликнула:



– Эрих! Бога ради, уйди отсюда! Ты не должен меня больше видеть!



В полном недоумении он отступил на шаг, но снова приблизился к ней и проговорил:



– Зачем ты гонишь меня, Лора? Что с тобой? Чем я виноват перед тобой?



Она задрожала всем телом:



– Ничем ты не виноват! Виновата я или, вернее, мертвецы!



– Какие мертвецы? – воскликнул он. – Лора, ты не знаешь, что говоришь!



– Знаю, слишком хорошо знаю! Как бы мне хотелось, чтобы меня не постиг этот ужасный рок! Ведь ты самого ужасного не знаешь, Эрих! Одно только я тебе скажу: я бесчестная, я негодная, а стала я такою из-за мертвецов!



– Что ты вздор говоришь? Опомнись, Лора! Что у тебя общего с мертвецами? Ты принадлежишь жизни, тебе предстоит светлое будущее, ты снова будешь весела и радостна!



Она закрыла лицо руками и зарыдала:



– Никогда уж этого больше не будет! – воскликнула она, – оставь меня, Эрих! Уйди и никогда не возвращайся ко мне! Я не стою, чтобы ты смотрел на меня! Я не перенесу твоего присутствия!



Он никак не ожидал подобной вспышки. Надеясь смягчить ее настроение и изгнать мысли о каких-то мертвецах, он быстро подошел и обнял ее.



– Лора, милая моя Лора! – шептал он. – Ведь я так люблю тебя!



Она пронзительно закричала и вырвалась из его объятий.



– Никогда я не буду принадлежать тебе, Эрих! Мертвецы загубили мое счастье! Я не вынесу этого, я знаю, что ты все снова и снова будешь приходить ко мне! Вот почему я уйду… в дом мертвых!



Она схватила черную шаль, лежавшую на стуле, и быстро выбежала из комнаты.



Эрих побежал за нею и увидел, как она открыла дверь и вышла в сад.



– Бога ради, Лора! Куда ты идешь?



Она не слушала его, а побежала по улице. Он погнался за ней, но тут ему пересек дорогу вагон трамвая. Он в ужасе видел, как слабая девушка побежала рядом с вагоном и вскочила на полном ходу.



Если бы несколько мужчин, стоявших на площадке, не подхватили ее, она неминуемо споткнулась бы и наверно попала под колеса.



В первую секунду Эрих остановился как вкопанный, так что вагон успел отъехать на довольно большое расстояние. Придя в себя, молодой человек громко крикнул:



– Остановитесь! Остановитесь!



Его вагон уже заворачивал за угол.



Эрих пустился догонять его, что ему, конечно, не удалось. Тут он увидел коляску, вскочил в нее и крикнул кучеру:



– Поезжайте по пути трамвая! Гоните лошадь, не жалейте ее! Если вам удастся нагнать вагон, который прошел здесь с минуту назад, я вам заплачу вдесятеро!



Обрадованный возница погнал лошадь во всю мочь. Так они ехали, пока наконец вагон трамвая не завернул на 148-ю улицу.



Погоня продолжалась с четверть часа. Наконец коляска у одной из остановок нагнала вагон. Но Эрих видел уже издали, что на задней площадке никого не было.



Он в сильном волнении спросил кондуктора:



– Где молодая девушка в черном, которая вскочила на полном ходу недалеко от авеню Амстердам?



– Она соскочила на полном ходу вблизи Манхэттена.



– Не видели ли вы, куда она ушла?



– Этого не могу сказать. У нас там остановки не было, и я не обратил на нее внимания.



Эрих снова сел в коляску и поехал к Манхэттену. Тут он стал расспрашивать всех прохожих, но ничего не добился, Лора исчезла, и Эриху даже не удалось установить, куда именно она направилась.



Усталый и расстроенный, он, в конце концов, вернулся в дом Брауна.



Сам старик, Ильза и вся прислуга были в сильнейшем волнении.



Отец Лоры видел, как она вскочила на площадку вагона, как Эрих помчался за вагоном, и все они в ужасном волнении ожидали его возвращения.



Но когда юноша вернулся один, старик Браун пришел в полнейшее отчаяние, которое еще усилилось, едва Эрих сообщил, что говорила Лора до своего бегства.



Браун немедленно заявил о происшедшем полиции. Были снаряжены тщательные розыски, не приведшие, однако, ни к какому результату.



Распростившись со стариком Брауном – Ильза ушла раньше – Эрих ушел домой.



Вдруг у него блеснула мысль, к исполнению которой он сейчас же и приступил.



Он отправился к знаменитому нью-йоркскому сыщику Нату Пинкертону.



Сыщик весьма любезно встретил юношу и внимательно выслушал его рассказ. Он сейчас же изъявил готовность взяться за это дело, так как своеобразная обстановка происшествия сильно заинтересовала его.



Он пожал Эриху руку и сказал:



– Успокойтесь, мистер Эринг. Я обещаю вам сделать все, что могу, чтобы разыскать молодую девушку. Весьма вероятно, что тут замешаны гнусные преступники. А теперь поедем к мистеру Брауну.



Они вышли и направились к Амстердам-авеню.


Глава II Интересные открытия



Около восьми часов вечера Нат Пинкертон вместе с Эрихом прибыли в дом фабриканта.



У Брауна сидел полицейский инспектор Мак-Коннел. Оба очень обрадовались, когда слуга доложил о прибытии Ната Пинкертона, и Браун протянул ему обе руки.



– Добро пожаловать! – воскликнул он. – Если и вам не удастся вернуть мне мою несчастную дочь, то никому это не удастся!



Мак-Коннел обменялся рукопожатиями со своим знаменитым другом и сказал:



– Вы легки на помине, мистер Пинкертон! Я только что думал о вас! Видите ли, для меня это происшествие представляет полнейшую загадку!



Все сели, и Нат Пинкертон начал:



– Мистер Эринг уже дал мне подробное объяснение происшествия, и теперь я попрошу вас, мистер Браун, сообщить мне данные о состоянии и поведении вашей дочери за последнее время.



Старик рассказал об угнетенном состоянии Лоры, которая в последнее время только и говорила о каких-то мертвецах.



– Давно ли мисс Лора впала в такое состояние?



– Это началось месяца два назад. Я как-то был в отъезде, и она вышла из дома, заявив лакею, что идет прогуляться. Она вернулась поздно вечером, и лакей, открывший двери, ужаснулся при ее виде: Лора была мертвенно-бледная и сейчас же прошла в свою комнату! С того вечера она совершенно изменилась!



– Вам не удалось узнать, куда именно она уходила в тот вечер?



– Нет! Я ее спрашивал сотни раз, но так и не добился ответа!



– Она стала избегать общества?



– Да, наотрез отказавшись бывать где бы то ни было!



– А с кем она виделась?



– Собственно говоря, ни с кем! Даже лучшая ее подруга миссис Мэри Стирман…



– Где она живет? – перебил сыщик.



– В квартале Бронкс на авеню Берген, в доме двадцать два.



– Не справились ли вы у этой дамы? Быть может, ваша дочь бежала к ней?



– Нет, я опросил уже всех знакомых!



– Какой врач пользовал вашу дочь?



– Доктора Стивенсон и Прут!



– Не говорили ли врачи, что ваша дочь страдает душевным расстройством?



– Они не могли этого утверждать с достоверностью и ни разу не высказывались об этом вполне определенно, ссылаясь, что перемена в состоянии моей дочери могла быть вызвана каким-нибудь ужасным происшествием!



– А каково ваше мнение, мистер Пинкертон? – спросил инспектор Мак-Коннел. – Считаете ли вы возможным, что в данном случае мы имеем дело с душевным расстройством?



– Отнюдь нет! Напротив, я пришел к убеждению, что в это дело замешаны преступники, и только потому и взялся за расследование. Если бы я был склонен предположить умственное расстройство, то предоставил бы все дело врачам.



Старик Браун схватился за сердце и простонал:



– Боже праведный! Моя дочь в руках преступников! Ведь это ужасно! Приложите все усилия, мистер Пинкертон! Надо привлечь негодяев к ответственности, во чтобы то ни стало!



– Само собою разумеется, сделаю все, что могу! – отозвался сыщик.



– Но какая же может быть цель у преступников? Для чего им нужно так воздействовать на мою дочь?



– Это мы сейчас увидим! – ответил Нат Пинкертон с тонкой улыбкой. – Скажите, мистер Браун, вы не обнаружили никакой пропажи в вашем доме?



– О чем вы говорите?



– Я хочу сказать, все ли ваши деньги и ценные вещи в целости?



– Я не проверял их!



– Мистер Эринг рассказал, что ваша дочь заявила ему, что она бесчестная и негодная девушка. Вот это-то и наводит меня на определенную мысль. Она добавила, что стала такою из-за мертвецов.



– И вы допускаете мысль, что Лора…



– Буду просить вас убедиться воочию. Много ли у вас в доме драгоценностей?



– Только те, что принадлежали моей покойной жене. Они находятся в большом черном кожаном футляре, который хранится в шкафу в моем кабинете.



– Не угодно ли вам будет пройти туда?



Старик Браун слегка пошатывался, когда пошел впереди других. Им овладело ужасное опасение, возраставшее все больше, по мере того, как они приближались к кабинету.



Он вынул из шкафа большой черный футляр.



– Футляр этот я не открывал уже несколько лет, – проговорил он. – В нем находится список всех вещей.



Открыв замок и откинув крышку футляра, он в тот же момент вскрикнул и без чувств свалился на кресло.



Футляр был пуст, в нем не оказалось ни одной драгоценности.



– Так я и думал! – пробормотал Нат Пинкертон.



Когда старика привели в чувство, он, вспомнив, что случилось, затрясся всем телом от сдерживаемых рыданий.



Он открыл еще и верхнее отделение шкафа и вынул оттуда маленькую шкатулку.



– В этой шкатулке хранятся двадцать тысяч долларов наличными деньгами, – прошептал он, – шкатулка стоит здесь давно; благодаря случайности я еще не внес эти деньги в банк. Теперь только я о них вспомнил.



Он хотел открыть шкатулку, но не сумел сделать этого, так сильно тряслись его руки. Он передал ключ Нату Пинкертону, а сам опустился в кресло.



– Откройте шкатулку! – шепнул он.



Шкатулка была пуста.



Браун опять глухо застонал, но теперь Нат Пинкертон подошел к нему и положил ему руку на плечо:



– Успокойтесь, мистер Браун! Вы и сами не верите, что ваша дочь виновна в краже. Она взяла драгоценности и деньги, но не для себя. Ведь вы сами видели, как ужасно она страдала! Негодные преступники, пользуясь впечатлительностью молодой девушки, нарядились мертвецами и заставили ее передать им то, что она взяла отсюда, по их приказанию. Таким образом, поведение вашей дочери становится вполне понятным. Теперь нам останется разыскать негодяев и освободить вашу дочь из их рук!



Старик немного успокоился. Он поднялся и произнес:



– Вы правы, мистер Пинкертон! Моя дочь ни в чем не повинна, хотя и взяла драгоценности и деньги! Как бы там ни было, она не может подлежать юридической ответственности!



– Да и нравственной! – добавил Нат Пинкертон. – А теперь будьте добры проводить меня в комнату вашей дочери. Быть может, в ее письменном столе нам удастся найти какие-нибудь данные.



Старик Браун проводил Ната Пинкертона, инспектора Мак-Коннела и Эриха в комнату Лоры.



Войдя в уютную, изящно обставленную девичью комнату, Нат Пинкертон спросил:



– Имела ли ваша дочь какие-нибудь ценные вещи?



– Имела! Они должны находиться в том маленьком шкафчике, но теперь их, по всей вероятности, тоже нет!



Нат Пинкертон открыл шкаф и обнаружил, что и тут ничего не осталось.



Сыщик взял со стола лист бумаги и вынул карандаш.



– Будьте добры сказать, какие именно драгоценные вещи принадлежали вашей дочери?



– Больше всего она дорожила маленьким золотым, осыпанным бриллиантами сердечком на золотой цепочке, – ответил старик. – Это была память ее покойной матери, и потому она так ценила эту вещь, которая и сама по себе была довольно дорога. Она надевала ее очень редко. Посередине сердечка был вправлен большой бриллиант чистейшей воды, лучами которого озарялся весь медальон.



Нат Пинкертон записал все это и составил перечень всех других драгоценностей, о которых мог вспомнить старик Браун. Он уже раньше положил в карман записку из футляра, с реестром находившихся в нем вещей.



Теперь он начал обыск письменного стола. Открыв ящик, он увидел неоконченное письмо, содержавшее следующие слова:



«Дорогая Мэри!



Я не в силах больше выносить этот ужас! Мертвые зовут меня, и я должна идти! Я не могла избавиться от них ценою тех жертв, которые уже принесла…»



Нат Пинкертон протянул письмо Брауну.



– Это почерк Лоры! – сказал старик.



– Причем письмо, несомненно, обращено к ее подруге Мэри Стирман?



– По всей вероятности!



– Из этого отрывка можно вывести заключение, что мисс Лора состояла в весьма большой дружбе с миссис Стирман! По-видимому, она поверяла ей больше, чем даже вам, мистер Браун!



– Я ничего не понимаю! – ответил старик. – Прежде Лора поверяла мне все свои тайны, и вдруг – такая перемена. Хотя я не понимаю, как могла Лора так близко сойтись с этой Мэри Стирман!



– Почему?



– Да потому, что это крайне несимпатичная женщина! Она любит наряды, очень тщеславна и кокетлива, и мне всегда казалось, что она хвастает своим богатством и вместе с тем страшно завидует другим, более богатым.



– Часто ли она посещала ваш дом?



– Нет! По-видимому, она чувствовала, что я не симпатизирую ей, хотя и приглашал ее на свои вечера, следуя просьбам дочери.



– Но ваша дочь, вероятно, часто посещала эту даму?



– Этого я не знаю! Лора вполне самостоятельна, часто уходила одна, и я всегда знал, что мне не следует о ней беспокоиться! Весьма возможно, что она часто бывала с миссис Стирман!



– Чем занимается муж этой дамы?



– Он доверенный какой-то большой иногородней фирмы. Он, обыкновенно, в разъездах, и я видел его редко!



– Не можете ли вы сообщить о нем более подробных сведений?



– Ничего особенного! Ему лет сорок, носит маленькие черные усы, у него бледное лицо. Он мне всегда казался очень скрытным.



Нат Пинкертон встал.



– Придется отправиться на авеню Берген, так как там я надеюсь кое-чего добиться! До свидания, господа. Как только я узнаю что-нибудь, то не премину поставить вас в известность!



Нат Пинкертон отправился на одну из своих, находившихся вблизи, временных квартир и, не меняя костюма, мастерски изменил черты лица, придав им возможно глупое, бессмысленное выражение. Всякий посторонний человек должен был принять его за слабоумного. Но ему именно этого-то и хотелось.



– Посмотрим, не попадется ли она на эту удочку! – пробормотал он. – Меня предстоящая беседа сильно интересует!



Он быстро вышел на улицу и, наняв коляску, отправился в Бронкс.


Глава III Серьезная беседа



Миссис Мэри Стирман занимала на авеню Берген маленький дом, окруженный садиком.



Не доезжая до этого дома, Пинкертон вышел из коляски и пошел дальше пешком. Позвонив у входной двери, он принял надменный, важный вид.



На вопрос горничной, что ему угодно, он ответил свысока:



– Я чиновник уголовной полиции Джекоб Миллер и желаю видеть вашу барыню! Доложите обо мне и скажите, что дело не терпит отлагательства!



– Войдите, пожалуйста, я сейчас доложу!



Нат Пинкертон вошел в переднюю и стал прохаживаться взад и вперед с высоко поднятой головой. Горничная скрылась куда-то, и сыщик хорошо заметил, как спустя несколько секунд в темном конце передней бесшумно открылась дверь и как кто-то зорко всматривался в него сквозь узенькую щель.



Затем снова появилась горничная:



– Миссис Стирман просит вас пожаловать!



Она открыла дверь в гостиную и, когда он вошел на порог другой, появилась хозяйка квартиры, некрасивая особа ниже среднего роста, с рыжеватыми волосами, обрюзглым лицом и толстыми губами. Глаза ее имели неприятное выражение, пальцы рук были сплошь унизаны бриллиантовыми перстнями. Она была в домашнем капоте.



Она с улыбкой приветствовала посетителя:



– Здравствуйте, мистер Миллер! А я ведь давно уже ожидала визита чиновника уголовной полиции!



– Вот как? – протянул сыщик и поднял брови, так что лицо его приняло крайне комичный вид. – Стало быть, вам известно, по какому делу я явился?



– Известно! – отозвалась она, еле сдерживая смех. – Но садитесь же!



– О конечно, конечно! Очень приятно! – ответил посетитель и довольно неловко расселся в одном из кресел.



Миссис Стирман села на диван, но избегала смотреть на него, из опасения расхохотаться.



– Вы явились по делу моей подруги, мисс Лоры Браун?



Он шлепнул себя рукой по колену:



– Вы угадали, сударыня! Вы чрезвычайно догадливы! Вот именно по этому делу я и явился!



– Догадаться было нетрудно! – ответила она. – Но, к сожалению, я не имею возможности дать вам более подробных сведений.



Он сморщился:



– Пожалуйста, сударыня, скажите хоть что-нибудь. Вы и понятия не имеете, как остроумные чиновники уголовной полиции умеют пользоваться самыми незначительными на вид обстоятельствами.



Она снова взглянула на него и, с трудом удерживая смех, спросила:



– По всей вероятности вы принадлежите к числу наиболее способных чиновников полицейского управления?



Он гордо кивнул:



– Совершенно верно! Мистер Дункан утверждает, что я его правая рука, что без меня он и шагу не сделает! И вы увидите, миссис Стирман, мне, несомненно, удастся разыскать вашу подругу!



Теперь она громко рассмеялась и воскликнула:



– Вы не поверите, как я буду счастлива, как я буду рада, если Лора вернется! Но, к сожалению, на это мало надежды!



– Мало надежды? Почему?



– Потому что, как мне кажется, в это дело замешаны неестественные силы!



Сыщик весь съежился. На его лице ясно выразилась боязнь.



– Как так? – спросил он. – Стало быть, вы тоже думаете, что тут замешаны духи?



– А кто же думает это?



– Мистер Браун, отец беглянки! Он говорил, что на его дочь имели влияние какие-то мертвецы!



– Мертвецы?



Она всплеснула руками и вздрогнула, отлично притворяясь изумленной.



– Ведь вам, вероятно, все известно! – снова заговорил посетитель. – Ведь мисс Лора поверяла вам свои тайны!



– Почему вы так думаете?



– Потому что на ее письменном столе мы нашли это неоконченное письмо, очевидно обращенное к вам!



– Ко мне?



Он передал ей письмо. Она прочитала его, печально кивнула головой и сказала:



– Да, вы правы! Оно обращено ко мне!



– И что же вы скажете по этому поводу? Быть может, вы можете указать на след бежавшей?



Она покачала головой и ответила:



– Ничего не знаю! Мне кажется, мы никогда больше не увидим нашу бедную Лору! Она сделалась жертвой мертвецов!



– Разве она вам сказала, в чем дело?



– Сказала, но я не смею ничего передать об этом, не могу при все желании!



– Не расскажете ли вы об этом, по крайней мере, мне? – спросил сыщик. – Тогда полиции не нужно будет больше беспокоиться! Ведь с неземными силами мы бороться не можем!



– И вы думаете, что тогда следствие будет прекращено?



– Оно всецело находится в моих руках. Должен вам сознаться, сударыня, что я страшно боюсь привидений и вообще всего, что связано с четвертым измерением. Лучше не соваться в такие дела, иначе погубишь себя.



– Совершенно верно! – согласилась она. – Но неужели же вы думаете, что ваше начальство оставит это дело, если вы не будете продолжать расследование?



– Для виду я буду работать дальше, а на самом деле оставлю дело в покое. Наше начальство воображает, что у него передовые взгляды, и смеется над привидениями. Я еще поработаю в том деле месяца три, но, конечно, буду остерегаться навлечь на себя гнев злых духов.



– Вы хорошо сделаете, если поступите именно так, – ответила миссис Стирман, на лице которой появилось выражение внутреннего удовлетворения, – тем более что вы понятия не имеете, как ужасно поступают духи с теми, кого они хотят погубить.



– А они хотели погубить мисс Лору? – спросил Пинкертон.



– Именно. И погубили. Вы не можете себе представить, как она страдала.



– Еще бы! Духи являлись ей?



Миссис Стирман нагнулась к уху своего посетителя и шепнула:



– Я собственными глазами видела души мертвецов!



Он вздрогнул и уставился на нее совершенно растерянным, глупым взглядом, так что она чуть не расхохоталась ему в лицо. Но она сдержала себя и продолжала:



– Да, я собственными глазами видела ужасные привидения, которых в жизни не забуду!



Нат Пинкертон весь дрожал, сидя в своем кресле.



– Да неужели вы так-таки видели привидения? На кого они были похожи? Где это было? При каких обстоятельствах появились они?



Потешаясь над его страхом, она ответила:



– Так и быть, скажу вам, в чем дело! Над семьей Браунов тяготеет страшное проклятие, произнесенное когда-то одним из предков!



– Проклятие? Ведь это ужасно!



– Слушайте дальше! Уже несколько человек из рода Браунов сделались жертвой этого проклятия. Разве вы не слыхали, что около тридцати лет назад один член семьи сошел с ума?



– Слыхал, слыхал!



– Ну вот видите! Ему являлись духи покойников и довели его до сумасшествия, пока он в отчаянии не наложил на себя рук!



– Это ужасно! – простонал сыщик.



– Так вот: мы часто встречались с мисс Лорой и совершали совместные прогулки. Однажды вечером мы где-то заблудились и очутились возле маленького домика, стоявшего в полном уединении, среди чащи деревьев. Все ставни оказались заперты, света в окнах не было. Как раз в это время пошел дождь, и мы собрались приютиться на время в этом домике. Но случилось нечто ужасное! Входная дверь была открыта. Мы вошли в нижний этаж, в уютно обставленную комнату. Я зажгла спичку, а Лора в утомлении села в кресло и ломала себе голову над вопросом, где находится владелец домика. И вот вдруг… Когда я вспоминаю об этом, то у меня по телу пробегают мурашки!



Сыщик весь дрожал. Обеими руками он ухватился за ручки кресла, широко открыл глаза и хриплым голосом спросил:



– А дальше что?



– Когда спичка погасла, в комнате вдруг появился странный, красноватый свет, неизвестно откуда. И теперь мы увидели две длинные белые фигуры с мертвенно-бледными лицами!



Сыщик совершенно растерялся. Он судорожно сжимал руки, а потом вытер лоб, как бы осушая его от холодного пота.



– Что было дальше? – простонал он.



– Один из мертвых заговорил. Он сообщил Лоре о тяготеющем над ее семьей проклятии и сказал, что он и есть дух одного из давно умерших Браунов. Затем он внушил ей никому не говорить ни слова о привидениях, так как тот, кому она расскажет, должен будет погибнуть! Затем привидение говорило дальше, что она намечена следующей жертвой, обречена на умопомешательство или на смерть. Но есть новое средство, которое она может испытать для своего спасения! Быть может, ей при помощи ценных даяний удастся примирить мертвых и уничтожить проклятие! Конечно, эти даяния предназначены не для мертвых, а для нищих и бедных. Затем привидение приказало Лоре приносить дары в этот самый дом и класть их в ту же комнату, где она теперь находится. Привидения будут появляться до тех пор, пока проклятие не потеряет свою силу.



– Ужасно! О, как ужасно! А что же ответила на это мисс Лора?



– Когда привидения исчезли, она лежала в глубоком обмороке. С трудом мне удалось привести ее в чувство. Затем мы ушли оттуда, причем мне приходилось вести ее под руку. Дойдя до первых домов города, мы взяли коляску и поехали сюда ко мне. Здесь Лора немного успокоилась и затем отправилась домой.



– Ага, в тот самый вечер, когда она явилась домой совсем расстроенная?



– Да! Бедняжка! Утешать я ее не могла, так как сама видела привидения. Да и со мной после того вечера произошла перемена. Теперь я уже не так весела и жизнерадостна, как была прежде.



– А что сделала мисс Лора?



– Она начала носить туда драгоценные вещи и деньги, а я по старой дружбе провожала ее. Но она в дом уже не входила, а подкрадывалась к одному из окон и клала вещи на подоконник. Но как только она удалялась, комната начинала озаряться красноватым светом, какая-то таинственная сила раскрывала окна и в них появлялись два мертвеца!



– О, как это ужасно! И что же они делали?



– Они грозно протягивали руки, а затем исчезали! Иногда они восклицали: «Горе тебе, мы зовем тебя! Ты обречена на смерть!» Теперь вам станет понятным, мистер Миллер, почему моя бедная подруга стала так несчастна и грустна! Отцу она не хотела ничего сказать, так как опасалась, что тогда придется умереть и ему!



– Да, да, вы совершенно правы! – ответил Пинкертон и стал тайком рассматривать медальончик, который Мэри Стирман носила на груди на тонкой цепочке.



– Где находится этот дом мертвых? – спросил он.



– Почему вы спрашиваете?



– Видите ли, я охотно посмотрел бы, не явятся ли привидения и мне!



– Что ж, если вы собственными глазами хотите их видеть, я укажу вам путь: если вы пойдете по шоссе на северо-запад, то после сорока минут ходьбы увидите на правой стороне, немного поодаль, маленький пруд, за ним рощу, в ней и стоит маленький дом, где появляются привидения.



Нат Пинкертон встал.



– Я сегодня же вечером рискну пойти туда! – сказал он. – Совсем близко я не подойду, это слишком опасно, я не хотел бы, чтобы привидения укокошили меня! А теперь прощайте, миссис Стирман! Я убедился, что продолжать расследование в данном случае не имеет смысла!



Сыщик вышел. Он заметил, что хозяйка дома наблюдала за ним, а потому направился в город. Однако вскоре он спрятался в одной из подворотен.



Прошло около получаса.



Вдруг он заметил, что из дома миссис Стирман вышла горничная, оглянулась во все стороны, а затем быстро пошла по направлению к шоссе.



Сыщик сделал обход, чтобы не пройти мимо дома миссис Стирман, и вскоре догнал горничную. Он схватил ее за руку и крикнул:



– Куда вы идете?



Она вздрогнула и дрожащими руками пыталась скрыть в складках своего платья закрытый конверт.



– Вам поручено отнести письмо, – продолжал он, – и я даже знаю, куда: в тот уединенный домик, который стоит вблизи пруда в роще! Не так ли?



Горничная была озадачена, а сыщик продолжал:



– Хорошо, идите! Отдайте письмо по назначению!



Она убежала, а Пинкертон вернулся к дому миссис Стирман, но не позвонил, а открыл дверь при помощи своей отмычки. Юркнув в переднюю, он запер за собою дверь и подошел к гостиной.



Он слегка приоткрыл дверь и увидел Мэри Стирман, сидевшую в кресле в глубоком раздумье. По ее лицу видно было, что она торжествует.



Она и не заметила, как в комнату вошел мнимый чиновник уголовной полиции, не так давно ушедший отсюда.



– Здравствуйте, миссис Стирман! – вдруг произнес он. Она вздрогнула и побледнела:



– Ради бога! Откуда вы взялись? Ведь я видела, как вы ушли! Каким образом вы пробрались сюда, мистер Миллер?



Сыщик с улыбкой указал на связку отмычек:



– При помощи вот этих штучек! Я не хотел шуметь, чтобы не мешать вам!



– Совершенно напрасно! Я просила бы вас в другой раз не входить ко мне таким образом! Чего вам, впрочем, еще нужно?



– Я хотел спросить, куда вы послали вашу горничную?



– Мою горничную? А вам какое дело? Я дала ей поручение!



Сыщик тихо усмехнулся:



– Вы поручили ей отправиться в дом мертвых, не правда ли? Туда она несет письмо с приказанием, чтобы негодяи, которые там наряжаются привидениями, были готовы, так как, мол, сегодня вечером какой-то болван, по имени Миллер, будет издалека наблюдать за домом! Разве я не прав?



В первый момент Мэри Стирман не могла произнести ни слова. Но затем она заволновалась, подошла к сыщику и сердито топнула ногой:



– Как вы смеете говорить мне подобные дерзости? Это неслыханная вещь! Сию минуту убирайтесь вон отсюда, я вас видеть не хочу!



Но теперь сыщик выпрямился во весь рост, быстро сорвал парик, фальшивые брови и усы и резким голосом произнес:



– Довольно комедий, миссис Стирман! Я вовсе не Джекоб Миллер, а Нат Пинкертон!



Она громко вскрикнула, когда услышала это имя.



– Вы отлично попались в ловушку! – продолжал Пинкертон. – Охотно верю, что вам было приятно видеть у себя такого болвана, как изображенный мною Джекоб Миллер, так как его вам нечего было опасаться! Но, откровенно говоря, в данном случае, вы были изумительно глупы! Правда, у нас в полиции служит много чиновников, не обладающих особыми способностями к своему призванию, но все-таки такого осла, как этот Миллер, полицейское управление не приняло бы на службу! Это вы и сами могли подумать!



Миссис Стирман с большими усилиями взяла себя в руки.



– Но в чем же дело? – спросила она. – У меня с этим делом нет ничего общего! Меня вы не имеете права трогать! Дело обстоит именно так, как я вам рассказывала!



– Удивляюсь в таком случае, почему вас так испугало мое имя! – отозвался Нат Пинкертон. – Нет уж, бросьте попытки водить меня за нос! Те негодяи, которые изображают духов и которым вы послали письмо, действуют с вами заодно! И я полагаю, что один из этих негодяев – ваш муж, якобы постоянно где-то разъезжающий!



По поведению миссис Стирман видно было, что сыщик прав. Теперь он указал рукой на драгоценное украшение, висевшее у нее на груди на тонкой золотой цепочке, и продолжал:



– Вы носите вот этот медальон с красивым большим и несколькими маленькими бриллиантами! Эта вещь принадлежит мисс Браун!



Снова она вздрогнула и побледнела как полотно. Глядя в ужасе на сыщика, она воскликнула:



– Эта вещь прежде, действительно, принадлежала мисс Браун, но она мне ее подарила!



Нат Пинкертон покачал головой и ответил:



– А я наверняка знаю, что именно этой вещью мисс Лора очень дорожила как памятью покойной матери! Она никогда не подарила бы вам этого медальона!



– И все-таки она это сделала, именно потому, что хотела мне дать доказательство своих дружеских чувств!



– Это, впрочем, видно будет из следствия! – заявил Нат Пинкертон. – Да и обыск в этом доме, по всей вероятности, обнаружит веские улики! Я арестовываю вас, миссис Стирман, и вы немедленно последуете за мной в полицейское управление!



– Вы не имеете права на это! – простонала она. – Я ни в чем не виновата!



– Это потом видно будет! В скором времени за решеткой очутятся и те привидения, которые безобразничают там, в уединенном домике.



Мэри Стирман не пыталась больше сопротивляться, понимая, что все равно ничего не поделает с сыщиком. Она была совершенно разбита и с трудом держалась на ногах.



Он проводил ее в переднюю, где она надела шляпу и жакет, затем вместе с ней вышел из дома и сел с нею в коляску, которая отвезла их в полицейское управление.



Несмотря на то, что Мэри предложила круглую сумму в виде залога, ее, по настоянию Ната Пинкертона, отвели в надежную камеру.



Он же распорядился арестовать горничную, которая, по-видимому, действовала заодно со своей барыней.


Глава IV В доме мертвых



Около десяти часов вечера Нат Пинкертон вместе со своим помощником Руландом бесшумно приближались к уединенному домику за городом.



Почти на всех окнах ставни были закрыты, и света нигде не замечалось.



Сыщики подошли метров на десять к домику и притаились в кустах.



– Мне хотелось бы подкрасться и посмотреть, не имеют ли они там какого-нибудь тайника, – шепнул Пинкертон. – Если нужна будет твоя помощь, я свистну или выстрелю.



Сыщик осторожно подкрался к самому домику и увидел, что дверь не заперта, а лишь притворена.



После некоторого колебания он решил не входить в дом, так как не сомневался, что дверь соединена со звонком или каким-нибудь другим приспособлением. Именно то обстоятельство, что дверь была лишь притворена, возбудило в нем подозрение.



В окно он тоже не мог пролезть, так что в конце концов решил влезть на крышу. Здесь он нашел открытое слуховое окно и через него забрался внутрь дома.



Чердак был пуст; следов недавнего пребывания людей здесь не оказалось. Тщательно осмотрев стены и пол, он бесшумно спустился вниз. Здесь кроме передней находились три помещения: уютно обставленная комната, кухня и еще маленькая пустая комната, выходившая окнами на задний фасад.



Нигде никого не было, и нигде не виднелось ни прохода в погреб, ни чего-нибудь в этом роде.



Нат Пинкертон быстро осматривал в каждой комнате полы, потолки, стены и мебель. Ему, однако, пришлось убедиться, что, по-видимому, у преступников имелся поразительно удачно скрытый тайник, так как нигде нельзя было обнаружить следов такового.



Нат Пинкертон предположил, что преступники уже оповещены о его пребывании в доме. Он допускал возможность, что под полом или в каком-нибудь другом месте находилось скрытое приспособление, которое он, незаметно для самого себя, привел в действие. Да и кроме того, его мог выдать свет электрического фонаря, которым он вынужден был пользоваться, так как во мраке нельзя было производить осмотра.



Ввиду этого он вышел из дома тем же путем, каким пробрался в него, и спустя пять минут присоединился к своему помощнику.



Кроме обычного вооружения, оба сыщика в этот вечер захватили с собою ружья.



– Решительно ничего не удалось обнаружить! – шепнул сыщик. – И все-таки я убежден, что у этих негодяев где-то в доме есть тайник. Так или иначе надо раскрыть эту загадку еще сегодня ночью, так как меня сильно беспокоит участь мисс Лоры. Вряд ли преступники согласятся освободить девушку, которая им доставила столько денег и драгоценных вещей. Они достигли уже своей цели, она ничего не может им больше принести, и они укокошат ее, чтобы она не могла выдать их впоследствии, когда отделается от своего страха.



– Не подойти ли нам поближе, чтобы быть на месте, если привидения появятся? – спросил Боб.



– Нет, это рискованно! – ответил Пинкертон. – Мне думается, что их тайное приспособление, благодаря которому они куда-то скрываются, действует быстро и хорошо. Как только они увидят постороннего человека, то могут моментально скрыться. Я больше надеюсь на свое ружье.



Сыщики стали терпеливо ждать.



Когда настала полночь, вдруг в окнах большой комнаты появился слабый красный свет. Вместе с тем бесшумно открылись ставни, и сыщики увидели, что комната наполнена красноватым паром.



Вдруг в каждом появилось по привидению. Они, действительно, были похожи на мертвецов: лица и руки были белы как снег, глаза смотрели куда-то в пространство.



Зрелище поистине было ужасно. Но Нат Пинкертон лишь улыбнулся и поднял ружье.



Привидения не шевелились, а сыщик шепнул:



– Теперь вот что, Боб! Как только я выстрелю, мы бросимся туда, быть может, нам еще удастся ворваться, прежде чем они захлопнут ставни!



Нат Пинкертон нажал курок, раздался пронзительный крик, одно из привидений взмахнуло руками и свалилось назад.



В тот же момент сыщики вскочили и бросились к окнам.



Но они не успели еще добежать до них, как вдруг захлопнулись ставни и свет в комнате погас.



– Вперед через дверь! – крикнул Пинкертон.



Они побежали к заднему фасаду и ворвались в дверь, а оттуда добрались до комнаты, в которой только что еще находились привидения.



Сыщики оставили ружья в кустах и теперь выхватили револьверы. Комнату они освещали электрическими фонарями.



Нат Пинкертон осмотрел пол и увидел следы пятен крови, которые вели к стоявшей в углу кафельной печи.



– Вот это мне и нужно было! – проговорил он. – По этим следам мы и пойдем! Я прострелил негодяю правое плечо!



Он схватил один из тяжелых стульев и изо всей силы начал колотить им печь.



Вдруг кафель, прикрывавший вход в маленький погреб, рассыпался, и сыщики увидели довольно уютно обставленное помещение, в котором на постели лежала мисс Браун.



Почти в тот же самый момент изнутри раздался выстрел, и пуля просвистела мимо головы Пинкертона. Но Боб Руланд уже бросился вперед; он увидел стоявшего внутри на лестнице преступника. Он схватил его за горло и сшиб с ног.



Теперь вошел и Нат Пинкертон.



– Молодец, Боб! – похвалил он помощника. – Но где же второй «дух»?



Снова из угла грянул выстрел, и пуля вторично прожужжала мимо Пинкертона.



– А! Вот он где! – совершенно спокойно сказал сыщик и одним прыжком очутился около негодяя. – Для «духа» ты стреляешь прескверно, милейший!



С этими словами он схватил его за руки.



Несмотря на отчаянное сопротивление, оказанное обоими «привидениями», они вскоре были связаны по рукам и ногам.



Сыщики вынесли своих пленников наверх, а за ними последовала и мисс Лора. Со слезами на глазах она благодарила своих спасителей.



Арестанты в ту же ночь были доставлены в полицейское управление Нью-Йорка. На следствии выяснилось, что один из них был муж Мэри Стирман, а другой – его лакей.



Оказалось, что Стирман спустил все свое состояние и вместе со своей женой и лакеем задумал нарядиться привидениями, чтобы заставить нервную и впечатлительную Лору Браун приносить им деньги и драгоценности.



Они, действительно, имели намерение покончить с несчастной девушкой.



В тот вечер, когда Лора бежала от Эриха, она отправилась прямо к уединенному домику, так как решила умереть, не имея сил больше хранить ужасную тайну. Она считала себя недостойной быть женой Эриха.



Преступники понесли заслуженное наказание и на долгое время скрылись за стенами тюрьмы.



Лора Браун вышла замуж за Эриха, и впоследствии Нат Пинкертон часто бывал в доме счастливой молодой четы.


Натурщица-убийца


Глава I Таинственная незнакомка



Художник Джон Мелвилл жил в Нью-Йорке на 58-й авеню, в доме № 72.



Около пятнадцати лет тому назад он получил известность, выставив на одной из нью-йоркских экспозиций картины, за которые был удостоен золотой медали.



Он снимал квартиру у добродушной старушки, мисс Аггор. Мастерская располагалась на самом верхнем этаже и имела большие стеклянные окна, выходившие во двор.



Рядом с мастерской находилась спальня, и, кроме того, в его распоряжении была еще одна комната на первом этаже. Других жильцов в доме не было, и мисс Аггор в свое время сдала ему помещение только потому, что в приобретенном ею доме была мастерская для художника.



Мисс Аггор имела все основания быть довольной своим жильцом. Очень симпатичный, скромный и нетребовательный человек, и даже популярность не испортила его, не сделала тщеславным.



Джон Мелвилл, правда, нередко развлекался вне дома, но в общем вел степенный образ жизни. Отношения с хозяйкой были весьма дружественными, он любил ее почти как родную мать.



Ежедневно она заходила к нему в мастерскую, радовалась его успехам и была в курсе всех его дел.



Они обедали, а иногда и ужинали вместе. У молодого художника не было секретов от хозяйки, за исключением одного.



В течение последнего месяца в мастерской Джона Мелвилла иногда стала появляться какая-то женщина в шляпе с густой вуалью. Когда она звонила в дверь, художник всегда сам спускался вниз и открывал ей. Потом они быстро поднимались в мастерскую, и Мелвилл запирал дверь на ключ.



Мисс Аггор несколько раз мельком видела незнакомку и заметила, что та одевалась очень изящно; но имени ее она не знала.



Лица незнакомки мисс Аггор не могла разглядеть, поскольку оно всегда было закрыто вуалью. Хозяйка, конечно, не преминула спросить художника, кто это такая. Он ответил весьма уклончиво, а когда мисс Аггор повторила свой вопрос, сказал, что это натурщица. Прежде она была богата, а теперь вынуждена зарабатывать позированием и поставила условие никому не называть ее имени, так как не хочет быть узнанной.



Мисс Аггор поверила всему, что сказал Мелвилл, и прониклась сочувствием к незнакомке, которая стала появляться после этого разговора довольно часто. Но хозяйка тщетно пыталась увидеть в мастерской художника картину, для которой позировала незнакомка. В смежной комнате стоял огромный шкаф, где молодой художник хранил свои незаконченные творения, но он был всегда закрыт.



Мисс Аггор очень хотелось увидеть картину с изображением незнакомки, но она не осмеливалась просить художника об этом, пока Мелвилл как-то в разговоре не заметил, что покажет ее, но после завершения и при условии, что она никому о ней не скажет.



В течение всего лета натурщица приходила к Джону Мелвиллу три раза в неделю. Настала осень, а картина все еще не была готова.



Как-то утром, когда художник сидел с мисс Аггор за завтраком, она сказала ему:



– Мистер Мелвилл, раньше вы работали более интенсивно, и я часто поражалась тому, как быстро вы пишете ваши вещи. Но теперь вы работаете уже целое лето! И эта женщина продолжает ходить к вам позировать. Неужели картина еще не закончена?



– Нет, – коротко ответил он, – потребуется еще некоторое время.



Художник казался недовольным и, по-видимому, ему не понравилось, что мисс Аггор завела разговор о таинственной натурщице.



Помолчав немного, он сердито проговорил:



– Я бы охотно уничтожил эту картину!



Старушка широко открыла глаза:



– Почему же? Разве вы не удовлетворены вашей работой?



– Работой-то я доволен, но не натурщицей!



– Я заметила, что в последнее время вы стали бледны и задумчивы! Неужели из-за натурщицы? Может быть, вы в нее влюбились?



В ответ Джон Мелвилл лишь махнул рукой.



Позвонили в дверь. Пришел один из богатых нью-йоркских банкиров, не раз бывавший у Мелвилла. Он поднялся с художником в мастерскую и отобрал несколько картин, заплатив за них большую сумму.



Джон Мелвилл уже мог запрашивать высокие цены, поскольку пользовался известностью.



В тот день он работал мало, вечером куда-то ушел, но вскоре вернулся. В последнее время он постоянно был не в духе.



На другое утро Джон Мелвилл проснулся рано. За завтраком мисс Аггор заметила, что он чем-то сильно расстроен.



Около десяти часов раздался звонок. Судя по тому, как художник заторопился вниз, старушка поняла, что пришла таинственная натурщица.



Мисс Аггор поспешила к двери, но они уже поднялись в мастерскую, и хозяйке опять не удалось разглядеть лица незнакомки.



Дверь мастерской закрылась, щелкнул замок. Мисс Аггор, вздохнув, стала убирать со стола.



– Чувствую, что это знакомство не приведет мистера Мелвилла к добру, – бормотала она, – мне кажется, эта женщина принесет ему несчастье! Только бы он поскорее закончил свою картину!



Потом она взяла шитье и села к окну. Но работа не спорилась. Ее мысли были в мастерской. Мисс Аггор понятия не имела, в каком виде позирует художнику незнакомка, есть ли на ней вообще какой-либо костюм. Она опустила руки на колени и вспоминала минувшее лето, в конце которого между ней и Джоном Мелвиллом постепенно возникло отчуждение. Прежних откровенных бесед не стало, и художник уже не обращался к мисс Аггор со своими сокровенными мыслями, что ее очень огорчало. У мисс Аггор не было близких, все родственники или умерли или проживали далеко, поэтому сердечное отношение к ней молодого художника искренне радовало ее. А теперь все изменилось, и она понимала, что виной этому таинственная натурщица.



Когда художник сообщил мисс Аггор, что натурщица так скромна, что не хочет показывать своего лица и называть своего имени, она осталась очень довольна этим объяснением. Но теперь она чувствовала, что здесь что-то не так.



Сидя у окна, хозяйка провела в раздумьях около часа. Иногда, напрягая слух, она пыталась услышать, что происходит наверху.



Ей никогда не приходило в голову подслушивать у двери мастерской, поскольку это было неприлично. Она ни разу не слышала голоса незнакомки. Лишь однажды, когда та пробегала по лестнице, вдруг раздался ее серебристый смех.



Мисс Аггор насторожилась. Дверь мастерской отворилась и тут же захлопнулась. Потом кто-то осторожно повернул ключ, и на лестнице раздались торопливые шаги.



Подойдя к двери, она увидела проходившую мимо ее комнаты незнакомку.



– Сегодня сеанс уже закончен? – не удержалась мисс Аггор от вопроса.



– Да!



– Вы, кажется, заперли ключом дверь? Но ведь мистер Мелвилл остался в мастерской!



Ответа она не услышала.



Незнакомка быстро спустилась в переднюю и выбежала на улицу, сильно хлопнув парадной дверью. Мисс Аггор замерла в недоумении. Вдруг ее сердце сильно забилось от нахлынувшего страха. По-видимому, что-то случилось! Может быть, между ними произошла ссора? Ведь незнакомка находилась в сильном волнении. Почему она повернула ключ в двери мастерской? Там же остался художник! Как и почему она не позволила ему выйти вслед за ней?



Хозяйка решила серьезно поговорить с молодым художником и убедить его в необходимости порвать знакомство с этой женщиной. Она стала медленно подниматься в мастерскую. Ее тело точно налилось свинцом, какой-то необъяснимый, безотчетный ужас сжимал горло.



Мисс Аггор наконец добралась до мастерской. Постояв некого перед дверью, постучала, затем нажала на ручку.



Дверь была заперта. Она хотела открыть ее, но увидела, что ключа в замке нет. Неужели незнакомка взяла его с собой? Или же художник сам закрылся и вынул ключ? Она вновь постучала и громко позвала:



– Мистер Мелвилл! Откройте, пожалуйста!



Ответа она не дождалась. Из мастерской не доносилось ни единого звука. Мисс Аггор посмотрела в замочную скважину, но могла увидеть лишь небольшую часть мастерской.



– Здесь определенно что-то случилось! – вырвалось у нее. – Надо вызвать полицию!



Она еще раз постучала в дверь и позвала художника, но ответа опять не услышала. Тогда мисс Аггор спустилась вниз и недолго думая выбежала на улицу.



Она окликнула проходившего мимо полицейского, изъявившего готовность помочь ей. Он тотчас вызвал слесаря, проживавшего неподалеку, который, захватив свои отмычки, направился к мастерской.



Пока слесарь взламывал дверь, мисс Аггор вся дрожала. Она предчувствовала, что случилось ужасное. И не ошиблась…



Когда наконец замок поддался и слесарь распахнул дверь, все одновременно вскрикнули, увидев потрясающую картину. Около большого окна стоял мольберт с неоконченным портретом женщины в древнегреческом одеянии, лицо которой было вырезано.



У мольберта лежал молодой художник Джон Мелвилл. В его спине торчал кинжал, пронзивший сердце.



Кровь, струившаяся через правое плечо, растекалась по ковру, а потом стекала на пол, образовывая лужу.



В правой руке несчастный художник держал кисть, рядом с ним валялась палитра. Очевидно, он не ожидал нападения сзади.



Мисс Аггор при виде трупа лишилась чувств, и полицейский едва успел подхватить ее. Он посадил мисс Аггор в кресло и обратился к слесарю:



– Я должен сообщить об этом в полицию! Останьтесь пока здесь, но ни к чему не притрагивайтесь!



Слесарь согласно кивнул головой, и полицейский ушел.



Вскоре появился инспектор Мак-Коннел в сопровождении нескольких подчиненных и врача. Весть об убийстве известного художника Джона Мелвилла быстро распространилась по всему Нью-Йорку.


Глава II Пинкертон на месте происшествия



Происшествие показалось инспектору Мак-Коннелу столь странным, что он решил вызвать знаменитого сыщика Ната Пинкертона, и тот не замедлил явиться, зная, что инспектор обращается к нему лишь в случаях интересной и трудной работы.



– Слава богу, что вы пришли! – воскликнул инспектор. – Теперь это загадочное преступление будет раскрыто.



– Труп обнаружили именно в таком положении? – спросил Пинкертон, сердечно поздоровавшись с инспектором.



– Да. Я не трогал его до вашего прихода!



Сыщик молча взглянул на труп, а потом стал внимательно рассматривать картину. Мак-Коннел все это время не проронил ни слова. Составив суждение о происшедшем, Пинкертон сказал:



– Этого человека убила именно та женщина, которая ему позировала! Она же и вырезала изображение лица, чтобы затруднить расследование!



– Так оно и есть, мистер Пинкертон! – отозвался Мак-Коннел. – Почти все лето она появлялась здесь три раза в неделю в качестве натурщицы. Она всегда приходила, прикрывая лицо вуалью, чтобы мисс Аггор, хозяйка дома, не увидела его. Джон Мелвилл сказал, что эта женщина прежде жила в богатстве, а теперь стыдится зарабатывать себе на пропитание в качестве натурщицы и потому носит густую вуаль. Ее имени он не назвал.



Нат Пинкертон прежде всего отправился к мисс Аггор, которая отказалась подняться в мастерскую, так как не могла видеть труп молодого художника. Ведь она любила Джона Мелвилла почти как сына.



Она рассказала сыщику все, что знала, упомянув также о том, что художник в последнее время часто бывал расстроен и грустен, но ни разу не пожаловался ей.



– Вы никогда не видели лица незнакомки?



– Никогда! Я пыталась заглянуть ей в лицо, но вуаль всегда была так густа, что можно было различить лишь его овал!



– Не приходилось ли вам встречать ее на улице, по дороге к вашему дому?



– Приходилось! Она появлялась всегда из западной части города и всегда шла очень быстро!



– Приезжала она когда-нибудь в карете?



– Нет, всегда шла пешком!



– Меняла ли одежду?



– Нет, неизменно была в одной и той же!



– Опишите мне ее подробно!



– Натурщица носила длинное легкое пальто с черной кружевной оборкой. Оно плотно облегало ее фигуру и выглядело очень дорогим! А на голове всегда была черная шляпа со страусовыми перьями!



– В ее одежде вам ничего не бросилось в глаза?



– Нет, ничего!



– Как она вела себя?



– По улице шла очень гордо, вид у нее был высокомерный! В первое время я ей симпатизировала, поверив, что несчастная женщина действительно вынуждена в силу обстоятельств сама зарабатывать себе на жизнь, но вскоре поняла, что это не так!



– Вы никогда не слышали ее голоса?



– Один раз мне удалось услышать ее серебристый смех. И еще сегодня утром, когда я спросила, окончен ли сеанс, она произнесла «да»!



Когда Нат Пинкертон вернулся в мастерскую, инспектор спросил его:



– Ну что? Показания хозяйки весьма скудны, не правда ли?



Сыщик покачал головой.



– Я так не считаю, – ответил он, – я сделал из слов мисс Аггор довольно много важных выводов!



– Неужели? Каких же?



– Прежде всего, что натурщица – очень хитрая женщина. Она приходила сюда, чтобы ограбить художника.



– Но ведь она ничего не украла?



– Думаю, что вы ошибаетесь! Мисс Аггор сообщила мне, между прочим, что вчера к Джону Мелвиллу заходил богатый банкир и за весьма большую сумму приобрел несколько картин. Я уверен, что у художника не осталось ни гроша.



– Но ведь Джон Мелвилл мог не держать денег в мастерской, а спрятать их в каком-нибудь укромном уголке другой комнаты! – возразил Мак-Коннел.



– Посмотрим, но я сомневаюсь в успехе наших поисков! – заявил Пинкертон. – Натурщица, по-видимому, только и выжидала подходящего случая!



– Вы настаиваете на том, что она все лето ходила сюда только затем, чтобы при удобном случае ограбить художника?



– Именно!



– Но почему же она медлила? Почему не ограбила его раньше?



– Да потому, что выжидала момент, когда у Джона Мелвилла на руках появится крупная сумма. Он хранил все свои сбережения в банке и брал оттуда лишь понемногу на текущие расходы. А с мелочью она и не думала связываться!



– Расчетливость удивительная, ничего не скажешь! Но почему Мелвилл, работая так долго над последней картиной, даже не закончил ее? Мисс Аггор говорила мне, что те картины, которые принесли ему славу, были написаны им гораздо быстрее!



– Объяснение очень простое: он был влюблен в эту женщину!



– Пожалуй, что так!



– Даже наверняка! Она сумела поймать его в свои сети! И, вероятно, все время болтала с ним, отрывая от работы.



– Конечно, хитро придумано! Но если она очень практична и сообразительна, то могла ведь женить его на себе! Перед ней открывалось блестящее будущее, стань она женой знаменитого художника!



– Вероятно, что-то мешало ей поступить так. Возможно, ее прошлое было запятнано, а если бы она решилась выйти замуж, то ей пришлось бы покаяться! В данной ситуации она сначала разжалобила художника, потом он влюбился в нее, и в итоге все завершилось для него катастрофой.



– Ужасно! Ужасно! – проговорил инспектор. – У меня сердце сжимается при мысли о том, что погиб талант. Этот художник создал бы еще очень много прекрасных картин.



– Да, действительно, ужасно! А теперь я хочу обыскать мастерскую, может быть, удастся найти то, что поможет выяснить личность преступницы!



Пинкертон опустился на колени и стал внимательно осматривать труп, но ничего особенного не обнаружил.



Потом он посмотрел на кинжал, торчавший в спине убитого. Это был старый, довольно дорогой кинжал с позолоченной рукояткой и хорошо отточенным лезвием, как бы специально приготовленным для убийства.



Со слов мисс Аггор было известно, что кинжал не принадлежал художнику, он вообще не держал никакого оружия, поэтому можно было предположить, что его принесла незнакомка.



Пинкертон уже решил отправить труп в морг, но вспомнил о карманах пиджака художника. В них он обнаружил переплетенный в серый холст блокнот с эскизами.



Осмотр мастерской не дал никаких полезных для расследования результатов. В углу лежал костюм натурщицы, он был скомкан, и на нем Пинкертон заметил несколько пятен крови.



Этот костюм, по словам мисс Аггор, принадлежал художнику, который купил его несколько лет тому назад для работы над какой-то другой картиной.



Закончив обыск, Нат Пинкертон попросил мисс Аггор подняться наверх. Она в страхе переступила порог мастерской – места ужасной драмы.



– Незнакомка бывала только здесь? – спросил он.



– Да!



– Вы, наверное, знаете, бывала ли она в комнате Джона Мелвилла, расположенной на первом этаже?



– Нет! Это я знаю точно! Когда она приходила, я всегда была дома!



– Не обратили ли вы внимание на походку незнакомки? У нее легкая походка?



– Да, очень! Я не раз поражалась ее чрезвычайно легкой, плавной походке!



– Она носила ботиночки на резиновой подошве, без каблуков! – уверенно сказал Нат Пинкертон.



– Вот как! – воскликнул Мак-Коннел. – Откуда вы знаете?



– Об этом нетрудно догадаться! – ответил Пинкертон. – Художник много курил, а пепел сбрасывал на пол. На нем и остались отпечатки обуви этой женщины. Они довольно отчетливо видны, если присмотреться внимательно!



– И все же я не понимаю. Она ведь носила дорогую и изящную одежду, грубые ботиночки никак не соответствовали ее платью!



– Да почему же? Есть очень дорогая обувь такой модели.



– Но что нам дают отпечатки ее обуви?



– Видите ли, я полагаю, что они дают ключ к разгадке ее настоящей профессии! – ответил сыщик.



– Как так?



– Мне кажется, она выступает на сцене кафешантана в качестве эквилибристки или чего-то в этом роде!



– Пожалуй, это возможно! Подобные артистки всегда носят такие ботиночки! – согласился Мак-Коннел.



– Ну вот! А так как женщина, не имеющая ничего общего со сценой, не станет носить их, то становится ясно, чем занималась преступница в то время, когда она не позировала художнику!



– Совершенно верно! – возбужденно воскликнул инспектор. – Это уже большой шаг вперед в нашем расследовании!



– Джон Мелвилл решительно не подозревал ничего дурного. Он работал над картиной, пока она надевала древнегреческий костюм. А потом эта женщина подкралась сзади и нанесла ему смертельный удар!



– Но все же, по-видимому, в последнее время он кое-что стал замечать в ее поведении, иначе бы не грустил так!



– По всей вероятности, она наговорила ему много неприятного, чем сильно расстроила его. Но об этом мы узнаем подробно, когда она будет сидеть за решеткой!



Мак-Коннел, волнуясь, ходил по комнате.



– Очень печально, что картина пострадала! – проворчал он. – Если б у этой женщины не возникла коварная мысль вырезать изображение лица на холсте, мы наверняка очень скоро смогли бы поймать ее! Вряд ли есть эскизы к картине, ведь художник старательно оберегал натурщицу от посторонних глаз!



Нат Пинкертон, улыбнувшись, сел в кресло и вынул из кармана блокнот с эскизами.



– Однако не забывайте, мистер Мак-Коннел, что черты лица любимой женщины преследуют мужчину всюду! Я уверен, что Джон Мелвилл любил натурщицу и постоянно думал о ней. Таким образом, какие бы женские головки художник не рисовал, он невольно видел натурщицу перед собой.



Нат Пинкертон открыл блокнот – там были наброски больших картин и… несколько эскизов с изображением женских головок.



– Вот, посмотрите, мистер Мак-Коннел, – воскликнул знаменитый сыщик, – все они почти одинаковы, в лицах проглядывают схожие черты! Я готов пойти на какое угодно пари, что это черты лица преступницы! Они наверняка помогут нам опознать убийцу. Вот взгляните сюда: вы видите эскиз с изображением гречанки, приносящей жертву Зевсу! Возможно, что у преступницы такая же высокая прическа. Да и линии выреза на картине подтверждают это. Ясно, что волосы у натурщицы не были распущены. Я полагаю, что мы не ошибемся, если придем к выводу, что этот эскиз сделан с женщины, убившей Джона Мелвилла.



Инспектор пожал плечами:



– Ваше предположение небезосновательно, но все же мне оно представляется довольно шатким!



– Вы можете думать что угодно, мистер Мак-Коннел! А я намерен взять блокнот с собой, чтобы увеличить этот эскиз для розысков! Пожалуй, мистер Мак-Коннел, в ближайшие сутки я приведу преступницу в ваш кабинет!



Убрав блокнот Джона Мелвилла, сыщик распрощался, а инспектор погрузился в глубокое раздумье. Предположения Пинкертона казались ему слишком смелыми, и все же он согласился с ними, поскольку знал, что знаменитый сыщик ошибается очень редко.


Глава III В опасности



Спустя два часа несколько помощников сыщика отправились на розыски артистки, имея при себе копию эскиза с изображением гречанки, поскольку, как считал Пинкертон, это поможет опознать артистку, позировавшую Мелвиллу.



Они разошлись по всему городу Самых опытных Пинкертон отправил в наиболее опасные места.



Мориссону и Бобу Руланду он поручил обследовать отдаленные авеню Бовери и Китайский квартал. Задача была не из легких. Молодые сыщики оделись в поношенные костюмы и загримировались под бродяг, каких немало в Нью-Йорке.



Боб шел по левой стороне Бовери, останавливаясь перед кафешантанами и маленькими театрами. Если на стенах не были вывешены афиши с портретами артистов, он входил в вестибюль и рассматривал их там.



Около половины седьмого Боб оказался у кафешантана, посетителями которого были преимущественно моряки.



Он знал это место, так как бывал здесь по служебным делам.



Над дверью висел красный фонарь с вывеской «Театр Тедерса», а стены здания пестрели афишами с анонсами.



Руланд остановился и стал внимательно рассматривать фотографии. Вдруг он замер, увидев красивую головку с высокой прической, а под ней подпись: «Мисс Элеонора Талланд, гимнастка, работающая на трапеции».



Внешний вид ее показался сыщику знакомым.



Он осторожно вынул из кармана копию эскиза и довольно улыбнулся. Потом прошел в ближайшее телеграфное отделение и отправил Нату Пинкертону телеграмму следующего содержания: «Нашел. Элеонора Талланд. Театр Тедерса. Боб». Начальник был оповещен!



Он вернулся в кафешантан, прошел в бар, небрежно держа сигару во рту.



Зал был пуст. Бармен дремал за стойкой. Боб ударил по столу так, что запрыгали стопки.



– Эй вы там! Что за безобразие! Неужели некому обслужить? И почему нет никого?



– Все придут к началу представления, к восьми часам! Сейчас они сидят в трактире Маклана.



– А по какому случаю?



– Да ничего особенного! Одна из артисток решила угостить своих друзей и завсегдатаев театра, вот все и пошли туда! Не знаю, что будет сегодня на сцене, если они там перепьются!



– Что, богатое угощение?



– Еще бы не богатое! Элеонора заявила, что не пожалеет нескольких сот долларов! Вероятно, она нашла зажиточного поклонника, с которого берет деньги оптом! Ее жалованья на такие выходки не хватит!



– Ага, значит, угощает красавица Элеонора! Надо будет заглянуть в трактир Маклана и посмотреть, что там делается! Должно быть, дым стоит коромыслом!



– Идите! Но будьте осторожны, иначе они напоят вас так, что вы не найдете дорогу домой!



Боб вышел на улицу.



Он знал трактир Маклана. Прежде это было приличное место, но в последнее время порядочные люди сюда заходить перестали.



После того как трактир перешел в другие руки, его стали посещать подозрительные личности, с которыми достойная публика не хотела иметь ничего общего.



Трактир находился неподалеку, и через две минуты Боб был уже там. Пока он спускался по длинной лестнице, до него все время доносился оглушительный шум.



Боб открыл дверь и невольно отпрянул назад от резкого запаха дыма и винных паров.



Он оказался в довольно большом зале с низкими потолками. За накрытым посередине столом, уставленным многочисленными бутылками, сидели человек двадцать.



Стоял невообразимый гам, все уже успели перепиться. Большинство представителей обоих полов были одеты довольно прилично, но вели они себя крайне вызывающе, с сознанием превосходства над всеми остальными посетителями трактира.



Были среди них несколько человек в простой одежде, завсегдатаев «Театра Тедерса», – Элеонора Таиланд пригласила на свое торжество и таких.



Она сидела во главе стола. На ней было серое манто, а под ним виднелось трико для вечернего выступления. Предполагалось, что пиршество продлится до начала представления.



Элеонора обладала своеобразной красотой.



Боб сразу узнал ее благодаря эскизу Джона Мелвилла.



Когда молодой сыщик появился, раздались возмущенные крики:



– Это еще кто? Что ему нужно? Эй, хозяин, откуда взялся этот новичок?



Боб не спеша подошел к бару и спросил хозяина трактира:



– Эй, Маклан, имею ли я право войти сюда и попросить виски?



– Несомненно!



– Отлично! В таком случае, скажи им, чтоб не орали. Ведь я их не трогаю.



Один из завсегдатаев трактира, Сэм Баркер, здоровенный малый, подбежал к нему и заревел:



– Что такое? Ты хочешь, чтоб мы молчали? Прикуси свой язык, а не то…



Он замахнулся рукой, но Боб с поразительной ловкостью ударил его кулаком в подбородок так, что Сэм упал, опрокинув при этом несколько стульев.



Воцарилась мертвая тишина…



Но Сэм Баркер был настолько сильным, что смог подняться и вынуть нож. Причем проделал он все это с диким ревом.



– Отдай нож! – крикнул Боб и, подскочив к своему противнику, быстрым движением выхватил оружие.



Увидев, что Сэм собирается вновь вступить в драку, Боб спокойно произнес:



– Советую тебе сесть на место и вести себя тихо, иначе я серьезно проучу тебя!



Молодой сыщик подошел к стойке и выпил виски. Сэм Баркер так испугался, что всю его агрессивность как рукой сняло.



Элеонора, сверкая глазами, следила за происходящим. Когда драка кончилась, она позвала Боба:



– Подойдите сюда, молодой человек! Будьте моим гостем! Вы молодец! Повеселитесь же с нами!



Будь на месте Боба Нат Пинкертон, он бы непременно заподозрил Элеонору в хитрости и стал ждать проявления какого-нибудь коварства с ее стороны. Нат Пинкертон, согласившись сесть за стол, был бы начеку. А Боб, приняв приглашение, забыл об осторожности. Ему хотелось услышать о себе приятное, и потому он быстро сел рядом с Элеонорой.



Она похлопала его по плечу и сказала:



– Вот такие, как ты, мне нравятся! Можешь пойти со мной в театр, денег за билет с тебя не возьмут.



– Весьма рад, – ответил Боб, сделав вид, что влюбился в артистку, – мне очень повезло!



– На, пей! Я хочу оказать тебе честь, которой сегодня не удостоился никто! Пей из моей стопки!



Присутствующие еще не пришли в себя после недавней драки. Некоторые, приняв сторону пострадавшего, по-видимому, настроились наказать Боба за его дерзость. А тут еще Элеонора так явно стала оказывать ему знаки внимания, что еще больше настроила многих против Боба.



Раздался гул недовольства, но так как пирушка оплачивалась Элеонорой, то смельчаков начинать с ней ссору не оказалось.



Но когда Боб взял из ее рук стопку, Сэм Баркер опять вскочил.



– Не смей, – заревел он, вне себя от ярости, – я убью тебя, если ты будешь пить из ее стопки!



Элеонора властно крикнула:



– Сиди смирно, Сэм Баркер! Мой новый друг будет пить из моей стопки, и никто не посмеет помешать ему.



А Боб тоже заявил:



– Да, я буду пить из стопки Элеоноры! Пусть попробует кто-нибудь помешать мне в этом!



Баркер дико заревел, когда Боб опрокинул стопку Он отодвинул стул и хотел броситься на него, но тут произошло неожиданное. Боб стал падать, теряя сознание, однако он успел сообразить, что попался в ловушку и что артистка чем-то отравила его.



Глухо застонав, он упал, лишившись чувств. Элеонора громко расхохоталась и крикнула Баркеру:



– Теперь ты доволен?



Сэм Баркер подошел к Бобу, пнул его ногой и спросил:



– Что с ним, он умер?



– Нет, – сказала Элеонора, – только лишился чувств! Наблюдая за ним, я почти сразу поняла, что он сыщик, а этих проныр я терпеть не могу! Вот почему я дала ему этот напиток! Теперь он беспомощен и находится в моей власти, и я его так просто не выпущу!



Послышался общий гул одобрения. Никто из присутствующих не мог похвастаться чистой совестью и благородством, поэтому шутка, сыгранная Элеонорой, всем чрезвычайно поправилась.



– Действительно ли он сыщик? – спросил кто-то.



– Выверни его карманы! – приказала Элеонора Сэму Баркеру.



Тот опустился на колени и стал вытаскивать все, что было в них. Под торжествующие вопли всей компании он достал два револьвера, карманный фонарик, связку отмычек, хорошо отточенный ножичек, наручники и другие предметы, являющиеся обычной принадлежностью сыщиков.



Иного уже не требовалось, чтобы понять, кто такой Боб.



Вдруг Сэм Баркер неожиданно вытащил из кармана сыщика какой-то снимок. Элеонора быстро взяла его и вздрогнула, узнав на нем себя.



Не было никаких сомнений, что сыщик разыскивал именно ее. На лице Элеоноры появилось жестокое выражение, глаза засверкали, она сжала кулаки и что-то прошипела сквозь зубы.



– Что с ним делать дальше? – раздался вопрос.



– Я вынесу его отсюда, – отозвался Сэм Баркер, – оставлю на каком-нибудь пустыре, пусть там и приходит в себя. Вряд ли он вспомнит, что с ним произошло, а если и вспомнит, то ничего не сможет сделать, так как не найдет ни одного свидетеля.



Почти все одобрили этот план, никто не хотел, чтобы Бобу нанесли более серьезный вред. Но тут заговорила Элеонора:



– Нет, я требую другого! Вы должны его связать и вставить кляп, потом засунуть в мешок в таком положении, чтобы никто не смог догадаться, что в этом мешке, и отнести его в мою уборную. Я с ним хочу серьезно поговорить и свести счеты, как только он придет в себя.



– Это, пожалуй, приведет к неприятностям, – возразил кто-то.



– Глупости! Если вы не выдадите меня, никто об этом не узнает.



– Конечно, не выдадим!



– Ну так вот, за работу! Я получу огромное удовольствие от беседы с этим пронырой. Тот, кто мне поможет, получит пять долларов.



Все бросились к Бобу. За пять минут молодого сыщика связали, заткнули ему рот большим платком, а потом завернули его в толстую парусину и обмотали веревками. Получился большой бесформенный куль.



Двое подняли его и потащили, и когда они шли по улице, никто из прохожих не догадывался, что находится в этом большом куле.



В «Театре Тедерса» его бросили на пол в уборной Элеоноры, находившейся за сценой.



Каждый из участников пирушки дал ей твердое обещание никому не рассказывать о происшествии в трактире, после чего преступница осталась наедине с сыщиком.


Глава IV Прерванное представление



Нат Пинкертон целый день провел в поисках женщины, изображенной на эскизах художника. Он вернулся домой около восьми вечера и нашел телеграмму Боба.



Нат Пинкертон, конечно, немедленно отправился в «Театр Тедерса» – в костюме матроса, поскольку знал, что там бывают моряки.



Рассмотрев у входных дверей афиши, Пинкертон увидел снимок артистки Элеоноры Таиланд и убедился в ее сходстве с натурщицей.



Немного покачиваясь, развалистой походкой, он вначале прошел в помещение, где находился бар.



У стойки он увидел двух артистов, уже хвативших через край.



Нат Пинкертон потребовал виски и, потягивая его с безразличным видом, стал внимательно слушать, что они говорят.



Один из артистов, атлет, работавший с тяжелыми гирями, сказал:



– Я многое отдал бы, если б мог посмотреть, что Элеонора с ним сделает!



– Это может стоить тебе весьма дорого, – ответил другой, – она начеку. Раньше окончания представления она вряд ли предпримет что-либо. Я уверен, что она не будет с ним церемониться.



– Этот легавый должен получить по заслугам! – ответил атлет.



Артисты говорили шепотом, но Нат Пинкертон слышал каждое слово и делал соответствующие выводы.



Он был уверен, что Боб не преминул бы дать о себе знать, если б имел такую возможность. Вероятно, с ним случилось что-то серьезное, если он этого не сделал.



Однако о том, где может находиться Боб, безусловно, попавший в сети артистки-преступницы, Пинкертон мог только догадываться.



Он решил пробраться за кулисы и разыскать Элеонору Талланд. Пинкертон понял из разговора артистов, что Элеонора не собиралась расправляться со своим пленником во время представления, она решила это сделать позже, а значит, Боб где-то здесь.



Пройти за кулисы было нелегко, поскольку посторонним лицам вход туда был, безусловно, воспрещен.



Сцена театра была небольшой, поэтому пробраться через нее так, чтобы никто из артистов и рабочих не заметил, было довольно трудно.



Нат Пинкертон, заранее все хорошо продумав, принял необходимые меры предосторожности. Прежде чем войти в здание театра, он попросил своего помощника Мориссона незаметно встать у дверей. Кроме того, на улице находились полицейские, которые, по установленному сигналу, должны были прийти сыщику на помощь.



Мориссон появился в театре чуть раньше Ната Пинкертона.



Зал был полон, ни единого свободного места. Уже прошли первые номера представления, когда Нат Пинкертон стал медленно продвигаться между столиками к сцене. Добравшись до окна, открытого для проветривания зала от табачного дыма, он остановился.



Правее занавеса сыщик увидел дверь, к которой вела лестница в несколько ступенек. Пинкертон понял, что здесь он не сможет незаметно пройти за кулисы, поскольку рядом с дверью стоял пожарный, а напротив окна за столиком сидели несколько моряков.



Сыщик внимательно посмотрел на открытое окно и решил, воспользовавшись им, незаметно исчезнуть из зала, а потом через другое окно пробраться за кулисы.



Нат Пинкертон сел на подоконник и выглянул наружу. Он находился около одной из деревянных колонн, поддерживающих галерею. Зал во время представления едва освещался, и никто не заметил сидевшего на подоконнике матроса.



Сыщик осторожно распахнул пошире окно и незаметно вылез, оказавшись в каком-то маленьком дворике.



Он огляделся и не обнаружил ворот. Видимо, это было всего лишь пространство между строениями. В траве валялись битые стекла, пустые жестянки и прочий мусор, выброшенный из окон. Нат Пинкертон посмотрел на здание театра. Там, где находилась сцена, из небольших окон струился свет.



Нат Пинкертон решил вскарабкаться к ним.



Здесь его никто не мог заметить.



Он прикрепил к ногам железные шипы, а поскольку кирпичная стена была ветхой и рыхлой, взобраться по ней не составляло труда, и вскоре он был у цели.



Таким образом он добрался до нижних окон на высоте пяти метров. Заглянув в одно из них, сыщик увидел закулисное помещение, в котором находились люди. Чтобы его не заметили, он быстро отпрянул от окна.



Стало быть, здесь нельзя пробраться за кулисы. Нат Пинкертон тихо продвинулся к другому окну, расположенному несколько правее и чуть выше.



Работа была не из легких: хотя ногами сыщик упирался крепко, но руками не за что было уцепиться, и он чуть не сорвался.



Наконец Нат Пинкертон достиг другого окна, которое было распахнуто, заглянул в него и едва не вскрикнул.



Он увидел артистку Элеонору Талланд. Эта красавица стояла посередине своей уборной в одном трико, предназначенном для сцены, и со злорадной улыбкой смотрела на лежавший в углу большой куль, из которого торчала голова Боба Руланда.



Нат Пинкертон застыл в недоумении, но быстро опомнившись, стал наблюдать за происходящим в уборной Элеоноры.



Артистке и в голову не могло прийти, что за окном кто-то есть. Элеонора приблизилась к Бобу и вынула кляп.



– Ну что, – спросила она, – пришли в себя?



– Как видите, – ответил Боб.



Глаза его бегали по сторонам, поэтому он быстро заметил, Пинкертона, старательно подававшего ему знаки. Увидев своего начальника, Боб расхохотался и сказал:



– Что за глупые шутки, мисс Талланд? С какой целью вы меня так крепко связали и превратили в куль? Может быть, решили сыграть со мной какой-нибудь номер на сцене?



Она сверкнула глазами и спросила:



– Вы сыщик?



– Да! Ну и что?



– И вы преследуете меня?



– Почему вы задаете такие вопросы? Разве за вами нет никакой вины?



– Я нашла у вас копию эскиза с изображением женщины, похожей на меня.



– И поэтому вы решили, что я вас преследую? Преклоняюсь перед вашей необыкновенной догадливостью, мисс Таиланд!



Элеонора побледнела и воскликнула:



– Я с вами не намерена шутить! Если вы думаете, что вам удастся улизнуть, то вы сильно ошибаетесь.



– Я не только думаю так, но твердо убежден в этом! – ответил Боб.



– Вы, наверное, считаете, что у меня не хватит смелости уничтожить своего врага? Ошибаетесь!



Боб презрительно улыбнулся.



– Будьте добры, объясните, как вы укокошите меня? – спросил он.



– Очень просто. На вашу шею я надену петлю и буду ее затягивать, пока вы не задохнетесь. Потом куль, в котором вы находитесь, уберут отсюда и бросят в реку, привязав к нему тяжелый груз.



– Недурно! – отозвался Боб. – Но только вам не удастся это сделать.



– Впрочем, интересно узнать, почему вы не хотите использовать ваше привычное оружие – кинжал? Ведь несчастного художника Джона Мелвилла вы убили именно им!



Она стала бледной, как полотно, но быстро взяла себя в руки, бросилась к Бобу и начала трясти его.



– С чего вы взяли? Как вы смеете утверждать это! – закричала она.



– Я знаю это точно! – ответил он. – Вы, между прочим, совершили очень жестокое убийство. Какая подлость – подкрасться к художнику сзади, когда он творит, и вонзить в его спину кинжал.



– Молчать! – крикнула она, вне себя от ярости. – Теперь я тем более с вами должна покончить! И никто не сможет помешать этому! Через несколько минут мой выход на сцену, но когда я вернусь, настанет ваш смертный час! Приготовьтесь к этому!



– Хорошо, – безразлично ответил молодой сыщик, – но разрешите вас спросить, Элеонора, не случалось ли вам когда-нибудь ошибаться в своих расчетах? Ни разу? Смею заверить вас, что теперь вы ошибаетесь.



Она недоуменно посмотрела на него, а потом расхохоталась:



– Вы, видимо, решили запугать меня, но это вам не удастся сделать! Я не дам вам ни малейшей возможности уйти отсюда. Меня трудно запугать, сколько бы вы ни угрожали.



– Но все же сознайтесь, что вы убили молодого художника!



Она помолчала немного, потом лицо ее исказилось, и она, злорадно улыбаясь, сказала:



– Да, да! Я его убила. Пронзила кинжалом! И нисколько не жалею об этом! Но вы единственный человек, которому я призналась в этом, и скоро умолкнете навсегда, и никто не узнает, что я убила его!



– Вы сущий дьявол! – воскликнул Боб. – А куда вы спрятали вырезанный вами кусок холста с изображением лица женщины, похожей на вас?



Элеонора показала на свои ботиночки – они были без каблука, на резиновой подошве, – потом прибавила:



– Этот кусочек холста я сожгу сегодня же ночью!



В этот момент раздался резкий звонок, вызывавший артистку на сцепу. Элеонора прошла к двери и сказала:



– Я, выполнив свой номер, вернусь и покончу с вами!



Она вышла, и тут же из окна появился Нат Пинкертон.



– Милости просим, – смеясь, проговорил Боб, – вот будет штука! Я с нетерпением жду развязки.



– Я слышал весь ваш разговор, – произнес Нат Пинкертон и начал развязывать веревки, которыми был опутан его помощник.



– Они завернули меня в какую-то тряпку, – смеялся Боб, – вероятно, чтобы мне было тепло.



Затем он быстро рассказал, что с ним произошло. Развязав Боба, Пинкертон дал ему револьвер и сказал:



– А теперь мы им устроим такое представление, какого они никогда еще не видели! Пойдем!



Нат Пинкертон тихо открыл дверь, и они спустились по деревянной лестнице.



Поскольку было довольно темно, им удалось незаметно проникнуть за кулисы.



Элеонора Талланд исполняла свой коронный номер на трапеции, которая находилась под самым потолком. Время от времени раздавались шумные аплодисменты: у актрисы было много поклонников.



Закончив свой самый сложный номер, Элеонора сидела на трапеции, и, благодарно кивая головой, посылала зрителям воздушные поцелуи. Затем она схватилась за веревку, висевшую рядом с трапецией, и стала спускаться вниз.



Вдруг за кулисами раздался пронзительный свист, за ним последовал другой – уже из бара.



Элеонора Талланд, спустившись наполовину, испуганно вздрогнула и невольно замерла. Но потом быстро соскользнула вниз.



Как только она коснулась пола, на сцене появились Нат Пинкертон и Боб Руланд.



С револьверами в руках они подошли к артистке. Аплодисменты прекратились, а когда раздался полицейский свисток, зрители пришли в изумление.



– Элеонора Таиланд! – громко произнес Нат Пинкертон. – Именем закона вы арестованы!



Она посмотрела на сыщика, потом на Боба и упала без чувств. Среди публики поднялась суматоха, несколько мужчин с револьверами бросились на помощь артистке.



Но полицейский свисток был услышан Мориссоном, находившимся возле театра, и возымел свое действие.



В зале появились полицейские. Элеонора Таиланд, немного придя в себя, хотела бежать, но у нее не хватило сил, и она, пошатнувшись, снова упала. Нат Пинкертон подхватил ее, а Боб побежал в уборную и принес ей пальто и шляпу.



Элеонору под конвоем вывели из зала, и через некоторое время она уже сидела в камере следственной тюрьмы.



В ее ботиночке был обнаружен кусок холста, вырезанный из картины Джона Мелвилла. Кроме того, у нее был найден ключ от мастерской художника.



Элеонора Таиланд была вынуждена сознаться во всем. Действительно, она разыгрывала перед Джоном Мелвиллом бедную, покинутую мужем женщину.



Художник страстно полюбил ее, и чувство это не угасло даже тогда, когда он понял, что она обманывает его. Джон Мелвилл ничего от нее не скрывал, и Элеонора знала, что он выгодно продал несколько картин и вырученные за них деньги находятся в мастерской.



Эта доверчивость и погубила бедного художника.



Суд приговорил преступницу к смертной казни, и она закончила свою жизнь на электрическом стуле.


Роковая поездка на санях


Глава I Ужасная находка



В один из зимних дней 1900 года из маленького городка Ньюбург, расположенного приблизительно в ста верстах к северу от Нью-Йорка, выехал красивый автомобиль, в котором сидели трое мужчин. Он то поднимался, то спускался по холмам правого берега Гудзона, направляясь на юг. В автомобиле оживленно беседовали знаменитый нью-йоркский сыщик Нат Пинкертон, его помощник Боб Руланд и известный полицейский инспектор Мак-Коннел.



Они попали в Ньюбург, преследуя преступника, и им удалось задержать беглеца.



Сидя в автомобиле, они обсуждали это дело, одновременно любуясь зимним пейзажем. Со всех сторон возвышались величавые, покрытые снегом горы; деревья сверкали, словно были усыпаны мельчайшими кристалликами; и зрелище это было достойно кисти художника.



Автомобиль в очередной раз поднялся в гору, и путники увидели справа глубокий обрыв. Вдоль него тянулась деревянная ограда.



Вдруг Нат Пинкертон крикнул, оборвав фразу на полуслове:



– Стой!



Шофер обернулся и спросил изумленно:



– Остановить автомобиль?



– Ну да, остановите!



Автомобиль замер, и Нат Пинкертон указал рукой. Метрах в десяти ограда была проломлена, а на снегу виднелись следы.



– Мне кажется, – сказал Пинкертон, – что произошло какое-то несчастье!



Все вышли из автомобиля и направились к указанному месту. Пинкертон подошел к краю обрыва и взглянул вниз. Но дна не было видно, так как мешал скалистый выступ в отвесной стене обрыва. Осмотрев следы на снегу, Пинкертон решительно заявил:



– Мы должны обязательно спуститься вниз! По-видимому, туда упали сани. Пассажиры, быть может, еще живы, но погибнут, если мы не окажем им помощи! Надо отыскать наиболее удобное место для спуска!



Мак-Коннел и Боб молча последовали за сыщиком. Они знали, что он никогда не отказывается от своих намерений.



Пинкертон шел вдоль обрыва до тех пор, пока не обнаружил место, где стена была не слишком отвесна и где было много щелей и выступов. Не говоря ни слова, он перелез через ограду и начал осторожно спускаться.



Посмотрев через некоторое время вниз, он обратился к Мак-Коннелу и своему помощнику, следовавшим за ним:



– Я прав! Произошло ужасное несчастье!



Вскоре он и его спутники спустились в пропасть. Им представилось страшное зрелище.



С высоты обрыва, пролетев приблизительно двадцать пять метров, упали сани, запряженные парой вороных лошадей. Сани разбились вдребезги, а лошади погибли, переломив спины.



Санями были придавлены мужчина лет двадцати пяти, в дорогой шубе, и изящная белокурая дама с очень красивыми чертами лица.



– Она еще жива, – воскликнул Боб, наклонясь к ней. – Губы полуоткрыты, она еще дышит!



Пинкертон взял руку молодой женщины, чтобы пощупать пульс.



– Да, она жива! – подтвердил он. – Попытайся-ка, Боб, привести ее в чувство! Быть может, она нам сообщит, каким образом произошло несчастье!



Боб достал маленькую карманную аптечку, которую постоянно носил с собой, опустился на колени рядом с молодой женщиной и влил ей в рот несколько капель из крошечного флакончика. Результат не заставил себя долго ждать: она сделала глубокий вдох и стала дышать равномернее.



Пинкертон тем временем подошел к телу мужчины, левая рука которого судорожно сжимала вожжи. Сыщик поискал бумажник в кармане погибшего, но ничего не нашел. Дорогие, усыпанные бриллиантами часы на тяжелой золотой цепочке были украшены инициалами «Г. Т.»



На кошельке стояли те же буквы. В нем оказалось золота и ассигнаций более чем на триста долларов. На руках пострадавшего красовалось несколько дорогих бриллиантовых колец. Пинкертон с большим трудом снял их, в надежде увидеть какие-нибудь выгравированные надписи. На них ничего не было. Однако на белье мужчины стояли те же инициалы: «Г. Т.»



Сыщик внимательно поглядел ему в лицо, а затем стал осматривать отвесную скалу, с которой сорвались сани. Чем больше он смотрел, тем сосредоточеннее становилось выражение его лица. Он вынул подзорную трубу и снова начал внимательно осматривать скалу, Мак-Коннел недоумевал.



Пинкертон положил трубу в карман и произнес:



– Здесь совершено преступление! Лошади были направлены на край обрыва! Молодая чета стала жертвой негодяев! Но я постараюсь найти злодеев!



– Почему вы решили, что произошло преступление? – недоверчиво спросил Мак-Коннел. – Ведь можно предположить, что лошади испугались чего-то, понесли и сорвались вниз?



– Нет, – решительно заявил Пинкертон, – еще наверху я заметил нечто такое, что показалось мне подозрительным!



– Дама приходит в себя! – вдруг крикнул Боб. Пинкертон тотчас подошел к ней, опустился на колени и наклонился к ее уху.



Она открыла глаза и в полузабытьи стала смотреть куда-то вдаль.



– Вы слышите меня? – спросил Пинкертон. Она едва прошептала в ответ:



– Слышу!



– Знаете ли вы, где находитесь?



Она ответила не сразу, пытаясь, по-видимому, что-то припомнить. Вдруг на лице ее появилось выражение ужаса, и она, широко открыв глаза, посмотрела на обрыв.



– Вы упали в санях? – спросил Пинкертон. – Да!



– Каким образом? Расскажите, как было дело!



– Не знаю, – прошептала она. – Кто-то выстрелил, лошади шарахнулись в сторону, я поняла, что грозит опасность… потом… мы сорвались!



– Может быть, вы успели увидеть кого-нибудь?



– Нет!



– Но вы слышали выстрел?



– Да, слышала!



– Как ваше имя?



– Лиза Гриндал!



– А вашего спутника?



– Генри Тарнтон!



– Откуда вы родом?



– Я из Ньюбурга, он из Вест-Пойнта!



– Он ваш жених?



– Да!



– Подозреваете ли вы кого-нибудь? Были ли у вас или у него враги, способные покуситься на вашу жизнь?



– Нет, врагов у нас не было! Генри такой хороший человек! Кто же мог его ненавидеть?



Она снова лишилась чувств. Пинкертон обратился к Мак-Коннелу:



– Вот и подтвердилось мое предположение, что совершено преступление! Какой-то негодяй напугал лошадей, выстрелив рядом с ними, они шарахнулись в сторону, сбили ограду и вместе с санями полетели в пропасть! Вполне понятно, что молодая женщина не видела негодяя, совершившего это злодеяние!



– Но что со скалой? – спросил Мак-Коннел. – Почему вы так внимательно разглядывали ее?



– У меня есть на это серьезные основания, и я осмотрю ее еще раз более тщательно! Ты немедленно поднимись наверх! – обратился он к Бобу. – До Вест-Пойнта недалеко! Вызови оттуда полицейского врача и наведи справки о семье мистера Тарнтона, которого мы нашли мертвым! Его близким тактично сообщи о случившемся, а потом во что бы то ни стало достань мне веревочную лестницу.



– Будет сделано!



– Не забудь поставить в известность полицию!



Боб вскарабкался вверх по обрыву, и спустя несколько минут раздался шум его автомобиля, мчавшегося в Вест-Пойнт.



Нат Пинкертон с Мак-Коннелом остались внизу. Сыщик не сказал ему, что именно он увидел на обрыве, хотя инспектор сгорал от нетерпения. Как Мак-Коннел ни разглядывал скалу, ничего особенного он там не заметил…


Глава II Важные наблюдения



Нат Пинкертон тщательно обыскал сани, потом проверил карманы мисс Гриндал, но нигде не обнаружил ничего такого, что могло бы как-то объяснить случившееся.



Ничего не оставалось, как только ждать возвращения Боба.



Через два часа снова послышался шум автомобиля. Пинкертон с любопытством взглянул наверх, откуда должны были появиться вновь прибывшие.



Он увидел Боба, который помогал спуститься вниз почтенному седобородому старику. За ними следовали еще один пожилой человек, вероятно полицейский врач, и полисмен в форме. Вскоре все были около саней.



Старик с громким стоном упал на колени возле погибшего мужчины.



– Сын мой! Дорогой мой сын! – воскликнул он и залился горькими слезами.



Пинкертон посмотрел на старика, но не стал его беспокоить. Затем он взял у Боба веревочную лестницу. Полицейский врач занялся молодой девушкой. Осмотрев ее, он сказал Мак-Коннелу, что, по его мнению, несчастной осталось жить всего несколько минут.



Он оказался прав. Лиза Гриндал, не приходя в сознание, скончалась через четверть часа.



Тем временем Пинкертон выслушал донесение своего помощника.



– Вот этот старик, – сообщил Боб, – отец погибшего, мистер Тарнтон. Он владеет большим пороховым заводом в Вест-Пойнте и поставляет товар местной военной академии. Жена его умерла полгода тому назад, и, по его словам, кроме этого сына у него есть еще два: один учится в Филадельфии, другой путешествует по Европе. Он был вне себя от горя, когда я сообщил ему о происшедшем, и сразу поспешил сюда. По дороге он то и дело бормотал: «Несчастный мой сын! Сколько раз я предостерегал его от этой связи!»



Стоявший тут же Мак-Коннел воскликнул:



– Я сразу подумал, что все дело в этой девушке! По всей вероятности, разыгралась драма ревности, и убийца – какой-нибудь неудачливый поклонник!



– Трудно принять подобное предположение, – возразил Нат Пинкертон, пожимая плечами. – Если бы дело обстояло так, как вы полагаете, то она иначе бы ответила на мой вопрос о врагах!



В этот момент старик Тарнтон поднялся. Он несколько оправился от шока.



– Вы мистер Пинкертон? – спросил он, обращаясь к сыщику. Тот молча поклонился.



Старик подал ему руку и сказал:



– Мне повезло, что именно вы проезжали здесь и обнаружили сани! Мистер Руланд сообщил мне, что, по вашему мнению, здесь совершено преступление. Я согласен с этим предположением: мои лошади десятки раз ездили по этой дороге и знали ее превосходно, так что я отвергаю возможность несчастного случая!



– Сани и лошади принадлежали вам?



– Да, мой сын часто ими пользовался для своих поездок!



– Кто эта молодая женщина?



Старик тяжело вздохнул:



– Это некая Лиза Гриндал, молодая актриса, выступавшая в последнее время в одном из маленьких театров Ньюбурга. Мой сын познакомился с ней около года тому назад в Филадельфии и с тех пор состоял в связи, хотя я всегда противился этому. Из-за него она, по всей вероятности, стала выступать в Ньюбурге. Ей хотелось быть рядом с ним, так как она искренне любила его.



– Но вы не соглашались на брак вашего сына с актрисой?



– Сначала не соглашался, но недавно дал согласие. Я понял, что они так любят друг друга, что разлучить их уже нельзя, и вот вчера мисс Гриндал в первый раз пришла к нам в дом. Я хотел с ней познакомиться, и должен признаться, что она произвела на меня очень хорошее впечатление. Около одиннадцати вечера сын велел заложить сани, чтобы отвезти молодую девушку обратно в Ньюбург. Генри был счастлив, и она не меньше. Он заметил, что Лиза мне понравилась, и понял, что я больше не буду противиться их браку. Когда мне сегодня утром сообщили, что сын не вернулся из Ньюбурга, я не предполагал ничего дурного. В Ньюбурге у него много знакомых, он часто ночевал там. И вдруг появился ваш помощник со страшным известием! Я чуть не умер, да и теперь еще не могу прийти в себя! Я заверяю вас: причина этого несчастья – связь с Лизой Гриндал.



– Почему вы так думаете? – спросил Пинкертон. – Ведь она произвела на вас хорошее впечатление!



– Так-то оно так, но она была актриса! Она, несомненно, умела притворяться и пустила в ход все свое обаяние, чтобы понравиться мне. У нее, как у всякой актрисы, конечно же, было много поклонников – кто-нибудь из них мог совершить это преступление из-за безумной ревности!



– Я согласен с ним, – сказал Мак-Коннел.



– И я допускаю такую возможность, – спокойно сказал Пинертон, – но считаю это маловероятным! Впрочем, хочу спросить вас, мистер Тарнтон: ваш сын имел при себе бумажник?



– Да, он всегда носил с собой черный кожаный бумажник с красной шелковой подкладкой. На подкладке были вышиты его инициалы: «Г. Т.»



– Но этого бумажника при нем нет! Он исчез!



– Не может быть! – воскликнул старик.



– Не оставил ли он его дома?



– Не думаю! Впрочем, я могу доказать, что бумажник находился при нем!



– Каким образом?



– Незадолго до отъезда Генри в Ньюбург я спросил его, намерен ли он зайти в клуб «Юнион». Он ответил утвердительно. Так как мне известно, что там всегда идет крупная игра и что Генри не раз уже проигрывал большие деньги, я попросил его на тот раз не поддаваться искушению. Он рассмеялся и сказал, что не нечего бояться, так как у него теперь голова занята другим, при этом он вынул бумажник и открыл его. Я увидел, что там лежат лишь разные бумаги, а денег нет. Он сказал, что нарочно не берет с собой денег, чтобы не играть!



– Вы видели, как он положил бумажник обратно?



– Да, он положил его в правый боковой карман, где всегда его держал, затем проводил мисс Гриндал к саням.



Сыщик немного помолчал, а потом сказал:



– Бумажник бесследно исчез. Мы можем, правда, поискать еще раз, но я не думаю, что мы найдем его.



Он еще раз осмотрел тело погибшего мужчины, затем с помощью присутствовавших сдвинул сани, но ничего не обнаружил.



– Я уверен, господа, – заявил Пинкертон, – что бумажник украден тем самым негодяем, который направил лошадей в пропасть! Быть может, он только потому и совершил преступление, что хотел завладеть бумажником!



– Но зачем он ему? – воскликнул старик. – Ведь денег там не было!



– Если бы он хотел обокрасть вашего сына, то наверняка взял бы и часы с цепочкой, и драгоценные кольца и кошелек, в котором лежало триста долларов!



– Но в таком случае я совершенно не понимаю, для чего ему мог понадобиться бумажник! – возразил старик.



– Быть может, в нем хранился важный документ.



Мистер Тарнтон покачал головой:



– Не знаю, какой там мог находиться важный документ!



– Вот это и надо выяснить! Будьте уверены, мистер Тарнтон, я сделаю все, что смогу, чтобы поймать преступника и передать его в руки правосудия!



– Но чтобы взять себе бумажник, – воскликнул Мак-Коннел, – ему нужно было спуститься вниз! Здесь должны быть его следы!



– Мы их не найдем! – возразил Нат Пинкертон.



– Почему?



– Потому что преступник спустился вниз по отвесной скале!



– Каким же образом?



– Очень просто! Он прикрепил наверху веревку и спустился по ней. Таким образом он оказался рядом с разбившимися санями, вынул бумажник из бокового кармана Генри Тарнтона, а затем влез наверх!



– Вот почему вы так внимательно разглядывали скалу! – заметил Мак-Коннел. – И вот почему вы сразу предположили, что тут произошло преступление!



– Совершенно верно! Я увидел кое-что и догадался, что сюда спускался какой-то человек; у выступа, на мягком снегу, остался след от веревки, которая проходила по скале!



– Странно, – отозвался Мак-Коннел. – Если это так, то преступник – прекрасный гимнаст!



– Конечно, это кое-что дает для характеристики преступника. Сейчас я спущусь вниз тем же способом, что и он, – именно для этого я просил достать Боба веревочную лестницу Может быть, на скале я обнаружу и другие следы!



Пинкертон взял веревочную лестницу и поднялся наверх. В том месте, где упали сани с лошадьми, он привязал один конец лестницы к толстому дереву, а другой – спустил вниз и медленно начал скользить по ней.



Время от времени он останавливался и внимательно осматривал скалу. Добравшись до выступа, он нашел осколки стекла от очков.



– Стало быть, преступник носил очки! – пробормотал сыщик. – Они свалились у него с носа и упали на скалистый выступ, где стекло разбилось. Это очень важная находка!



Придерживаясь одной рукой за лестницу, другой он собрал осколки и положил в карман.



Пинкертон уже хотел продолжать спуск, как вдруг заметил маленький кусочек черной материи.



По-видимому, преступник, упираясь коленом в скалу, зацепился, и у него оторвался от брюк клочок ткани.



Спустившись вниз, Пинкертон не торопился сообщить о своих находках.



– Ну, что, мистер Пинкертон, обнаружили ли вы что-нибудь? – спросил его Мак-Коннел.



– Я вполне доволен тем, что нашел! – спокойно ответил тот. – И я надеюсь, мистер Тарнтон, что в скором времени мне удастся задержать убийцу вашего сына и девушки. Но уже теперь я считаю возможным сообщить, что мисс Гриндал абсолютно ни в чем не повинна, убийство совершилось бы и в том случае, если бы ваш сын не ухаживал за ней. Убийца, вероятно, осуществил бы свой план в каком-нибудь другом месте. Ему прежде всего надо было похитить бумажник.



– Может быть, вы и правы, мистер Пинкертон, – отозвался старик.



– Вот еще что, господа! – продолжал сыщик. – Я бы хотел, чтобы до определенного времени дело не получило огласки. Замолчать его, конечно, невозможно, но надо обставить все так, чтобы причиной смерти этих молодых людей был назван именно несчастный случай! Я позабочусь о том, чтобы весть о происшедшем попала в газеты именно с такой мотивировкой. Тогда убийца не будет опасаться преследования, а это облегчит мне задачу Так вот, господа, прошу хранить все в тайне и никому не говорить о том, что я занимаюсь этим делом!



Все отправились в обратный путь.



Погибших положили во вместительный автомобиль мистера Тарнтона; в него же сели Боб Руланд и полисмен. Пинкертон, мистер Тарнтон, Мак-Коннел и полицейский врач ехали в другом.



– Вы говорили, – обратился Пинкертон к Тарнтону старшему, – что у вашего сына много знакомых в Ньюбурге?



– Совершенно верно!



– Но у него были друзья и в Вест-Пойнте?



– Да, но гораздо меньше, чем в Ньюбурге. В Вест-Пойнте у него несколько друзей среди офицеров и воспитанников старшего курса академии.



– Не было ли среди этих друзей такого, который носил очки?



– Что-то не припомню!



– А в числе ньюбургских друзей?



– Не могу сказать! Я мало интересовался друзьями Генри!



– Благодарю вас! Надеюсь, что мои старания скоро увенчаются успехом!



Мак-Коннел не понял, почему Пинкертон спрашивал о человеке в очках, но догадывался, что сыщик имеет на это основания. Дело сильно заинтересовало его, и он с нетерпением ждал развязки.



Спустя полчаса путники прибыли в Вест-Пойнт, где весть о случившемся произвела сенсацию. Молодой Тарнтон в маленьком городке пользовался всеобщей симпатией, и все жители выражали соболезнование его отцу.



В газетах появилось известие о гибели молодых людей в результате несчастного случая, и никто, кроме нескольких посвященных в это дело лиц, не знал, что в городе находятся знаменитый Нат Пинкертон, его помощник Боб Руланд и полицейский инспектор Мак-Коннел.


Глава III Пинкертон-вор



В тот же день Пинкертон отправился к лучшему оптику Вест-Пойнта.



Он предварительно собрал все найденные на выступе скалы осколки от очков, наклеив их на кусочек простого стекла. Войдя в магазин, он обратился к хозяину с вопросом:



– Будьте любезны, объясните мне, что это за стекло! Я охотно заплачу за справку!



Оптик взял стекло и пошел в мастерскую, откуда вернулся через несколько минут, сказав:



– Это очень сильное стекло для близи!



– Есть ли у вас на складе подобные стекла?



– Есть!



– Продавали ли вы в последнее время кому-нибудь такое стекло?



– В нашем городе – нет, но сегодня утром я отвез такое же точно в Ньюбург, оптику Клариту!



– Вероятно, какой-нибудь клиент заказал его?



– Полагаю, что да, иначе оно бы ему не понадобилось.



– Благодарю вас! Сколько я вам должен?



– Ничего! Хотелось бы только знать, почему вы наводите такие справки?



– Я пока не могу вам сказать! Но завтра в это же время вы все узнаете!



Пинкертон раскланялся и немедленно отправился к старику Тарнтону, в доме которого находились Боб Руланд и Мак-Коннел.



Через некоторое время они втроем выехали на автомобиле в Ньюбург.



Прибыли они туда с наступлением сумерек. Мак-Коннел и Боб поехали в гостиницу, а Пинкертон поспешил к оптику Клариту. Кларит уже собирался закрывать магазин.



– Что вам угодно? – спросил он.



– Я хочу задать вам только один вопрос!



– В чем дело?



– Вы сегодня получили из Вест-Пойнта стекло для очков?



– Совершенно верно!



– Не можете ли вы мне сказать, для кого именно оно было предназначено?



– Для одного господина, который сегодня принес мне свои разбитые очки. Он просил вставить стекло к вечеру, так как в клубе «Юнион» в этот же день должен был состояться большой бал, в котором он намерен принять участие. Он очень близорук и потому просил меня поторопиться.



– Не будете ли вы любезны назвать мне имя этого господина?



– Для чего?



– Этого я вам пока не могу сказать, но будьте уверены, речь идет о весьма важном деле.



– Извольте! Это некий Пол Норман.



– Чем он занимается?



– Как вам сказать… Он человек молодой, очень богатый; живет здесь давно, занимается спортом и принадлежит к здешней золотой молодежи.



– Не знаете ли вы, где он живет?



– Он вместе со своими тремя слугами-неграми занимает маленькую виллу на авеню Скарфилд. Сейчас вы не застанете его дома, так как он, вероятно, уже отправился в клуб на бал.



Пинкертон приподнял шляпу:



– Благодарю за ваше любезное сообщение. Мне необходимо видеть мистера Нормана сегодня, поэтому придется пойти в клуб!



Затем Пинкертон направился в гостиницу, чтобы сообщить Бобу и Мак-Коннелу все, что ему удалось узнать.



– Но ведь это великолепно! – воскликнул Мак-Коннел. – Быстро же вы достигли успеха в этом деле! Что вы теперь намерены предпринять?



– Прежде всего я собираюсь проникнуть в дом Нормана, чтобы произвести обыск, так как мне хотелось бы найти еще некоторые улики, а именно черный бумажник и черные брюки, из которых вырван клочок материи.



– В таком случае, – ответил Мак-Коннел, – мы просто возьмем нескольких полисменов, войдем в дом и произведем обыск!



– Мне бы этого не хотелось, – возразил Пинкертон, – хотя поступить так действительно было бы проще всего. Но ведь нельзя утверждать, что Норман скрывает эти вещи именно у себя дома! Если во время обыска одному из его слуг удастся улизнуть и уведомить хозяина, то он будет предупрежден и тогда сможет бежать, скрыть улики или вообще предпринять что-нибудь такое, что создаст новые затруднения. Нет уж, пусть он лучше не знает о том, что у него в квартире кто-то был, да и слуги тоже не должны об этом знать. Вот почему я намерен пробраться к нему сегодня в качестве ночного вора!



– А если слуги почуют неладное?



– Они примут меня за обыкновенного вора, и я надеюсь, что мне удастся улизнуть от них!



Когда уже совсем стемнело, сыщик, его помощник и инспектор отправились на авеню Скарфилд. Пинкертон распорядился, чтобы Мак-Коннел и Боб дежурили на улице. В случае, если он, паче чаяния, будет застигнут врасплох, они должны помешать полисменам задержать его.



Пинкертон сначала перелез через ограду соседней усадьбы, потом прокрался через сад к заднему фасаду виллы Нормана и пробрался во двор. Затем начал осторожно подкрадываться к вилле.



Он увидел, что в двух окнах горит свет. По-видимому, в одной из комнат находились слуги-негры.



Пинкертон осторожно нажал на ручку двери, по она оказалась заперта.



С правой стороны находилось маленькое окно прачечной. Оно было открыто.



Пинкертон пролез через него в прачечную, а оттуда прошел в коридор.



Из передней раздавались громкие голоса негров. «Они пьяны! – подумал Пинкертон. – Это очень кстати!» Он подкрался к двери, заглянул в замочную скважину и увидел обычную лакейскую, освещенную керосиновой лампой.



У стены стояли диван и стол, уставленный бутылками виски и стопками. Очевидно, негры воспользовались отсутствием хозяина, достали из погреба основательное количество виски и устроили кутеж.



Двое из них лежали на диване полупьяные, третий сидел, согнувшись, на стуле, держа в одной руке стопку и напевая негритянскую песенку, а остальные вторили ему.



Пинкертону этого было достаточно. Ему явно нечего было бояться, и он направился к следующей двери.



Открыв ее, он оказался в рабочем кабинете.



Пинкертон включил электрический фонарик и огляделся. Он был несколько удивлен тем, что увидел. Оптик Кларит говорил ему, что Норман слывет богачом, между тем при виде этой неуютной, обставленной лишь самой необходимой мебелью, комнаты возникали сомнения в богатстве Нормана.



Письменный стол Пинкертон обыскал весьма быстро. Он не нашел никаких улик против Нормана и обнаружил лишь пачку крупных погашенных векселей.



– Вот каким образом Пол Норман поддерживает свое существование! – пробормотал Пинкертон.



Разглядывая векселя, он насторожился:



– А вдруг в бумажнике несчастного Генри Тарнтона находился вексель, которым преступник хотел во что бы то ни стало завладеть!



Но Пинкертон пока не стал задумываться над этим вопросом и продолжил обыск. Однако в этой комнате он не нашел ничего особенного и поэтому проследовал дальше.



На первом этаже были расположены прачечная и кухня, где с обыском пока можно было подождать.



Сыщик поднялся на второй этаж и вошел в спальню Нормана. Подойдя к большому гардеробу, открыл и осмотрел его.



Через некоторое время он нашел то, что искал. Среди модных костюмов он увидел грязные черные брюки, на правом колене которых была дыра.



– Вот веская улика! Пока и этого достаточно!



Вынимая брюки из гардероба, Пинкертон задел другие костюмы, и они свалились с вешалок. При свете фонаря сыщик увидел в гардеробе доску, неплотно прилегающую к задней стенке.



Пинкертон тотчас оторвал ее. За ней оказалась узкая щель, в которую был заткнут черный кожаный бумажник.



Пинкертон моментально вытащил его оттуда и, открыв, увидел на красной шелковой подкладке золотые инициалы: «Г. Т.»



«Больше мне ничего не нужно! – подумал сыщик. – Участь Нормана решена, его постигнет заслуженная кара!»



После некоторого раздумья он положил бумажник на прежнее место и повесил брюки на ту же вешалку. Затем запер гардероб на ключ.



После этого он выскользнул в коридор и стал спускаться по лестнице.



Дойдя приблизительно до середины, он увидел, как открылась дверь передней и на пороге показался негр; в руке он держал лампу.



Пинкертон не успел отскочить назад, поскольку слуга появился совершенно неожиданно; посмотрев на лестницу, он конечно, сразу увидел сыщика.



Сначала негр остолбенел, а потом громко закричал:



– Воры! Воры!



И поставил лампу на пол.



Но Пинкертон уже подбежал к нему; он сшиб негра с ног и опрокинул лампу.



Наступила полная темнота, и, когда другие негры выскочили из своей комнаты, они уже ничего не увидели. Один споткнулся и растянулся во весь рост, а другой, размахивая руками, как помешанный, пытался поймать «вора».



А Нат Пинкертон быстро юркнул в прачечную и выскочил в окно. Спустя минуту он уже был на улице и подошел к ожидавшим его Бобу и Мак-Коннелу.



– Ну что? – спросил инспектор. – Добились вы чего-нибудь?



– Да, многого! Сейчас я хочу немедленно арестовать Нормана! Но сделаю это необычно: я хочу уличить его сразу во всем и поэтому отправлюсь за ним и заставлю поехать домой. А вы тем временем известите здешнего полицейского инспектора, возьмите с собой несколько полисменов и отправьтесь с ними в дом Нормана! Там на всякий случай арестуйте слуг-негров, поскольку я еще не знаю, причастны они к убийству или нет. Затем вы с полисменами зайдите в спальню Нормана на верхнем этаже и встаньте полукругом – там я собираюсь устроить ему крупный сюрприз!



– Вот так штука будет! – заметил Мак-Коннел. – Вы правы, мистер Пинкертон! Таким образом мы скорее заставим негодяя сознаться!



Пинкертон направился в клуб «Юнион» на Вашингтон-авеню.



А Мак-Коннел с Бобом приступили к исполнению его распоряжений. Они зашли в полицию и спустя некоторое время вместе с инспектором Гаральдом и пятью полисменами вернулись на авеню Скарфилд. Они смогли войти в дом лишь после того, как сделали несколько продолжительных звонков в дверь.



Двое слуг-негров находились в коридоре. Один из них лежал на полу, будучи уже совершенно пьяным, а другой стоял, прислонившись к стене. Он проговорил заплетающимся языком:



– Ага! Вы, наверно… пришли… чтобы арестовать у нас… вора?



Арестовали слуг-негров. Третьего в доме не оказалось, а те, будучи почти в бессознательном состоянии, не могли сказать, куда он ушел. Вместо ответа они пробурчали что-то совершенно непонятное.



Две полисмена доставили негров в полицейское бюро, где их посадили за решетку.



Поиски третьего негра не увенчались успехом.



Затем Мак-Коннел, Боб, Гаральд и полисмены встали полукругом в спальне Нормана. Входную дверь в дом они пока заперли. Воцарилась полнейшая тишина.


Глава IV



В большом зале клуба «Юнион» было весьма оживленно. Молодежь танцевала под звуки прекрасного оркестра, а люди постарше сидели в смежных комнатах за столами, накрытыми большими скатертями и уставленными шампанским и дорогими винами.



В клубе собралось высшее общество Ньюбурга, не подозревавшее о близящемся громком скандале.



Играли вальс, когда Нат Пинкертон через боковую дверь вошел в одну из гостиных, расположенных рядом с залом. Там никого не было, и Пинкертон, стоя около дверей, мог наблюдать за тем, что происходит в зале.



Нормана он увидел быстро.



Это был стройный, элегантно одетый мужчина. Однако черты лица его производили довольно неприятное впечатление.



Он носил золотые очки; видимо, это были те самые, в которых одно стекло он заменил сегодня утром.



Норман танцевал с молодой, очень красивой девушкой и, по-видимому, нашептывал комплименты, судя по тому, как она краснела и смущенно опускала глаза.



Когда оркестр умолк, Норман проводил свою даму к тому месту, где сидели ее родители.



Он наклонился к отцу молодой девушки и проговорил:



– Вы, мистер Тват, и ваша супруга, вероятно, давно уже заметили, что я неравнодушен к вашей дочери! Я был бы весьма рад, если бы мог иметь некоторые надежды!



Старик подумал немного, потом положил Норману руку на плечо и ответил:



– С моей стороны вы не встретите препятствий, мистер Норман! Приходите ко мне завтра, мы сможем основательно потолковать. Вы лично мне нравитесь, но только я посоветовал бы вам заняться чем-нибудь, а не проводить время зря! Если вы согласны вступить в мое дело и немного облегчить мои заботы по управлению, то я скорее был бы готов…



– Охотно принимаю это условие! – поспешил заверить Норман. – Очень благодарен вам за надежду, которую вы мне подаете! Завтра я обязательно буду у вас!



Старик Тват, состоявший старшиной клуба, случайно взглянул на дверь одной из гостиных и пришел в недоумение.



– Что за незнакомец? – проговорил он. – Очевидно, не здешний, он даже не одет для бала! Нельзя допускать, чтобы публика с улицы появлялась здесь и разглядывала нас!



Норман посмотрел на незнакомца и проговорил:



– Погодите, мы его живо выставим отсюда! Я пойду с вами, мистер Тват, и, если он скажет какую-нибудь дерзость, я с ним поговорю серьезно!



Тват и Норман направились к незваному гостю, которым был Нат Пинкертон. Он спокойно ждал их приближения и лишь немного отошел от двери, чтобы в зале не смогли увидеть то, что неминуемо должно было произойти.



Тват подошел к Пинкертону и спросил:



– Что вам угодно? Ведь вы не состоите членом клуба?



– Нет!



– В таком случае я настоятельно прошу вас уйти, поскольку правом входа пользуются только члены клуба!



– Простите, я пришел сюда по очень важному делу! – ответил сыщик. – Я обязательно должен поговорить с мистером Норманом!



Теперь заговорил Норман:



– Что вам угодно?



– Я хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз!



Норман смерил незнакомца высокомерным взглядом:



– Я с вами незнаком и, кажется, никогда не встречался! Никаких общих дел у нас не может быть!



– Тем не менее у меня к вам очень важное дело!



– Да кто вы такой?



– Имя мое вы пока не узнаете! Я назову его вам, когда мы останемся с вами наедине!



– На это я не пойду Если у вас есть ко мне дело, то говорите здесь!



– Это невозможно! Вам придется отправиться со мной, так как мне нужно поговорить с вами у вас дома!



– Вы с ума сошли! – воскликнул Норман. – Убирайтесь вон! Никуда я с вами не поеду!



– Я тоже нахожу, – вмешался теперь Тват, – что вы, милостивый государь, выдвигаете странное требование! На месте мистера Нормана я ответил бы вам так же!



Пинкертон пожал плечами:



– В таком случае мне придется прибегнуть к другому средству! – сказал он и уже хотел вынуть из кармана свой серебряный значок, как вдруг в зале поднялся шум.



Чей-то низкий, хриплый голос заглушал громкие возгласы гостей.



Вдруг раздался неистовый вопль:



– Я должен видеть моего хозяина! Мистер Норман, где вы?



Норман вздрогнул.



– Это один из моих слуг! Что ему нужно здесь? Он, кажется, пьян.



Норман побежал к двери, ведущей в зал, и увидел негра, который, размахивая руками, все время кричал:



– Мистер Норман! Мистер Норман!



– Том! Иди сюда! – резко сказал Норман.



Пьяный слуга подошел к своему хозяину, а тот, взяв его за руку, вывел из зала в гостиную.



– Скотина! – прошипел Норман. – Что ты себе позволяешь? Как ты смеешь врываться сюда в пьяном виде?



– Мистер Норман, – заревел негр, – а что мне оставалось делать? К нам в дом забрался вор, он убил Билла и Джонни, они лежат в передней, а я убежал, чтобы известить вас об этом!



Оказалось, что Том улизнул из дома вскоре после Пинкертона и отправился в клуб за своим хозяином. Поскольку он был сильно пьян, то, конечно, добрался сюда не скоро.



Норман воскликнул, бледнея:



– Вор у меня в доме? Сейчас поеду, посмотрю, в чем дело!



Норман наскоро распростился с Тватом, в недоумении смотревшим на него и слугу, а затем побежал в гардеробную. За ним последовал и негр.



Когда Норман вышел на улицу, его там уже ждал Пинкертон.



– Что вам нужно? – крикнул Норман.



– Я иду к вам!



– Убирайтесь к черту! Ведь вы сами слышали, что ко мне в дом забрался вор!



– Слышал; но я все-таки пойду с вами!



– Я убью вас, если вы не отстанете! – крикнул Норман и прицелился.



Но в тот же момент Пинкертон выхватил у него револьвер и спокойно положил его в карман. Норман был вне себя от ярости.



– Отдайте револьвер! – заревел он.



– И не подумаю!



Пинкертон спокойно взял Нормана под руку, крепко прижал его к себе и решительным тоном произнес:



– Теперь вы пойдете со мной, так как у меня к вам очень серьезное дело!



– Отстаньте! Черт возьми, кто же вы такой? – прошипел Норман, но невольно продолжал идти рядом с Пинкертоном.



– Если уж вам так хочется знать, кто я такой, извольте! Я – Нат Пинкертон!



Норман вздрогнул, весь как-то съежился и широко раскрыл глаза.



Но он не стал сопротивляться и послушно пошел рядом. Когда они подошли к вилле, в лакейской еще горел свет. По приказанию Пинкертона Норман открыл дверь и, войдя в переднюю, проговорил дрожащим от страха голосом:



– Прошу вас пожаловать в мой рабочий кабинет, мистер Пинкертон, там вы можете сказать мне все, что хотите.



– Нет! – возразил сыщик. – Я хочу потолковать с вами в вашей спальне!



При этом он зажег свой электрический фонарик и вынул револьвер.



Норман отпрянул назад.



– В спальне? – пробормотал он. – Почему именно в спальне?



– Это вы узнаете там! А теперь идите вперед!



Норман при виде револьвера не посмел оказать сопротивление. Он медленно поднимался по лестнице.



Вместе с Пинкертоном он подошел к спальне, открыл дверь и вдруг вскрикнул.



При свете электрического фонаря он увидел полицейских и помощника Пинкертона.



– Что это значит? – спросил он, еле дыша от страха.



– Это значит, что вы арестованы! – заявил Пинкертон. – Сознайтесь, что вчера вечером вы убили Генри Тарнтона и Лизу Гриндал, выстрелом загнав лошадей с санями в пропасть.



Норман остолбенел. Но затем проговорил:



– Это ложь! Это клевета!



Пинкертон подошел к шкафу и вынул старые черные брюки.



– Эти брюки, – сказал он, – были на вас вчера, когда вы по веревке спускались в пропасть, чтобы похитить бумажник у сына мистера Тарнтона. Вырванный вот здесь кусочек материи я нашел на выступе скалы!



– Но это ошибка! – простонал Норман. – Это сплошное недоразумение!



Пинкертон вынул из шкафа бумажник, спрятанный за прибитой доской, показал его Норману и спросил:



– А это что?



Преступник зашатался, лицо его перекосилось, он вскрикнул и упал.



Полисмены не без труда поставили его на ноги и надели наручники. Полицейский инспектор города Ньюбурга, который, как и все жители города, считал Нормана порядочным и состоятельным человеком, приблизился к преступнику, взглянул ему в лицо и спросил:



– Неужели вы в самом деле совершили это злодеяние?



Норман ничего не ответил, лишь опустил глаза и застонал.



В ту же ночь его доставили в тюрьму; на первом же допросе он сознался во всем.



Оказалось, что в течение последних двух лет он жил только в долг. Он сумел снискать доверие богатых людей и время от времени занимал деньги. Векселя он покрывал с большим трудом. Но деньги брал только у тех людей, которые не хотели вызывать скандал, поэтому ему все сходило с рук, его даже считали богатым человеком.



Но постепенно его «доходы» стали уменьшаться. Те приятели, которым приходилось по несколько раз переписывать векселя, в конце концов потеряли терпение и отказали ему в кредите.



Один только Генри Тарнтон продолжал помогать ему, но тоже наконец отказал.



Норман оказался в безвыходном положении. Свое спасение он увидел в браке с Элен, дочерью богатого заводчика Вильяма Твата.



Он сумел ей понравиться, но знал, что для достижения цели потребуются еще и деньги.



И тут у него появилась мысль выдать подложный вексель от имени своего приятеля Генри Тарнтона, надеясь ко дню срока платежа собрать необходимую сумму и погасить его.



Но этого ему не удалось сделать. Денег он не достал.



Подложный вексель был предъявлен Генри Тарнтону в тот самый день, когда Лиза Гриндал в первый раз посетила дом его отца. Тарнтон сразу догадался, в чем дело, и поскольку Норман присутствовал при этом, он решил спасти его и, не говоря ни слова, уплатил деньги.



Но когда они остались вдвоем, Тарнтон заявил Норману, что он его бесконечно презирает и требует, чтобы в течение двух дней он покинул город навсегда, грозя в противном случае передать дело в суд.



Норман, видя, что все его планы рушатся, решил убить Генри Тарнтона и похитить подложный вексель.



За это преступление он был приговорен к смерти на электрическом стуле.


Рассказы о Нике Картере


Тайна каторжника



Глава I



Таинственное извещение



Знаменитый сыщик Ник Картер вместе со своим младшим помощником Патси находился в Вашингтоне, где только что закончил одно из своих многочисленных дел.



В отличном расположении, покуривая хорошие сигары, шли они по авеню Пенсильвания, без определенной цели.



Было около трех часов дня.



– Полагаю, – заговорил Ник Картер, – что было бы весьма недурно пообедать теперь у Виллара, потом прокатиться по парку, а вечером отправиться в театр. Все равно еще успеем к двенадцатичасовому поезду в Нью-Йорк.



– Идея недурна, – улыбнулся Патси, – в особенности обед у Виллара представляется мне заманчивым, так как говорят, что этот ресторан ни в чем не уступает нашему знаменитому Дельмонико.



Ник Картер хотел что-то ответить, но на повороте на Четвертую улицу вдруг нагнулся и поднял с тротуара нечто похожее на маленькую черную змею.



Развернув эту вещь, он увидел, что это четки, которыми католики пользуются во время молитвы, перебирая их пальцами.



– Что это вы нашли? – спросил Патси. – Четки! Уронивший их будет весьма опечален, потому что потерять четки считается дурным предзнаменованием!



Ник Картер положил четки в карман, не разглядывая их.



Оживленно беседуя о разных вещах, они дошли до гостиницы и совершенно забыли о четках.



– Как вы полагаете, – сказал Патси, останавливаясь у подъезда, – недурно было бы сесть в общий зал и закурить свежую сигару? Мы ведь гуляли часа два, и я порядком устал.



– Ты что-то состарился, – рассмеялся Ник Картер, – изволь, так и быть. Впрочем, я и сам не прочь отдохнуть. Когда гуляешь без цели, то это утомляет больше, чем если идешь по делу.



Они вошли в вестибюль и заняли два удобных, мягких кресла.



Закурив сигару, Ник Картер машинально вынул из кармана свою находку и начал перебирать шарики.



– Позвольте мне взглянуть на эти четки, – попросил Патси.



– Послушай, Патси, – сказал Ник Картер, вытягивая четки во всю длину, – ты не находишь, что они уж очень длинны?



Патси взял четки и стал внимательно разглядывать их.



Вдруг он в изумлении покачал головой и начал рассматривать каждый шарик в отдельности.



Он несколько раз повертел четки в руках и потом сказал:



– Это вовсе не четки.



– Как так? С первого взгляда видно, что это именно четки. На них есть большие и малые шарики, есть и крестик.



– И все-таки это не четки, – утверждал Патси.



– Ну что ж, стало быть, ты умнее меня, – отозвался Ник Картер с улыбкой.



– Этого я вовсе не утверждаю, – возразил Патси, – но если бы вы были католиком, как я, то согласились бы со мной. Вы считаете всякую нитку, состоящую из больших и малых шариков с крестиком, четками, но это вовсе нелогично.



– Как так?



– Четки всегда разделены на несколько равных частей, между которыми находится по большому шарику, так называемому патерностеру. А в данном случае этого нет.



– А что ж это такое, по-твоему?



– Да просто нитка с шариками.



– Но ведь в ней есть шарики разной величины?



– Так-то оно так, но четки должны иметь именно такой вид, но отнюдь не другой.



– Быть может, есть секты, которые пользуются такими четками, как эта?



– Не думаю. Я не очень набожен, но все-таки смею утверждать, что в данном случае я прав.



– Ну что ж, давай-ка еще раз рассмотрим эту вещичку.



Патси вернул Картеру четки, а тот положил их на колено и стал внимательно рассматривать каждый шарик в отдельности.



Очередь изумиться настала теперь для Ника Картера. Он вдруг насторожился и с удвоенным вниманием продолжал осмотр. Затем он поднял четки, придерживая их левой рукой за крестик, и снова перебрал все шарики до конца.



После этого он проделал то же самое еще раз, положил четки на правую ладонь и задумался.



Патси сгорал от любопытства. Наконец он решился спросить:



– Извините, начальник, что я нарушаю ваши мысли, но мне кажется, вы нашли что-то такое особенное.



– Да! – коротко ответил Ник Картер.



– Нельзя ли узнать, в чем дело?



– Можно, – улыбнулся Ник Картер, – не буду тебя больше мучить молчанием. Вот что, ты когда-нибудь занимался наукой телеграфирования?



– К стыду своему, должен признаться, что не занимался.



– Значит тебе не знакома азбука Морзе?



– Разбирать я ее не умею, но знаю, что буквы обозначаются известными сопоставлениями точек и черточек.



– Из таких сопоставлений состоят вот эти самые четки.



– Неужели? – воскликнул Патси.



– Именно! Вся эта нитка представляет собой не что иное, как телеграфное сообщение, подобно тем, которые передаются на бумажных лентах аппарата Морзе.



– Вот чудеса! Опять новое доказательство того, что следует постоянно учиться и расширять круг познаний! Я бы никогда не догадался!



– Век живи, век учись! Дело в том, что мне приходилось распутывать многие крайне загадочные шифры, но подобного таинственного известия я еще ни разу не встречал.



– А кому адресована эта своеобразная телеграмма?



– Отправитель не указал адреса и это еще больше усиливает таинственность содержания.



– А содержание вы уже разобрали?



Ник Картер ответил не сразу. Он в раздумье разглядывал черную нитку. Наконец сказал, обращаясь к своему помощнику:



– Сколько шариков полагается в четках, Патси?



– Сто шестьдесят девять.



– А тут их триста сорок три, не считая промежутков, равносильных интервалам между отдельными словами в азбуке Морзе. Да, ведь я хотел прочитать тебе телеграмму. Ну что же, слушай.



Он опять поднял четки, медленно начал перебирать шарики и проговорил:



– Карета заказана на сегодня на одиннадцать часов вечера, Зара, Филипп в надежном месте, опасность миновала, бриллианты и деньги принесу, возврата или колебаний нет, исполняй данное обещание, доверяй мне, иначе смерть для обоих.



– И больше ничего? – спросил Патси.



– Довольно и этого, Патси, – ответил Ник Картер, – по моему мнению и этого достаточно: эта нитка содержит больше, чем ты думаешь. Поживем – увидим.



Глава II



Предположения Ника Картера



– Не скажете ли вы мне, начальник, каким образом у вас появилась мысль, что нитка представляет собой таинственное извещение, изображенное телеграфными знаками?



– Отчего же не сказать, – ответил Ник Картер, усаживаясь поудобнее в кресло, – дело вот в чем: когда ты стал утверждать, что эта вещичка вовсе не четки, то у меня появилась идея, другими словами, тот, кто составил их, сделал это с намерением вызвать у каждого поверхностного наблюдателя представление именно о четках. А если это так, думал я, то за этим скрывается какая-то тайна. Иначе никто не дал бы себе труда сделать четки, которые на самом деле не могли служить именно четками.



– Все это правильно, – заметил Патси, – но признаюсь, что я не так быстро пришел бы к такому выводу.



– Когда ты вернул мне нитку, – продолжал Ник Картер, – я начал задумываться над вопросом, для какой же цели она сделана. Случайно первое слово телеграммы состоит только из букв, разделенных точками и промежутками. Лишь три буквы в том слове содержат черточки.



– Какое это имеет отношение к делу?



– А вот какое: если бы первое слово состояло только из черточек, то я никогда не догадался бы, что эти шарики содержат какое-то извещение. Надо тебе знать, что, по моему предположению, маленькие шарики обозначали точки, большие – короткие черточки, а самые большие – длинную черточку, изображающую в азбуке Морзе букву «л».



– И что же из этого следует?



– Если бы первое слово начиналось с буквы «л», то на первом месте стоял бы один из самых больших шариков. Но в данном случае первое слово состоит из одних только точек. Разглядывая шарики, я догадался, что первое слово обозначает «карета».



– Ага, я начинаю понимать вас.



– Второе слово тоже состояло почти только из точек и промежутков, и обозначает «заказана». Ну вот, и так далее. Ты понимаешь, каким образом я шел вперед по пути догадок?



– Понимаю!



– Найдя, что самые большие шарики обозначают собой букву «л», я нашел ключ ко всему извещению.



– Вы говорите это так спокойно, точно это сущие пустяки, – рассмеялся Патси.



– Это потому, что я хорошо знаю телеграфную азбуку, а для того, кто ее знает, вся эта нитка уже не секрет. В общем, эти четки представляют собой весьма остроумную выдумку Шарики соединены между собой маленькими стальными звеньями. Два звена обозначают промежутки между буквами, три – между словами, а единичные звенья изображают известные буквы. Понял?



– Понял! Поразительно умная идея!



– Да, и тот, кто сделал эти четки, человек очень неглупый. По всей вероятности, он сам и является отправителем телеграммы, я хочу сказать, он сделал четки не для кого-нибудь другого, а для себя самого.



– А что вы скажете по поводу самого извещения?



– Пока это для меня такая же загадка, как и для тебя. Странно то, что мы нашли четки на мостовой, хотя они представляют собой в своем роде документ. Я не думаю, чтобы адресат бросил четки на мостовую. Можно, пожалуй, предположить, что свидание состоялось именно на том месте, где мы нашли четки, что карета стояла на этом месте, или, что ожидавшие карету лица прошли по этому месту.



– Значит, вы полагаете, что свидание это состоялось уже, и было назначено не на сегодня вечером?



– В этом я не сомневаюсь.



– Отсюда следует, – продолжал Патси, – что если известие состоит в связи с каким-нибудь преступлением, то таковое уже успело свершиться?



– Совершенно верно, – ответил Ник Картер, закуривая свежую сигару.



– А что вы предполагаете предпринять?



– Я постараюсь разузнать, в чем тут секрет, независимо от результатов. Ты знаешь, я давно уже отдыхаю и работа даст мне истинное удовольствие, тем более, что в данном случае это будет интересное развлечение. Так или иначе дело интересно и я берусь за него, как за решение трудной шахматной задачи.



– Надеюсь, мне можно будет принять участие в этом развлечении? – спросил Патси.



– Конечно, если хочешь. Пока, правда, тебе нечего будет делать, но со временем твоя помощь будет весьма желательна. Но предупреждаю, что выгоды от этого дела не предвидится, так как я полагаю, что нам предстоит больше работы, чем удовольствия.



– Работа тоже удовольствие. Я тоже должен сознаться, что я соскучился за время нашего отдыха.



– Правильно. Ну что ж, может быть, ты тоже заметил что-нибудь особенное в этих четках?



– Пока нет, но позвольте мне еще раз рассмотреть их.



Ник Картер передал своему помощнику четки, а Патси внимательно стал их разглядывать.



– Жаль, что у меня нет настоящих четок, – заметил он, – а то я мог бы объяснить вам, что тот, кто составил эту нитку, на самом деле профессиональный мастер четок.



– В этом я не сомневался с самого начала, – ответил Ник Картер, – и это очень важное указание, так как оно облегчает дальнейшее расследование. Впрочем, тебе ведь город Вашингтон хорошо знаком, не знаешь ли ты случайно, имеется ли в городе мастер четок?



– Не знаю. В Вашингтоне я никогда не покупал четок. Было бы хорошо, если бы мы отправились к какому-нибудь священнику, который сообщит нам эти сведения. Не пойти ли мне к моему прежнему приходскому священнику, патеру Бриену? Быть может, вы пойдете вместе со мной?



– Пойду. Я тоже хочу задать ему кое-какие вопросы.



– Патер Бриен будет возмущен, что четки, или хотя бы даже только вещь, похожая на четки, служат подобной цели, и он сам приложит все старания к тому, чтобы найти человека, изготовившего эту нитку. Мне почему-то кажется, что он окажет нам ценные услуги в этом деле.



– Мне тоже так кажется, – согласился Ник Картер, – но имей в виду, что меня интересует не столько лицо, изготовившее четки, сколько получивший это извещение. Предположим, что изготовитель четок понятия не имеет о телеграфных знаках. В один прекрасный день к нему является некто и заказывает нитки с шариками по определенному образцу. Изготовитель четок исполнит этот заказ, даже не подозревая о том, для чего нужна эта нитка. Правда, изготовитель четок, быть может, сумеет указать нам имя и фамилию заказчика или его адрес, но ведь если заказчик имел в виду какую-нибудь преступную цель, то он, наверно, был настолько осторожен, что не указал верного адреса.



– Попытаться все-таки не мешает, – заметил Патси.



– Конечно, и даже следует. Я ведь этим только хотел тебе доказать, что для нас гораздо важнее разыскать получателя извещения, чем изготовителя.



– Составили ли вы себе уже какое-нибудь определенное мнение об этом лице?



– Да, более или менее. Несомненно, получатель представляет собой лицо, которому извещение не могло быть передано в обычной форме, но которому можно было послать четки, не возбуждая никаких подозрений. Скажем, лицо это находится в тюрьме или в таком учреждении, где надзиратели и чиновники не обращают внимания на подобные вещи.



– Об этом я уже думал. Возможно, что получатель этих четок выдает себя за очень важного человека. Ханжа всегда гораздо опаснее тех негодяев, которые не стараются прикрыть свою подлость показной набожностью.



Глава III



У Патера Бриена



Посидев еще довольно долго в глубоком раздумье, Ник Картер встал и вместе с Патси направился к огромному зданию почтамта.



Не говоря Патси ни слова, он вошел в это здание, направился к одному из столов и быстро написал несколько строк на бумажке. Затем он подошел к тому окошечку, за которым сидел чиновник, принимавший объявления для газет.



Ник Картер составил объявление следующего содержания:



«Четки! На углу Четвертой улицы и авеню Пенсильвания на тротуаре найдены четки, не вполне соответствующие установлениям церкви. Собственник приглашается оставить на почтамте письмо под шифром «Четки 100», указав в нем свой адрес или адрес, куда следует доставить четки».



Ник Картер дал своему помощнику прочитать это объявление, затем передал его чиновнику и уплатил за троекратное напечатание.



– Это очень хитро придумано, – сказал Патси, выходя со своим начальником на улицу, я полагаю, что лицо, уронившее четки, пожелает получить их обратно.



– Возможно, что и лицо, отправившее их, захочет снова завладеть ими, – ответил Ник Картер, – полагаю, что кто-нибудь из них да попадет в ловушку, хотя я в этом далеко не уверен: люди, которые передают извещения столь своеобразным способом, достаточно хитры для того, чтобы не попасть впросак. Но в общем, оплошности я этим не делаю и если объявление не принесет пользы, то и вреда не причинит.



– Вы в объявлении не упомянули, что не считаете эту вещь четками, – заметил Патси.



– Именно! Пусть думают, что я принимаю ее за четки! Ну, а теперь, не пойти ли нам к твоему патеру?


– Пойдем. Это недалеко отсюда, он живет на Десятой улице.


* * *


Патер Бриен оказался дома и был очень рад видеть Патси.



Он проводил своих посетителей в рабочий кабинет, и Патси представил ему своего начальника.



Ник Картер сейчас же изложил ему цель своего прихода, рассказал ему о своих догадках и затем передал саму находку.



Сначала патер разглядывал четки с недовольным лицом, но потом улыбнулся. Он подошел к окну и начал рассматривать отдельные составные части четок.



Сыщики переглянулись: по-видимому, патер тоже заинтересовался этой вещью, хотя, быть может, по иным причинам.



Отойдя от окна, патер направился к несгораемому шкафу и вынул оттуда пару новых четок. Заперев шкаф, он сел и обратился к своим посетителям.



– Мне кажется, мистер Картер, – медленно заговорил он, – что я могу дать вам некоторые сведения по поводу этой странной находки, хотя не слишком много. Во всяком случае, могу сказать, что я знаю то лицо, которое изготовило эти четки.



– Это очень интересно, – радостно воскликнул Ник Картер, – для нас это весьма важно и дело этим значительно облегчается.



– Оно как будто бы так, – возразил патер, – но я полагаю, что эти четки изготовлены в мастерской некоего Михаила Каддль. К крайнему прискорбию, человек этот отлучен от церкви. Это произошло года три тому назад, в Чикаго, не здесь в Вашингтоне. В настоящее время Каддль отсиживает наказание в тюрьме Моммензин в штате Пенсильвания.



– Это очень интересно, – заметил Ник Картер, – значит по способу изготовления и по работе вы видите, что нитка изготовлена именно этим Каддлем?



– Именно! Сначала я не был уверен в этом, но потом мое сомнение перешло в уверенность, когда я сравнил изготовленные им же настоящие четки с этой ниткой. Он мастер своего дела, и я легко увидел те особенности, которыми отличается его работа от работы других мастеров.



– Не знаете ли вы случайно, к какому сроку приговорен Каддль?



– Кажется, к пяти годам.



– А давно ли он уже сидит в тюрьме?



– Года два, может быть, несколькими месяцами больше, – ответил патер, задумчиво глядя на четки, – он изготовил эту нитку до отправки в тюрьму, или же он теперь на свободе. Последнее допускает два объяснения: либо его помиловали, либо он бежал из тюрьмы.



– Пожалуй, можно предположить, – заметил Ник Картер, – что он сидит еще в тюрьме и ему разрешили там же изготовлять подобные нитки.



– Если вы, быть может, желаете переговорить с начальником тюрьмы, то мой телефон в вашем распоряжении, – предупредительно сказал патер.



– Очень вам благодарен, – ответил Ник Картер, – воспользуюсь вашим разрешением, так как меня, откровенно говоря, весьма интересует, какое из наших трех предположений соответствует истине. Не можете ли вы мне еще сказать, за что именно Каддль попал в тюрьму?



– Кажется, за покушение на убийство. В Чикаго он напал на священника, который отлучил его от церкви, и покушение его увенчалось бы успехом, если бы случайные прохожие не вмешались в дело и не задержали его. Он покушался на убийство священника главным образом потому, что вследствие отлучения он лишился заработка, так как после этого никто не стал покупать у него четок. Вот все, что я вам могу сказать по этому поводу.



– Я вам очень благодарен, эти сведения для меня вполне достаточны.



Ник Картер перешел в свободную комнату, где находился телефон и вызвал начальника тюрьмы Моммензин.



Спустя несколько минут он вернулся в рабочий кабинет, где сидел патер Бриен с Патси.



– Михаил Каддль еще находится в тюрьме Моммензин, – заявил Ник Картер, – и если он будет вести себя и впредь так примерно, как до сих пор, то его года через полтора выпустят на свободу.



– Вы не осведомлялись относительно того, разрешено ли ему изготовлять четки?



– Нет, об этом я не спрашивал, так как предпочитаю спросить лично. Я сегодня поеду в Филадельфию, чтобы поговорить с начальником тюрьмы, с надзирателями и с самим заключенным. Когда я вернусь завтра после обеда в Вашингтон, то, наверно, у меня будут интересные новости.



– Я был бы очень рад, если бы вы завтра тоже пожаловали ко мне, – ответил патер, – так как это таинственное дело интересует меня в такой же мере, как и вас, хотя бы уж из-за четок. Вы сами понимаете, что для нас было бы крайне неприятно, если бы отлученный от церкви изготовлял и продавал четки; они могут попасть в руки священников лишь через посредство третьих лиц. Я еще хотел сказать кое-что.



– Пожалуйста, говорите, – сказал Ник Картер, видя, что патер колеблется.



– Видите ли, я профан в том деле, в котором вы работаете столь безукоризненно, но мне кажется, чем больше я думаю об этом извещении, что за ним скрывается не одно, а даже несколько преступлений!



– Это весьма возможно, – согласился Ник Картер.



– Дело, видите ли, вот в чем: по моему мнению, слова «Филипп в надежном месте» указывают на одно преступление, слова «принесу бриллианты и деньги» указывают на грабеж и вымогательство, а слова «доверяй мне или смерть обоим» равносильны угрозе, что и сама Зара сделается жертвой преступников, если еще не сделалась ей. Не находите ли вы, что мои выводы правильны?



– Совершенно верно! Я и сам уже пришел к такому выводу! – улыбнулся Ник Картер.



– Само имя «Зара» довольно своеобразно, – продолжал священник, – не женское ли это имя?



– Надо полагать, женское, тем более, что оканчивается на «а», хотя в Бельгии и Румынии есть и мужские имена на «а». Пока я буду в Филадельфии, Патси успеет разыскать в адресной книге всех жителей, носящих имя «Зара», будь они женщины или мужчины. Это будет нетрудно, имя редкое! По моему мнению, это скорей всего сокращение: я несколько раз уже слышал имя «Зараби», есть также испанское имя «Альказара». Но теперь я не стану больше утруждать вас, – сказал Ник Картер, взглянув на часы, – позвольте еще раз поблагодарить вас за ваши любезные сведения и извините, что я отнял у вас столько времени.



– Я был очень рад вашему посещению, – ответил патер, пожимая сыщику руку, – во-первых, я всегда рад видеть Патси, а во-вторых, весьма важно узнать, действительно ли отлученный от церкви в тюрьме делает четки и продает их – ведь это сущее безобразие.



– Завтра мы это узнаем, – ответил Ник Картер, – а теперь прощайте.



– Я не могу благословить вас на прощание, так как вы лютеранин, – закончил патер, – но тем не менее я буду просить Царицу Небесную помочь вам в ваших начинаниях, которые принесут пользу и нашей церкви.



Сыщики ушли и отправились в гостиницу Виллара обедать.



Глава IV



В тюрьме Моммензин



В полночь Ник Картер выехал из Вашингтона, но только не в Нью-Йорк, как сначала предполагал, а в Филадельфию, и на другое утро в девять часов он уже сидел в приемной начальника тюрьмы Моммензин.



– Прежде чем вы вызовете заключенного, – сказал Ник Картер, который уже успел переговорить с начальником по существу дела, – я хотел бы задать вам еще несколько вопросов о нем.



– Я слушаю вас.



– Не можете ли вы мне сказать, каким ремеслом занимался Каддль, когда совершил преступление, за которое попал в тюрьму?



– Могу. Ему давала работу какая-то католическая община в Чикаго, и он, насколько мне известно, занимался изготовлением четок.



– Разрешили ли вы ему изготовлять такие вещи здесь в тюрьме?



– Как вам сказать: и да, и нет.



– Что это значит?



– Видите ли, этот Каддль – надо вам знать, что в тюрьме его зовут не по имени, а по номеру, который он носит на груди, – за все время своего пребывания в тюрьме ведет себя так отменно хорошо, что ему даны разные льготы. Так, например, ему разрешено время от времени заниматься резьбой по дереву, но делать четки ему никогда не разрешали, так как это было бы крайне непристойно.



– Не делал ли он нитки с резными шариками?



– Это да. И даже довольно много.



– Видели ли вы каждую нитку?



– Нет, лишь изредка я рассматривал его изделия.



– А куда девались эти вещи? Преимущественно нитки с шариками?



– Насколько мне известно, они отправлялись куда-то в подарок одному из его друзей.



Начальник тюрьмы заметил, что Ник Картер нахмурился, и сказал:



– Это нисколько не противоречит тюремному уставу. В настоящее время он занимает должность истопника и у него остается много свободного времени, чтобы работать на себя. Я этому никогда и не противился, так как он делал только обыкновенные нитки с шариками, а не четки.



– Где именно он изготовлял эти нитки?



– В маленьком помещении рядом со своей камерой.



– Не можете ли вы мне сказать хотя бы приблизительно, сколько он изготовил и раздарил таких ниток?



– Это надо справиться в книгах, но, по моему приблизительному расчету, не более дюжины. По книгам я могу вам указать также имена и адреса лиц, которым эти нитки были посланы. А разве вышло какое-нибудь недоразумение? Недаром же вы пожаловали к нам сюда?



– Недоразумений не было, – уклончиво ответил Ник Картер, – и вам во всяком случае нечего опасаться неприятностей. Я пока еще не могу сообщить вам, почему именно я так интересуюсь изготовителем этих ниток, а теперь попрошу вас еще сказать мне, если возможно, не справляясь по книгам, отсылал ли Каддль в последнее время кому-нибудь такую нитку?



– Отсылал. Это было недели три тому назад, пожалуй, даже меньше.



– Видели ли вы эту нитку?



– Я сам не видел, но ее видел старший надзиратель.



– Он, вероятно, сумеет нам сказать, кому эта нитка была послана. Начал ли Каддль после этого изготовлять новую нитку?



– Весьма возможно. Как только у него выдается свободное время, он вырезает шарики. Такие нитки ему приходится делать довольно долго, так как изготовление отнимает много времени и труда.



– Где теперь находится Каддль?



– По всей вероятности, в своей маленькой мастерской.



– Нельзя ли его занять чем-нибудь в других местах минут на пятнадцать? Конечно, он не должен знать, что кто-то желает осмотреть его мастерскую.



– Это можно. Но я не понимаю, для чего вам это нужно. Надеюсь…



– Терпение, – улыбнулся Ник Картер, – я объясню вам в свое время все, но пока у меня есть серьезные основания не раскрывать своих карт. Так вы будете любезны исполнить мое желание?



– Если вы подождете меня немного, то я сейчас же распоряжусь, – ответил начальник тюрьмы, которому все время было как-то не по себе.



Он никогда не имел случая ближе узнать знаменитого сыщика, но столько читал о нем, что знал, что Ник Картер никогда не занимается мелкими делами. Несмотря на уверение сыщика, что ему, начальнику тюрьмы, никакая неприятность не угрожает, он все-таки предчувствовал, что вся эта история закончится выговором от начальства. Он проклинал всех сыщиков с их делами, но, конечно, с виду был весьма предупредителен и любезен.



Спустя минут пять он вернулся в приемную и проводил своего посетителя в маленькое, с решетками на окнах, помещение длиной в пять и шириной в три метра. Под единственным окном, выходящим во двор, во всю длину стены была приделана широкая толстая доска, служившая верстаком, на котором лежали инструменты, употребляемые обычно резчиками.



Ник Картер высказал удивление по поводу того, что заключенному разрешено пользоваться инструментами, которые он мог пустить в ход в качестве оружия.



– Все инструменты пронумерованы, – сказал начальник тюрьмы, – и заключенный вечером обязан сдавать их надзирателю, кроме того, Каддль за образцовое поведение пользуется, как я уже говорил, особыми льготами.



– Вот как, – проворчал Ник Картер, внимательно осматривая помещение и не упуская из виду ни одной мелочи.



– А вот и нитка, – вдруг воскликнул Ник Картер, – которую он сейчас делает.



Он указал на ряд выделанных из дерева шариков, связанных между собой стальными звеньями. По-видимому, нитка скоро должна была быть готова. Каддль просто положил ее на верстак, когда его вызвали.



Нитка имела в длину дюймов восемнадцать. Шарики на ней были крупнее тех, что были нанизаны на найденной сыщиком нитке. Самые маленькие шарики новой нитки были больше самых больших на найденной нитке. Вообще, все составные части были пропорционально больше.



– Вот эту нитку Каддль делает для моей дочери, – заметил начальник тюрьмы.



– Как так? – спросил Ник Картер, внимательно разглядывая нитку.



– Моя дочь как-то случайно увидела одну из изготовленных им ниток, – пояснил начальник тюрьмы, – и высказала желание иметь такую же. Каддль тотчас же и взялся за работу.



Тем временем Ник Картер заметил к крайнему своему изумлению, что шарики на новой нитке тоже составляли известные слова по азбуке Морзе. Он прочитал: «Да хранит тебя судьба на жизненном пути и…»



Дальше шариков больше не было. По-видимому, Каддль привык делать нитки с таинственным значением и не сделал исключения также и в данном случае.



– Ну-с, теперь вернемся в приемную, – сказал Ник Картер, – больше мне здесь пока делать нечего.



На самом деле, Ник Картер был очень доволен осмотром мастерской Каддля. Он дал ему неоспоримое доказательство того, что именно Каддль изготовил найденную им на улице нитку. Кроме того, он убедился, что Каддль работал не для какого-нибудь третьего лица по предписанному ему образцу, а сам знал азбуку Морзе и соответственно этому самостоятельно нанизывал шарики.



Вернувшись в приемную, Ник Картер обратился к начальнику тюрьмы:



– У меня к вам будет еще просьба.



– Заранее изъявляю готовность ее исполнить, – заявил начальник тюрьмы, который непременно хотел произвести хорошее впечатление на сыщика.



– Благодарю вас. Не будете ли вы любезны разрешить мне поговорить с Каддлем с глазу на глаз?



– С удовольствием. Хотя, – прибавил он нерешительно, – это, собственно, и противоречит уставу, согласно которому при свиданиях должен всегда присутствовать кто-нибудь из чиновников.



– Не беспокойтесь, – ответил Ник Картер, – я хочу говорить с ним без свидетелей не для того, чтобы вы не знали, о чем мы говорим, а потому, что так он скорее разоткровенничается и даст мне все нужные сведения, если никого не будет в комнате, кроме нас одних. В присутствии же третьего лица он не скажет мне ни слова! Верьте мне, я поступаю так в наших с вами обоюдных интересах. Я, впрочем, сообщу вам все данные об этом деле, когда поговорю с Каддлем.



Начальник тюрьмы понял, что Ник Картер твердо настаивает на своем, и потому только спросил, вставая:



– Прислать ли вам его сейчас?



– Пожалуйста, но только с условием, чтобы он не знал, кто я такой.



– Конечно, мистер Картер.



– Он даже не должен подозревать, что его расспрашивает сыщик, пока я ему сам не скажу. Впрочем, сколько ему лет?



– Он еще довольно молод, ему еще и тридцати нет.



– Так. А каков он из себя?



– Знаете, мистер Картер, он представляет собой нечто среднее между Аполлоном и Геркулесом. Надо, конечно, принять в расчет коротко остриженные волосы и арестантскую одежду, но смею вас уверить, когда его доставили сюда, я был просто поражен, так как никогда в жизни еще не видел такого красавца.



– Не можете ли вы сообщить мне что-нибудь о его прошлом?



– Могу. Если не ошибаюсь, он прежде ни разу не привлекался к суду, а осужден он был за то, что на улице напал на священника, который отлучил его от церкви. Но я не знаю, за что именно его отлучили.



– Часто ли к нему приходили на свидание?



– Только два раза.



– Давно ли?



– В первый раз его хотела видеть какая-то молодая девушка и это было вскоре после того, как он попал в тюрьму, и больше она не являлась сюда. Месяца три тому назад к нему приходил какой-то мужчина.



– Знаете ли вы что-нибудь об этих лицах?



– Кроме имен – ничего, а оснований предполагать, что это были чужие имена, у меня нет.



– А как их звали?



– Девушка назвалась мисс Мулиган, а мужчина записался в книгу посетителей под именем Ф. Д. Моран. Имени мужчины не знаю, но я случайно видел, как молодая девушка прощалась с Каддлем и он назвал ее именем, столь странным, что я запомнил его. Он назвал ее Зара.



Ник Картер кивнул головой.



Беседа с начальником тюрьмы весьма удовлетворила его. Зара Мулиган была та самая Зара, о которой упоминалось в телеграмме на четках, а буква «Ф» перед фамилией Морана обозначала, конечно, только «Филипп».



Глава V



Беседа с Каддлем



Когда в приемную вошел Каддль, Ник Картер сразу увидел, что начальник тюрьмы нисколько не преувеличивал. Несмотря на безобразный арестантский костюм и бритую голову, Каддля смело можно было назвать писаным красавцем. В его манере не было обычной неловкости арестантов: он шел выпрямившись и держал себя с достоинством, как человек из хорошего общества.



Ник Картер понял, что Каддль несомненно получил хорошее воспитание.



Он слегка поклонился сыщику и молча ждал, пока тот с ним заговорит.



– Садитесь, – приветливо сказал Ник Картер.



– Благодарю, – еле слышно ответил Каддль и сел на предложенный ему стул.



Ник Картер смерил Каддля взглядом с головы до ног, посмотрел ему в глаза, как бы пытаясь прочесть его сокровенные мысли и сказал:



– Я просил вызвать вас, чтобы задать вам несколько вопросов. Надеюсь, вы мне будете отвечать?



– Буду, если это окажется в пределах возможного.



– Полагаю, что это будет так. Прежде всего мне хотелось бы знать: кто такая Зара?



Ник Картер нарочно поставил этот вопрос внезапно; он заранее был уверен, что Каддль ему правды не скажет и хотел, по крайней мере, видеть, какое впечатление этот вопрос произведет на Каддля.



Но ему пришлось сильно разочароваться, Каддль нисколько не поразился и спокойно, не моргнув глазом, ответил:



– У меня есть сестра Зара, но не может быть, чтобы вы имели в виду ее.



– Будем надеяться, что не о ней идет речь, так как та Зара, о которой я говорю, по всей вероятности, ныне находится в затруднительном положении. Фамилия ее отца Мулиган, а называли вы ее Зарой, когда она приходила к вам.



– Имя мисс Мулиган вовсе не Зара, – возразил Каддль.



– Неужели? Странно. Почему же вы ее называли этим именем?



– Разве называл? – как будто с удивлением спросил Каддль, проводя рукой по лбу, – должно быть, это вышло нечаянно. Помню, что мы говорили о моей сестре и в это время я, вероятно, назвал ее имя. Из ваших слов я вижу, что мисс Мулиган находится в затруднительном положении. Не будете ли вы любезны объяснить мне, в чем дело?



– Я говорил это, имея в виду Зару, – с некоторой резкостью в голосе ответил Ник Картер, – полагая, что Зара и мисс Мулиган – одно и то же лицо.



– Нет, это недоразумение, – спокойно заметил Каддль.



– Где в настоящее время находится ваша сестра?



– К сожалению, не могу вам ответить на этот вопрос, так как не имею ни малейшего понятия, где она теперь живет.



– Странно, что вы не знаете, где проживает ваша родная сестра, – заметил Ник Картер.



– Вам это не будет казаться странным, если я вам скажу, что уже много лет до того, как имел несчастье попасть в тюрьму, не слышал ничего о моей сестре. Вся моя семья и она в том числе, отказалась от меня после того, как я был отлучен от церкви. Вероятно, вам это уже известно.



Вместо ответа Ник Картер спросил:



– Быть может, вы мне скажете, где в настоящее время находится Филипп?



– Филипп? Я знаю несколько человек, носящих это имя, – ответил Каддль.



Ник Картер понял, что ему не поймать Каддля врасплох, так как тот был настороже. По-видимому, он ожидал подобного рода допроса и было весьма возможно, что добровольно он ничего не скажет, пока его не заставят сделать это.



– У вас есть знакомые и друзья в Вашингтоне? – продолжал Ник Картер.



– У меня во всем мире нет ни одного друга, – с грустной улыбкой ответил Каддль, – не считая тех знакомых, которых я приобрел здесь, в тюрьме.



Помолчав немного, Ник Картер вдруг спросил:



– Скажите, а откуда вы знаете азбуку Морзе?



Ник Картер сразу заметил, что на этот раз он попал в самую точку.



Каддль вздрогнул, правда, едва заметно, и чуть-чуть покраснел. Но он быстро взял себя в руки и с прежним спокойствием ответил:



– Когда я еще был мальчиком, я возился с телеграфными аппаратами и потому ознакомился с азбукой Морзе. Нельзя ли узнать, почему вы мне задали этот вопрос?



– Мне нужно было это знать потому, что я видел несколько ниток с шариками, изготовленных вами во время пребывания в тюрьме и разосланных вашим друзьям.



Ник Картер ожидал, что Каддль смутится, но ошибся.



На лице Каддля не появилось ни малейшего признака удивления или страха и он только с досадой нахмурился. На секунду жилы у него на висках вздулись, брови сдвинулись и зрачки его серых глаз обратились в маленькие точки.



Но он тотчас же ответил с обычным спокойствием:



– Вот как? Вы тщательно рассматривали мои работы.



И больше ничего.



Несомненно, Каддль обладал недюжинным характером и превосходно умел владеть собой.



Ник Картер понял, что поймать Каддля врасплох не удастся. Он подумал немного, в какой форме продолжать допрос, а потом вынул из кармана четки, найденные им в Вашингтоне на улице.



– Вот одна из ваших работ, – спокойно произнес он, показывая Каддлю четки и смотря ему в глаза, – не будете ли вы любезны объяснить мне значение этого извещения?



Нисколько не волнуясь, Каддль взглянул на нитку и попросил сыщика передать ее ему.



Затем он стал перебирать шарики и прочитал содержание извещения. После этого он вернул четки.



– Ну, что? – резко спросил Ник Картер.



– А что вам угодно? – спросил Каддль.



– Вы признаете, что это ваша работа?



– Признаю. Иначе говоря, в свое время это была моя работа.



– Что вы этим хотите сказать? – поразился Ник Картер.



– Что я изготовил эту нитку, но подобного извещения никогда не отсылал. Шарики расположены в нынешнем порядке кем-либо, находящимся вне тюрьмы.



– А какого рода извещение было изображено первоначально?



– Я предпочитаю умолчать об этом.



– Этот отказ повлечет за собой неприятные для вас последствия, – сказал Ник Картер, – если вы будете упрямы, то я позабочусь о том, чтобы вас не выпустили, как было предположено, через полтора года, и кроме того я заявлю начальнику тюрьмы о том, каким образом вы передаете извещения вашим знакомым или сообщникам.



– Поступайте, как знаете, – ответил Каддль.



– Вы неисправимо упрямы, – резко произнес Ник Картер.



– Нет, сударь, – уныло отозвался Каддль, – я беспомощный арестант, который знает некую тайну и не имеет права ее выдать.



– Возможно, что вы теперь и говорите правду, но возможно, что вы и обманываете меня. Я хотел бы знать еще одно: та Зара, которой предназначалось это извещение, ваша сестра?



– Нет! По крайней мере, я не допускаю этой мысли. Скажу только, что на самом деле существует другое лицо, того же имени, к которому это извещение может относиться.



– А кто тот Филипп, которого убрали с дороги?



– На этот вопрос я отказываюсь отвечать!



– Как угодно, – произнес Ник Картер и встал, – быть может, вы хотите спросить еще что-нибудь?



– Хотелось бы, – ответил Каддль, – нельзя ли мне узнать, кто вы такой?



– Я Ник Картер! Слышали, быть может, обо мне?



Глава VI



Тайна каторжника



Каддль был озадачен. Он привстал, но тотчас же снова присел. Два раза он открыл рот, как бы желая что-то сказать, но оба раза раздумывал, предпочитая молчать.



– Мне кажется, вас тяготит нечто такое, от чего вам хотелось бы избавиться, – приветливо сказал Ник Картер.



– Я хотел бы задать вам несколько вопросов, мистер Картер, – нерешительно проговорил Каддль, – но я знаю, что не имею на это права, так как арестантам разрешается говорить только тогда, когда их спрашивают.



– Спрашивайте, сколько угодно. Но этим я отнюдь не хочу сказать, что отвечу на все ваши вопросы.



– Извольте. Что именно побудило вас явиться ко мне? Без серьезного повода вы не стали бы подвергать меня допросу.



– Откровенно говоря, – ответил Ник Картер, – я нашел четки на улице совершенно случайно и не менее случайно обнаружил, что они содержат извещение на телеграфном языке. Таинственность этого дела меня заинтриговала и я задался целью узнать, в чем дело, тем более, что в данном случае совершено, по меньшей мере, два преступления! Знаете ли вы патера Бриена?



– Знаю.



– Ему я показал вот эти четки и он сразу заявил, что их изготовили вы. Впрочем, четки находятся в моих руках не более суток.



– Не будете ли вы любезны сказать мне, где именно вы их нашли?



– Могу, на тротуаре на углу Четвертой улицы и авеню Пенсильвания, в Вашингтоне. Судя по наружному виду, они пролежали там день, а то и того меньше. Еще что хотите знать?



– Ничего больше, мистер Картер. Позвольте лишь поблагодарить вас за вашу любезность.



– Быть может, вы из благодарности теперь ответите мне на те вопросы, на которые вы раньше отказались отвечать?



– К крайнему сожалению, не могу. Не смею, хотя и рискую навлечь на себя ваше недовольство, но в то же время я искренне хотел бы заслужить ваше расположение.



– Не похоже, – заметил Ник Картер.



Каддль, помолчав немного, заговорил:



– Могу вам сказать только одно, мистер Картер! Я два раза уже собирался ехать к вам в Нью-Йорк, чтобы поговорить с вами, правда, еще до того, как я попал в тюрьму. Затем я два раза намеревался вызвать вас сюда в надежде на то, что вы мне поможете!



– Когда именно это было?



– В первый раз вскоре после того, как я был отлучен, а во второй раз несколько дней спустя после моего прибытия в тюрьму!



– Я вас положительно не понимаю, Каддль! – воскликнул Ник Картер, глядя на арестанта. – И больше вы ничего не хотите мне сказать?



– Нет, мистер Картер! При всем желании не могу! Дайте мне хоть подумать! Начальник тюрьмы, конечно, знает ваш адрес, а я спустя некоторое время сообщу вам все, что вам угодно знать!



– Хорошо! Теперь нам больше говорить не о чем, – произнес Ник Картер и нажал кнопку электрического звонка.



Явился начальник тюрьмы. Каддль уже встал и стоял у двери.



– Вы закончили, мистер Картер? – спросил начальник тюрьмы.



– Да.



Был вызван надзиратель, который отвел Каддля в его камеру.



Ник Картер пересказал начальнику тюрьмы всю свою беседу с Каддлем и закончил словами:



– Будьте уверены, каждая нитка, изготовленная Каддлем, представляла собой какое-нибудь извещение, даже та, которую он делает для вашей дочери.



Начальник тюрьмы был глубоко возмущен тем, что Каддль провел его, и он, несомненно, выместил бы свою злобу на арестанте, если бы Ник Картер не успокоил его.



– Не наказывайте его, – сказал он, – конечно, не из-за того, чтобы потакать ему, а для того, чтобы уличить его в его проделках. Я ему дал понять, что ничего не скажу вам об его секретных извещениях, так что, если вы оставите его в покое и не дадите ему понять, что посвящены в его тайну, то он будет спокоен и даже, пожалуй, попробует снова послать кому-нибудь такое своеобразное извещение.



– Вряд ли он попадется в эту ловушку! Слишком он хитер для этого!



– Возможно, – согласился Ник Картер, – но попытаться все-таки можно. Как только он изготовит новую нитку, вы ее тотчас же захватите и пришлите мне, когда узнаете, кому она предназначалась. А я затем лично передам эту нитку адресату.



– Знаете ли, мистер Картер, что я думаю?



– Именно?



– Мне кажется, он замышляет бегство из тюрьмы, и запасается содействием своих друзей и сообщников.



– Не думаю, – возразил Ник Картер, – по-моему, он совершенно не помышляет о бегстве. Напротив, ему, по-видимому, безразлично, сидеть ли полтора года или весь срок. Кроме того, раз он находится в тюрьме, никому в голову не придет обвинить его в соучастии в преступлении, совершаемом его друзьями. Впрочем, он мне сказал еще вот что: два раза уже он собирался дать мне все необходимые сведения, и оба раза он предпочел молчать. В конце концов, он попросил дать ему время на размышление и обещал известить меня через вас, когда придет к определенному решению. Возможно, что он пожелает видеть меня лично, тогда вам нужно будет протелеграфировать мне только одно слово «четки». Если меня не будет в Нью-Йорке, то телеграмма будет передана мне вслед.



– Все будет сделано, мистер Картер.



Начальник тюрьмы был весьма озабочен: ему казалось, что Каддль – член шайки преступников, который держал связь с ними и давал распоряжения для совершения преступлений через свои четки.



– Следующим поездом я уезжаю в Вашингтон, – сказал Ник Картер, берясь за шляпу и перчатки, – повторяю: Каддль ничего не должен знать, иначе мы ничего не добьемся.



Глава VII



Пустая карета



В шесть часов вечера Ник Картер вернулся в Вашингтон. На вокзале его ждал Патси, которого он известил телеграммой о часе своего прибытия.



– Ну, что тебе удалось узнать? – спросил Ник Картер, поздоровавшись со своим помощником.



– А я как раз хотел спросить то же самое у вас, – рассмеялся Патси.



– Что же. Обменяемся впечатлениями за обедом, – предложил Ник Картер, – надо тебе сказать, я умираю с голода. Возьмем карету и поедем в гостиницу Ралей.



Прибыв в ресторан, Ник Картер заказал обед и рассказал своему помощнику о своем свидании с Каддлем.



– Я нарочно ознакомил тебя сначала с результатом моей поездки, – закончил он свое повествование, – потому что это, несомненно, поможет тебе разобраться в собираемых тобой данных о таинственной Заре. Я не верю, чтобы Каддль сказал мне всю правду! В общем, я этого человека никак не могу понять! Ну, а теперь говори, как твои дела?



– К сожалению, у меня мало нового, – заявил Патси, – в сущности, я знаю не больше того, что знал и раньше. В адресной книге я нашел три лица, носящих имя Зара, у двоих это имя, у третьего фамилия.



– Принадлежат ли они к одной и той же семье?



– Как будто бы нет. Я прочитаю вам то, что узнал.



Он вынул из кармана записку и начал читать:



– Зара Мулиган…



– Как? – прервал его Ник Картер, – значит, Каддль все-таки надул меня, когда говорил, что девицу, которая приходила к нему в тюрьму, зовут не Зарой. Ну, читай дальше.



– Так вот: Зара Мулиган, Юго-Восточной части, улица В., № 39.



– Дальнейших подробностей не было? Замужем ли, девица, занятие?



– Нет, только имя, фамилия и адрес.



– Ты не заходил к ней?



– Ни к ней, ни к другим.



– Дальше.



– Зара Залинский, музыкант, Северо-Западной части, улица П., № 91.



– Должно быть, поляк. А дальше?



– Зенобия Зара, учительница. У нее два адреса: Юго-Восточной части, улица С. № 72, где она живет, и Северо-Западной части, улица Ф., № 14, где у нее приемный кабинет.



– А в адресной книге просто указано «учительница»? Странно. А чему же она учит?



– Этого не сказано.



– Жаль. Из этого мы могли бы вывести кое-какие заключения. Быть может, она даст уроки резьбы деревянных вещей, вроде шариков для четок.



– Понимаю, – улыбнулся Патси, – к сожалению, этого не сказано.



– Когда мы пообедаем, то пойдем разыскивать этих лиц. Торопиться некуда, так как Каддль, конечно, не мог успеть известить их о моем посещении в тюрьме, ведь я отнял у него всякую возможность общаться таким образом.



– Отлично, – заметил Патси, – но как вы полагаете сделать: вместе ли мы пойдем к этим господам, или каждый из нас отдельно?



– Лучше, если мы будем действовать независимо один от другого. Ты пойди на улицу П. и справься о музыканте Заре Залинском, а я пойду к мисс Заре Мулиган. Затем мы с тобой сойдемся на углу авеню Нью– Джерси и улицы Б. и отправимся вместе к госпоже Зенобии. Один должен ждать другого, а то тебя или меня могут задержать подольше.



Когда официант подал последнее блюдо, Ник Картер спросил:



– Ты читал сегодняшние газеты?



– Нет, времени не было. Ведь я просмотрел всю адресную книгу с начала до конца два раза, чтобы не пропустить кого-нибудь.



– Я тебя и не упрекаю, но все-таки заглянуть в газеты можно было, – заметил Ник Картер и попросил официанта принести газету.



Как только он открыл газету, он произнес:



– Жаль, Патси, что ты не удосужился прочитать эту газету. Там есть нечто такое, что должно тебя заинтересовать.



– Будьте добры, прочтите вслух, – сказал Патси, который в это время снимал кожу с золотистого банана.



– Ты на старости лет разленился, – ответил Ник Картер, шутливо грозя ему пальцем, – ну, так и быть, прочитаю тебе.



Статья гласила следующее:



«Сегодня утром вблизи моста Кабин, около шоссе, найдена наемная карета без четвертого колеса. Карета стояла довольно далеко в стороне, на лугу, так что можно было подумать, что ее туда завез либо седок, либо кучер, с тем, чтобы оставить ее там до починки. По расспросам полицейского выяснилось, что карста стояла на том же месте уже накануне. Осмотрев тщательно карету, полицейский обратил внимание на то, что занавески на окнах были спущены, а двери так заперты, что их нельзя было открыть обычным путем. В это время проезжал полковник Мур, начальник Вашингтонской полиций. Полицейский доложил ему о своей находке и Мур распорядился взломать дверцы кареты. Оказалось, что в карете лежит труп молодого человека, несомненно, убитого. Кинжал еще торчал у него в груди. Бедняга, по-видимому, умер моментально, не успев даже крикнуть. На переднем сидении лежали две сбруи. Вероятно, с лошадей, которые были запряжены в карету. Недостающее колесо валялось вблизи в кустах. Повреждений на нем не было, и по-видимому, оно было снято с оси только для того, чтобы создать видимость несчастного случая. Лошади исчезли бесследно, как и владелец кареты. Полиция уже обыскала все конюшни и дворы, допросила всех кучеров, но ничего не добилась».



Патси внимательно выслушал всю статью.



– Знаете ли, что мне кажется? – сказал он, когда Ник Картер отложил газету. – Убитого зовут, наверно, Филиппом.



– Так думаю и я, – задумчиво произнес Ник Картер, – но вот подают кофе. После обеда мы сделаем наши три визита, а потом отправимся к полковнику Муру за более подробными сведениями и чтобы осмотреть труп.



– Я готов на все. Закурим сигары и вперед.



Спустя десять минут сыщики разошлись в разные стороны.



Но розыски оказались не так просты, как полагал Ник Картер.



Нику Картеру сообщили, что мисс Зара Мулиган действительно проживала в указанном доме, но выехала несколько месяцев тому назад неизвестно куда.



Ник Картер тотчас же поехал на почтамт и спросил там, не оставляла ли мисс Зара Мулиган какого-либо адреса, по которому ей могли доставляться письма. Никакого адреса не оказалось, так что Ник Картер прямо отправился туда, где он условился встретиться с Патси.



Ему пришлось ждать своего помощника недолго.



– Ely, что ты узнал о Заре Залинском? – спросил он.



– Он поляк, – сообщил Патси, – носит обычную шевелюру музыканта и играет каждый вечер в оркестре одного из пригородных театров. Он как раз собирался уходить, когда я явился. Я заговорил с ним, мы побеседовали немного, а потом поехали вместе на трамвае. Он решительно ничего общего не имеет с нашим делом.



– Что ж, пойдем к Зенобии Зара, – сказал Ник Картер, – и именно на квартиру, а не в официальную приемную, так как теперь ее там, наверно, уже нет. По всей вероятности, мы и тут ничего не добьемся, но мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы раскрыть эту тайну.



– Пойдем пешком? – спросил Патси. – Отсюда ведь не далеко.



– Пойдем.



Глава VIII



Поразительные открытия



Сыщики дошли до ветхого, довольно запущенного двухэтажного дома. От улицы он был отделен садиком, окруженным старой, ржавой железной решеткой. Сад зарос высоким бурьяном и травой. Само здание производило какое-то мрачное впечатление, казалось, что в нем никто не живет.



– Мне что-то кажется, что тут нам предстоят новые загадки, – сказал Ник Картер.



– Совершенно верно, – согласился Патси, – даже жутко смотреть на этот дом. Точно он заколдованный.



Ник Картер позвонил, но никто не отозвался. Позвонив еще два раза, Ник Картер потерял терпение, взял отмычку и открыл замок.



Против ожиданий дверь даже не скрипнула.



Сыщики вошли в темную переднюю и заперли за собой дверь.



Осветив переднюю своими электрическими фонарями, они увидели обычную обстановку: вешалку, несколько стульев и настенное зеркало.



Открыв дверь справа, они вошли в гостиную со старомодной мягкой мебелью, фортепьяно, зеркальным шкафом и старым, истоптанным ковром.



На мебели, однако, не было пыли и по свежему воздуху в гостиной можно было подумать, что ее недавно только проветрили. Если бы время было более позднее, то сыщики предположили бы, что обитатели квартиры уже легли спать, но так как было всего девять часов, то этого нельзя было допустить.



Смежная с гостиной комната тоже была обставлена старомодной мебелью.



Неслышными шагами сыщики направились по лестнице на второй этаж и вошли в первую комнату, оказавшуюся спальной.



Когда луч света от фонаря Ника Картера упал на постель, загадка безмолвной тишины в доме сразу была решена.



На постели лежал труп одетой молодой женщины. Рядом с ней, совсем близко у изголовья кровати, стоял стеклянный флакончик, испускавший резкий запах горького миндаля.



– Синильная кислота, – коротко произнес Ник Картер, – ты слышишь, Патси?



– Слышу! Похоже на самоубийство!



– Вероятно, так оно и есть, – согласился Ник Картер, – а покойница не кто иная, как Зенобия Зара!



– Зара и Филипп, оба имени из той телеграммы, – пробормотал Патси, – дело все больше осложняется.



– Возможно, что это самоубийство ничего общего не имеет с телеграммой, – возразил Ник Картер, – хотя я согласен, что можно предположить их взаимную связь. Мало ли что бывает.



Ник Картер подошел к постели и положил руку на лоб покойницы. Затем он сказал:



– Она скончалась уже давно, быть может, уже несколько часов.



Покойницу нельзя было назвать красивой в обычном смысле слова, но лицо ее отличалось своеобразной прелестью.



– Ей лет тридцать, не больше, – тихо произнес Картер, – почему-то ее лицо мне кажется знакомым, хотя я при всем желании не могу припомнить, где и когда ее видел. Но пока нечего задумываться об этом.



– Вы будете звонить в полицейское управление? – спросил Патси, уходя вместе со своим начальником.



– Нет. Мы сначала поедем к полковнику Муру, которого я хочу лично известить о нашей находке. Этим мы и исполним нашу обязанность, а он со своими подчиненными пусть и займется этим делом, которое в сущности нас не касается.



Спустя минут двадцать они вошли в кабинет начальника полиции.



Ник Картер сообщил ему о своей последней находке, рассказал все, что произошло со времени нахождения четок, и закончил свое повествование словами:



– Нет сомнения, что найденный в карете труп и есть тот самый неизвестный, именуемый в телеграмме Филиппом.



– Это вполне возможно, мистер Картер, – возразил полковник Мур, – но все же сомнительно. Полагаете ли вы, что ваша последняя находка тоже имеет отношение к телеграмме на четках?



– Нет, этого я не думаю, хотя не исключаю возможности. Я никогда не отправился бы в тот дом, если бы мой помощник не нашел в адресной книге имени Зенобии Зара. Вы премного обязали бы меня полковник, если бы поручили кому-нибудь из ваших подчиненных разузнать о прошлом этой мисс Зара.



– Конечно, я сейчас же распоряжусь.



– В адресной книге сказано, что у покойной была какая-то приемная комната или учебное заведение на улице Ф. А если это так, то надо полагать, у нее были ученицы и мы сумеем найти кого-нибудь из них, чтобы получить необходимые нам сведения.



– Это значительно облегчит работу моим людям, – заметил Мур – и я думаю, что через несколько часов я разузнаю все, что нужно.



– Нет ли у вас еще каких-нибудь сведений помимо того, что было в газете? – спросил Ник Картер.



– К сожалению, ничего.



– Значит личность убитого не установлена?



– Нет! На трупе не оказалось ничего такого, что могло бы дать дополнительные сведения. При нем не было ни часов, ни кошелька, ни даже носового платка, а на белье его нет меток.



– Сколько ему лет по вашему мнению?



– Лет тридцать с небольшим. Если хотите, осмотрим труп сейчас. Знаете, я тоже присоединяюсь к вашему мнению, что он и есть тот самый Филипп, о котором идет речь в телеграмме.



– Есть ли у вас какие-нибудь данные относительно кареты?



– Да, нам удалось установить, что у одного из владельцев манежа в Балтиморе исчезли карета и пара лошадей. Этот господин завтра приедет сюда и установит, ему ли принадлежит найденная карета с лошадьми, которые были найдены сегодня.



– Вот как, лошади тоже найдены? Где именно? – заинтересовался Ник Картер.



– Во всяком случае, мы полагаем, что лошади, которые найдены, были запряжены в этой карете. Они найдены в противоположном конце города вблизи скакового поля. Тут же, в кустах, было найдено два седла со всеми принадлежностями. Отсюда можно заключить, что кучер с убийцей, который, надо полагать, сидел вместе со своей жертвой в карете, увели лошадей именно к скаковому полю. А седла могли быть заблаговременно спрятаны под козлами или даже в самой карете.



Полковник и сыщики отправились в покойницкую, где находился убитый.



Едва только Ник Картер взглянул на покойного, как чуть не вскрикнул от изумления.



– Неужели вы его знаете? – спросил полковник.



– Нет, но дело опять усложняется.



– Каким образом?



– Когда я взглянул на покойного, – ответил Ник Картер, – мне сразу показалось, что это тот самый человек, с которым я сегодня утром беседовал в тюрьме Моммензин в Филадельфии, так он на него похож.



– Странно, очень странно, – пробормотал полковник.



– Не простая ли это случайность? – заметил Патси.



– Возможно, что это и случайность, но, ведь, возможно, что у Каддля, помимо сестры, есть еще и брат. А вы, полковник, по-видимому, ошиблись в определении лет. Покойному столько же лет, сколько Каддлю, быть может, они близнецы.



Затем Ник Картер обыскал лично всю одежду убитого и после этого вместе с полковником и Патси вернулся в рабочий кабинет Мура. Там он взглянул на часы и сказал:



– Теперь десять минут одиннадцатого. Я немедленно вызову по телефону начальника тюрьмы в Филадельфии и попрошу его распорядиться доставить сюда под конвоем Каддля для опознания убитого. Что вы скажете, полковник?



– Как вам сказать, – нерешительно ответил он, почесывая затылок, – вряд ли начальник тюрьмы рискнет вывезти заключенного за границу штата Пенсильвании. Ведь вы сами знаете, какие хлопоты получаются, когда арестанту удается бежать на чужой территории.



– Это все так, – согласился Ник Картер, – но смею вас убедить, что начальник тюрьмы в данном случае поспешит исполнить мою просьбу, мало того, он будет рад сделать все, что я только пожелаю.



– Разве вы с ним так хорошо знакомы? – недоумевал полковник. – Именно начальник тюрьмы Моммензин известен, как не слишком предупредительный господин.



– Сегодня я видел его в первый раз, – улыбнулся Ник Картер, – но дело объясняется тем, что он, разрешая Каддлю изготовлять нитки и четки и рассылать их друзьям и знакомым, допустил большую оплошность, так как таким способом заключенный мог свободно общаться с кем угодно.



– Вот оно что, – поразился полковник, – тогда, конечно, не удивительно, что он постарается угодить вам, так как в конце концов от вас только и зависит его смещение. Насколько мне известно, из Филадельфии уходит поезд в Вашингтон в два часа ночи. Тогда Каддль прибудет сюда к шести часам утра и завтра к вечеру может вернуться в тюрьму.



Нику Картеру, действительно, не стоило большого труда уговорить начальника тюрьмы в Филадельфии отправить Каддля под конвоем в Вашингтон. Ник Картер просил начальника тюрьмы не сообщать Каддлю, для какой именно цели его везут в Вашингтон, так как он намеревался озадачить его внезапным эффектом, надеясь таким образом вынудить у него признание.



Когда сыщики стали прощаться, полковник Мур сказал, смеясь:



– В сущности, я имею полное основание быть недовольным вашим посещением: вы вот теперь пойдете спать до пяти часов утра, а мне не придется ложиться всю ночь, а принимать экстренные меры к розыску таинственной мисс Зары Мулиган. Но что делать, такова уж моя участь.


* * *


Ровно в шесть часов прибыл поезд из Филадельфии.



Каддль, одетый в скромный штатский костюм, был так же спокоен, как и накануне во время посещения Ника Картера. Он отнюдь не производил впечатления преступника.



– Послушайте, Каддль, – заявил ему Ник Картер, глядя на него в упор, – я прикажу снять с вас наручники, если вы мне обещаете, что не будете пытаться бежать или напасть на конвойных.



– Охотно обещаю, мистер Картер, – спокойно ответил Каддль.



Сначала конвойные не хотели с этим согласиться, но когда Ник Картер заявил, что принимает на себя полную ответственность, и полковник Мур тоже был не против, то они сняли с Каддля наручники.



Спустя полчаса они прибыли в главное полицейское управление.



Каддля сразу же повели в покойницкую, где лежал труп неизвестного, найденного убитым в карете.



Каддль взглянул на труп и вздрогнул. Вдруг он вскрикнул, всплеснул руками и простонал:



– Филипп! Брат мой!



Закрыв лицо руками, он зарыдал.



Глава IX



Признание Каддля



Находившиеся в покойницкой дали Каддлю немного успокоиться.



Наконец, он выпрямился и подошел к сыщику:



– Простите, мистер Картер, но почему вы не подготовили меня к тому, что меня здесь ожидало?



– Я жалею, что не сделал этого, – участливо ответил Ник Картер, – но ведь вы сами вчера были так скрытны и недоступны, что я не имел больше основания доверять вам.



– Понимаю вас, и вижу, что я не вправе упрекать вас! Я сам виноват во всем! Но если бы вы знали причину моей скрытности, то не гневались бы на меня.



– Надеюсь, вы теперь не будете больше скрывать правду, – сказал Ник Картер.



– Откровенно говоря, я еще не знаю, как мне быть, – отозвался Каддль, – но полагаю, что в конце концов признаюсь вам во всем. Вы вызвали меня в Вашингтон, вероятно потому, что вас поразило сходство покойного со мной?



– Именно! Значит, в покойном вы узнаете вашего брата Филиппа Каддля?



– Да, он мой брат, но фамилия его не Каддль!



– Значит и ваша фамилия не Каддль? – изумился Ник Картер. – Не назовете ли вы мне вашу настоящую фамилию?



– Нет, мистер Картер, пока еще не могу!



– Быть может, ваша фамилия Мулиган? – спросил Ник Картер, глядя на него в упор.



Но тот остался совершенно спокоен и ответил:



– Нет, моя фамилия не Мулиган!



– Вы, по-видимому, опять начинаете упрямиться, – сказал Ник Картер, – но смею вас уверить, что я не любитель отгадывать загадки и что я приму иные меры, если вы и впредь будете отмалчиваться. Мисс Мулиган, несомненно, ваша сестра, не будете же вы отрицать этого!



– Нет, я признаю, что она моя сестра!



– Значит, вчера вы меня обманули, когда отрицали это?



– Да, хотя не совсем: я только не совсем точно придерживался истины. У меня есть еще другая, сводная сестра, и вчера я говорил вам именно о ней.



– Посмотрим, посмотрим, – отозвался Ник Картер, – теперь я должен вам сказать, что Зара Мулиган пропала без вести. Не опасаетесь ли вы, что с ней могло произойти нечто подобное тому, что произошло с вашим братом Филиппом?



– Зара пропала без вести? – воскликнул Каддль. – Откуда вы это знаете?



– По указанному в адресной книге адресу ее нельзя было найти.



– А какой адрес был там указан?



– Улица В., № 39.



– Тогда понятно. Оттуда она переехала уже давно, – с облегчением проговорил Каддль, – немудрено, что ее там не разыскали.



– Откуда вы знаете, что вашей сестры там нет уже давно? – спросил Ник Картер, надеясь, что Каддль на этот раз попадется.



Но он не попался. Несомненно, он обладает огромным присутствием духа, так как ответил совершенно спокойно:



– Потому что она во время своего последнего посещения заявила мне, что намерена переехать. При том она сказала, что будет часто переезжать с места на место.



– Понимаю. Путем частой перемены места жительства она пыталась уйти от преследований некоего лица?



– Совершенно верно.



– Разве ваша сестра чем-нибудь провинилась перед законом? Или у нее есть враги, покушающиеся на ее жизнь?



– Что-то в этом роде, – подтвердил Каддль.



Ник Картер подошел к полковнику Муру и Патси, стоявшим в глубине комнаты и не слышавшим его беседы с Каддлем. Он поговорил с ними кое о чем, но только для того, чтобы выиграть время и сообразить, как поймать Каддля в ловушку.



Вдруг он снова обратился к Каддлю и спросил:



– Вы знаете убийцу вашего брата?



– Нет, я не имею о нем понятия, – все так же спокойно ответил Каддль, – но я признаюсь, что причина убийства мне известна.



– А именно?



Каддль помолчал немного, а потом тихо произнес:



– Пока еще не могу вам ничего сказать об этом. Имейте терпение, мистер Картер.



Ник Картер в недоумении покачал головой. Он совершенно не понимал Каддля. За время своей многолетней деятельности он допрашивал уже тысячи преступников, но ни разу не видел столь непонятного поведения со стороны умственно вполне нормального человека. Он решил озадачить Каддля еще раз и спросил:



– Знаете ли вы некую Зенобию Зару?



Но к крайнему изумлению сыщика Каддль и глазом не моргнул.



– Нет, такого имени я никогда не слышал.



– Тем не менее вам, вероятно, будет интересно узнать кое-что об этой особе, имени которой вы никогда не слышали, – насмешливо сказал Ник Картер, – вчера вечером в юго-восточной части города, в своей квартире была найдена мертвой девушка, а может быть, и женщина, в возрасте приблизительно тридцати лет. По всем признакам она отравилась синильной кислотой. Труп ее обнаружил я с моим помощником. Когда я поближе взглянул на нее, мне показалось, что я где-то уже видел это лицо. Теперь, глядя на вас, я знаю, кого мне она напоминает – вас! По тем сведениям, которые у нас имеются, Зенобия Зара была учительница и кроме своей квартиры содержала еще нечто вроде классов на улице Ф. Неужели вы и теперь еще станете утверждать, что не знаете этой особы и никогда не слышали ее имени?



Каддль после некоторого колебания ответил:



– Имя Зара мне, конечно, знакомо, и вы знаете почему, но фамилии Зара я не знаю.



– К чему вы отнекиваетесь, Каддль? – нетерпеливо сказал Ник Картер. – Слишком уж покойница похожа на вас!



– Это можно объяснить простой случайностью, – возразил Каддль, пожимая плечами, – но не разрешите ли вы мне взглянуть на труп?



– Я исполню ваше желание, – согласился Ник Картер, – и вы, надеюсь, осознаете, что я обхожусь с вами не как с арестантом, а как с человеком, в судьбе которого я принимаю участие. Не лучше ли, если вы откровенно переговорите со мной? Зачем вы заставляете меня блуждать в потемках, в то время, когда одного вашего слова достаточно, чтобы выяснить всю тайну?



Каддль, по-видимому, сильно волновался. Взглянув сыщику в глаза, он сказал:



– Не терзайте меня, мистер Картер, прошу вас! Я охотно рассказал бы вам все, но теперь еще не могу этого сделать! Но для того чтобы убедить вас, что я молчу не из упрямства, я сообщу вам следующее. Филипп и я – близнецы. Он выучился тому же ремеслу, как и я, мы с ним достигли одинаковой степени совершенства и наши изделия трудно было различить. Также мы походили друг на друга фигурой, лицом, манерами и жестами. Он работал в Чикаго, а я в Филадельфии. Не я покушался на убийство священника, а он! В тот день рано утром он телеграммой просил меня приехать в Чикаго и сейчас же по прибытии поезда совершил преступление. Ему удалось скрыться, меня же задержали и осудили. Все остальное вам известно!



Ник Картер был сильно поражен этим признанием. Помолчав немного, он спросил:



– Значит, от церкви были отлучены не вы?



– Нет, да и в Чикаго я раньше не бывал! Я принес эту жертву брату, потому что любил его больше себя самого, хотя он этого не заслуживал, так как был человек безбожный. Сделайте милость, мистер Картер, распорядитесь, чтобы его похоронили под именем Филиппа Каддль, и никому не говорите того, что я вам только что сказал! Я досижу срок, осталось сравнительно недолго!



– Но ведь вы поступаете несправедливо по отношению к самому себе!



– Еще раз прошу вас исполнить мою просьбу, – умолял Каддль, – если бы мой брат тогда сам разъяснил недоразумение, то все вышло бы иначе. Ely, а так меня задержали на месте преступления, священник и свидетели указали на меня, как на преступника. А я смолчал и покорился!



– Разве ваши сестры не имели возможности облегчить вашу участь?



– Нет, мистер Картер! Одну из них я давно уже не видел и даже не знал, где она находится, а другой я сам запретил принимать меры!



Но если бы я мог ее увидеть теперь и поговорить с ней, то весьма возможно, что был бы в состоянии сделать вам еще дальнейшие признания!



– Охотно помог бы вам, но ведь я понятия не имею, где она находится! А как обстоит дело с вашей другой, сводной сестрой?



– О ней я вам сказал правду еще вчера, в тюрьме! Если бы я и знал, где она находится, я не мог бы сообщить вам этого! Другое дело – моя родная сестра Зара! Если бы удалось ее найти…



– Она будет найдена, – сказал Ник Картер.



– Неужели вы все еще не закончили, мистер Картер? – нетерпеливо вдруг спросил полковник Мур.



– Закончил, – отозвался Ник Картер, – и с вашего разрешения я покажу теперь Каддлю труп самоубийцы.



Глава X



Опознание самоубийцы



Когда Каддль увидел труп самоубийцы, он пришел в такое же волнение, как и при виде своего убитого брата, и поразил присутствовавших заявлением, что эта неизвестная – не сводная сестра его, а Зара Мулиган.



– Мы нашли ее раньше, чем можно было ожидать, – воскликнул он, – я предчувствовал нечто подобное! Затем я, господа, заявляю, что Зара не сама наложила на себя руки, а ее убили!



– Как так, – усомнился полковник Мур, – посмотрите сами: вон у нее в руке еще остался флакончик с ядом. А кого вы подозреваете?



– Я уверен, что это убийство совершила Зенобия Зара!



– Кто такая Зенобия Зара? – спросил Мур.



– Моя сводная сестра!



– Какими мотивами руководствовалась она, по вашему мнению?



– Исключительно только ненавистью! Возможно, у нее были и другие мотивы, об этом я судить не могу, так как два с половиной года уже сижу в тюрьме и давно уже не интересовался Зенобией!



– Полагаете ли вы, что она повинна также и в смерти вашего брата?



– Несомненно!



Присутствовавшие были совершенно озадачены. Кто этот человек, который был так хорошо посвящен во все подробности таинственного дела и говорил о нем с таким спокойствием, точно это самое обыкновенное происшествие?



– Не можете ли вы описать нам наружность той особы, которую вы считаете убийцей? – спросил полковник.



– Могу! Она похожа лицом на мою сестру Зару Глаза у нее серые, волосы иссиня-черные, цвет лица безукоризненно белый, роста она среднего, годами она моложе меня на пять лет. Она очень неглупа, очень развита и говорит свободно на нескольких языках.



– Не знаете ли, проживала она здесь в Вашингтоне или нет?



– Точно не могу сказать, но думаю, что проживала.



– В убийстве вашего брата замешано во всяком случае два лица, – продолжал полковник Мур, – одно лицо, если не два, сидело с ним в карете, а другое или третье играло роль кучера. Не знаете ли вы это лицо?



– Нет, кроме самой Зенобии Зара я никого не знаю.



Тут Ник Картер отвел начальника полиции в сторону.



– Так нельзя, полковник, – шепнул он ему, – при таком допросе он все время будет давать вам уклончивые ответы. Оставьте меня с ним с глазу на глаз. Вы с вашими подчиненными спокойно отправляйтесь в управление, а я вам обещаю, что сдам арестанта в целости и сохранности. Всю ответственность я беру на себя. Я вполне доверяю Каддлю и даже считаю возможным отпустить его без конвоя в обратный путь, если он пообещает не бежать. Он уже успел сказать мне такие вещи, что я решил поехать к губернатору штата Пенсильвания и просить о его помиловании.



Полковник был весьма изумлен таким заявлением.



– Если так, – сказал он, – то я охотно оставлю арестанта под вашей охраной. Но вы ничего не будете иметь против того, чтобы я у переднего и заднего входа поставил по часовому?



– Ставьте, если хотите. Лишь бы мы с Каддлем остались наедине. В присутствии покойной, которую он, очевидно, любил еще больше своего брата, он сделает мне то признание, которое мне нужно.



Полковник Мур со своими подчиненными и конвойными ушел, и в покойницкой остались только Ник Картер, Патси и Каддль.



– Я со своим помощником выйду отсюда, – обратился Ник Картер к Каддлю, – так как вы, по всей вероятности, пожелаете остаться наедине с вашей покойной сестрой. Если вы затем пожелаете исполнить ваше обещание и сделать полное признание, то вам остается только приоткрыть дверь и позвать меня. Я сейчас же явлюсь к вам.



– Благодарю вас, мистер Картер, – дрожащим голосом ответил Каддль.



Ник Картер вышел вместе с Патси и рассказал ему все, что сообщил ему Каддль. Патси, конечно, был крайне поражен, когда узнал, что Каддль вовсе не виновен в том преступлении, за которое отбывает наказание.


* * *


Вскоре раздался зов Каддля, и сыщики вернулись наверх.



Каддль был еще более бледен, чем раньше. Он стоял возле покойной, и рука его покоилась на лбу его сестры.



– Мистер Картер, – начал он почти шепотом, – еще раз я прошу вас простить меня, что давал вам разноречивые показания. Но я не мог поступить иначе, так как рисковал безопасностью моих близких. Мое спасение было только в сохранении тайны! Ведь я не знал, с какой целью вы явились ко мне, и малейшая неосторожность с моей стороны могла гибельно отразиться на моих близких!



– Садитесь, – приветливо сказал Ник Картер, – нам удобнее будет беседовать.



Каддль взял стул, сел, взял руку своей покойной сестры в свою руку и начал свое повествование:



– Для большей ясности я должен начать издалека и описать вам все мои семейные обстоятельства. Мой отец бросил мою мать, когда я еще был малым ребенком. Нас было трое детей: Филипп, я и Зара, которая была на два года старше нас, близнецов. Мы проживали в одной из европейских столиц, где мой отец состоял военным атташе при Великобританском посольстве. Раньше он в Ирландии был капитаном одного из гвардейских полков. Разошелся он с матерью вследствие того, что попал в общество анархистов. Вряд ли, однако, он опустился бы так низко, если бы не познакомился с одной пленительно красивой принцессой, тоже анархисткой. Она так пленила его, что он бросил семью и забыл о чести и родине, словом, обо всем, что ему прежде было свято и дорого. К счастью, моя мать обладала независимыми от отца средствами, которыми она могла распоряжаться. Она предпочла не возвращаться в Ирландию, так что мы выехали из Европы в Америку, где и поселились в Филадельфии. Тогда нам с Филиппом было шестнадцать, а Заре восемнадцать лет. Так как у нас оказались способности к рисованию и резьбе, то мать отдала нас в учение и мы учились в одной и той же мастерской. В то время мы с братом были еще больше похожи друг на друга, чем теперь. Но кроме внешности, мы ни в чем не были схожи. Филипп всегда был сорванцом, а последствий своих проказ он избегал тем, что выдавал меня за себя. Таким образом в конце концов обо мне составилось общее мнение, как о каком-то разбойнике, а мой брат считался образцом добродетели! В то время мы оба изучили искусство телеграфирования. Филипп тогда собирался поступить на службу в почтово-телеграфное ведомство. После смерти матери хозяйство начала вести Зара. По мере сил она старалась воздействовать на Филиппа воспитательными мерами, но тот становился все бесшабашнее и служил постоянным источником забот для нас. Два раза я уже был арестован вместо него и если бы не сестра, то и тогда мне пришлось бы понести наказание за Филиппа. Семь лет тому назад, когда мне исполнилось двадцать три года, в Филадельфии вдруг появился наш отец, который каким-то образом узнал о нашем местонахождении. Он привез с собой восемнадцатилетнюю дочь от той женщины, из-за которой он бросил нашу мать. Звали эту дочь Зенобией!



– Да, теперь я начинаю понимать связь, – заметил Ник Картер.



– Отец, по-видимому, обладал тогда хорошими средствами, судя по тому, что кроме большой суммы денег он привез с собой еще целый ворох бриллиантов и драгоценных вещей, – продолжал Каддль, – так как он сильно пил и был склонен к ссорам и насилиям, то между ним и нами часто происходили крупные недоразумения. В конце концов я совершенно отказался от общения с ним. Зенобии я тоже не симпатизировал, а напротив, возненавидел ее. По доброте душевной Зара выносила все ее выходки, а Филипп даже подружился с ней, по всей вероятности из-за денег, которые отец навязывал ему. Спустя месяцев шесть на нашу квартиру явилось шесть агентов тайной полиции и арестовали отца. Его выдали тому государству, откуда он приехал, и там приговорили к пожизненной каторге. Наказание это было тяжко, но вполне справедливо. Оказалось, что он в запальчивости и раздражении убил своего зятя, брата матери Зенобии, и кроме того, похитил у него огромную сумму денег, бриллианты и драгоценности. После этого Зенобия прожила у нас еще два года. Ее эксцентричность и своеобразная красота очаровывала всех, с кем она общалась, за исключением меня. Я не доверял ей. В конце концов я узнал, что она пошла по стопам матери и присоединилась к анархистам. Сам по себе этот факт не произвел бы на меня никакого впечатления, но к прискорбию своему я узнал, что Зенобия убедила Филиппа и даже мою сестру присоединиться к обществу анархистов. Зара объяснила мне, что сделала это исключительно с целью следить за Филиппом и для того, чтобы снова обратить его на путь истины. Так как она уже была посвящена в тайны кружка и не могла уйти из него, то мне оставалось только тоже присоединиться к тому же кружку. Я руководствовался при этом только любовью к моей сестре!



– Теперь я понимаю вашу первоначальную скрытность, – участливо заметил Ник Картер, – вы опасались за безопасность вашей сестры, так как, находясь в тюрьме, не могли оберегать ее?



– Совершенно верно, мистер Картер, – сказал Каддль, – но слушайте дальше. Хитрый способ передачи извещений посредством четок придумал Филипп. В среде анархистов он пользовался большим уважением и в конце концов даже сделался главой общества. Одна только Зенобия превосходила его влиянием и властью, но только благодаря своему умению подчинять людей и своей очаровательной красоте. В то время я еще не знал, что отец мой закопал в известном месте большую часть похищенного им добра. Я полагал, что он спустил все деньги. Однако Филиппу он открыл свою тайну, хотя и не указал ему местонахождение клада. Филипп стал отыскивать его для того, чтобы присвоить себе, бежать куда-нибудь и начать новую жизнь! В один прекрасный день брат уехал из Филадельфии в Чикаго, чтобы восстановить там какое-то разгромленное анархистское общество. Чтобы не возбуждать подозрений, он, как и я, занимался изготовлением четок. Вскоре после этого Зенобия добилась того, что ее избрали вожаком общества; тогда она отдала приказ Заре и Филиппу, которых ненавидела, привести в исполнение вынесенный партией приговор над одним высокопоставленным чиновником. Я в то время был болен и не мог присутствовать на сходке. На другой день ко мне явилась сестра и сообщила о данном ей приказе. Посоветовавшись с ней, я отправил ее к добрым друзьям в Вашингтон, где она была в безопасности, и посоветовал ей переменить фамилию. Она и назвалась Зарой Мулиган. Теперь вы поймете, почему у меня с ней разные фамилии, хотя мы родные брат и сестра. На следующей сходке я кое-как объяснил ее неприбытие и изъявил готовность исполнить смертный приговор общества вместо нее. Разумеется, я тогда же знал, что никогда не сделаю этого. Вскоре после этого мой брат вызвал меня в Чикаго, где я и был арестован вместо него. Вскоре после моего заключения в тюрьму ко мне явилась Зара и открыла мне тайну, где зарыт клад отца. Она же сообщила мне, что Филипп нашел этот клад и рассказал об этом Зенобии. Вследствие этого о кладе узнали все члены общества и потребовали, чтобы эти деньги были отданы на цели анархистской деятельности. Затем ко мне явился Филипп, в парике и с фальшивыми усами, так что никто не заметил его сходства со мной, и сообщил мне, что нашел клад отца и уговорил Зару взять его на хранение. Еще до его прихода я рассылал разным лицам нитки с шариками, которые все были предназначены для Зары. Поговорив с Филиппом, я на другой же день изготовил несколько ниток, которыми умолял Зару избавиться от клада, хотя бы даже отдать его обществу, лишь бы только отделаться от него. Вот в каком положении были дела, когда вы вчера явились ко мне и начали меня допрашивать. Излишне говорить, что четки, найденные вами на тротуаре Четвертой улицы в Вашингтоне, изготовлены Филиппом, но составлены не им, а другим членом сообщества, тоже знающим азбуку Морзе.



– Но ведь тогда, когда я вам показал находку, – возразил Ник Картер, – вы говорили, что эти четки изготовлены вами, хотя, правда, сказали, что они содержали другое извещение.



– Так-то оно так, мистер Картер, – ответил Каддль, – но я должен сознаться, что обманул вас в этом отношении. А сделал я это для того, чтобы не впутывать в дело моего брата.



– Но почему же вы сразу не рассказали мне всю историю с анархистами?



– Я боялся говорить вам об этом! Если бы я был человек свободный, если бы я вместе с вами мог принять меры против этих людей, то я не замедлил бы посвятить вас в это дело. Но я опасался, что вы, как только узнаете, в чем дело, тотчас же примете меры против общества, которое, несомненно, немедленно отомстило бы Заре. Я не сомневался в том, что анархистам известно местопребывание моей сестры, и что Заре не уйти от них, если бы они решили отомстить ей. Пуще всего я боялся Зенобии. Здесь, у трупа моей сестры, я поклялся отомстить ее убийцам. Я воспользовался находящимися здесь на столе чернилами, бумагой и пером и составил вот этот список всех известных мне анархистов с указанием их адресов. Правда, я с ними не общался уже больше двух лет, но полагаю, что все они еще находятся в Филадельфии. Они убили не только мою несчастную сестру, но они же повинны и в смерти моего несчастного брата Филиппа.



Глава XI



Заключение



– Значит, вы полагаете, Каддль, что анархисты совершили оба убийства только для того, чтобы завладеть оставленным вашим отцом кладом?



– Именно! Но вместе с тем они хотели избавиться от моего брата и моей сестры. Коварная Зенобия ненавидела Зару и презирала Филиппа, как безвольного человека, которым он на самом деле и был. Несмотря на все его недостатки и дурные качества характера, я его любил больше себя самого, хотя и сам не понимаю, почему. Вам известно, мистер Картер, что существует теория о том, что у близнецов одна общая душа, и что их связывают более крепкие узы, чем обыкновенная родственная связь между братьями. Теперь я вам также признаюсь, что фамилия моя не Каддль. Эту фамилию мы приняли после того, как отец бросил мою мать и мы переселились в Америку. На самом деле моя фамилия Флаерти. Надеюсь, вы не станете разглашать этого без настоятельной необходимости!



– Это я вам обещаю, Каддль! Я буду называть вас этой фамилией, – сказал Ник Картер, – во-первых, я привык к этому, а, во-вторых, я в присутствии посторонних не хочу проговориться. Теперь вот еще что: считаете ли вы возможным, что вашу сестру можно было заманить в этот уединенный дом и там убить ее?



– Ее заманили туда, по всей вероятности, при помощи угроз, – заявил Каддль, – она страшно боялась Зенобии и исполняла все ее приказания, опасаясь быть убитой еще до моего выхода из тюрьмы. По той же причине она не заявила на суде, что не я покушался на жизнь священника, а Филипп. Если бы она сказала правду, то анархисты не замедлили бы убить ее!



– Одного только я еще не понимаю, – заметил Ник Картер, – а именно точного смысла самого извещения, переданного найденными мной четками.



– Полагаю, что я сумею объяснить вам это, – ответил Каддль, – возьмите, пожалуйста, список: первым на нем значится некий Александр Вассили. Это полуитальянец, полурусский.



– Ну, и что же с ним?



– Этот самый Вассили был безумно влюблен в Зенобию и, кажется, пользовался взаимностью. Так или иначе он оказывал ей всяческое содействие. На втором месте указан друг Александра, некий Сергей Томлик; они были столь неразлучны, что, вероятно, оба причастны к делу. Томлик научился у моего брата делать четки. Он же знал и азбуку Морзе. Ниток с шариками всегда было много, чтобы можно было послать кому-нибудь извещение, и я нисколько не сомневаюсь, что Вассили известил о происшедшем Зенобию путем присылки этих четок. По всей вероятности, Зару сначала заманили в этот дом и приказали ей ждать возвращения других. Деньги и драгоценности, вероятно, были спрятаны вблизи моста Кабин; следуя моему совету, Зара, по-видимому, вернула клад Филиппу, который и спрятал его опять туда, где нашел его. Анархисты заставили Филиппа указать им местонахождение клада и они же привезли его туда в карете. Завладев деньгами и драгоценностями, они убили моего брата, оставили его в карете, распрягли лошадей, надели на них седла и поехали верхом на противоположный конец города. Затем Зенобия явилась в тот дом, где находилась Зара. Она нашла ее спящей и ей нетрудно было влить Заре в рот несколько капель синильной кислоты. Для отвода глаз она вложила ей в руку флакончик с синильной кислотой. А что касается содержания извещения на найденных вами четках, то оно шифровано в том смысле, что о действиях, еще только предполагавшихся, говорится, как о деяниях уже совершенных. Отсюда следует, что Зара с братом и Александром Вассили сначала поехали в тот дом, где Зара была затем оставлена. В условленном месте Зенобия тоже села в карету Таким образом телеграмму следует читать так: «Филиппа мы отправим в надежное место и привезем деньги и бриллианты». Слова «нет возврата» обозначают, что в случае неисполнения приказаний общества, немедленно последует кара.



– Очень вам благодарен за ваши сообщения, – произнес Ник Картер, – если бы вы были на свободе или на моем месте, то стали бы разыскивать Зенобию, Александра Вассили и Сергея Томлика?



Не задумываясь, Каддль ответил:



– Я немедленно поехал бы в Нью-Йорк и разыскал бы Александра на Гудзон-стрит. Адрес этот я указал в списке. Там он содержит кофейную, задние помещения которой служат убежищем для бедствующих анархистов. Он, конечно, не подозревает, что мне известно об убийстве Филиппа и Зары, иначе он скрылся бы немедленно, но при данном положении дел вы, наверное, найдете его вместе с его сообщниками!



Ник Картер обратился к Патси, который все время внимательно слушал показания Каддля:



– Патси, поезжай сейчас же в главное полицейское управление и попроси там полковника Мура соединить тебя непосредственно с полицейским инспектором Мак-Глусски в Нью-Йорке. А его попроси от моего имени немедленно задержать анархистов на Гудзон-стрит. Затем звони в полицейское управление в Филадельфию и продиктуй тамошнему начальнику список, который я тебе сейчас передам. Извести его обо всем и попроси его тоже от моего имени арестовать всю их компанию. Затем жди меня в управлении. Кроме того, попроси начальников полиций обоих городов известить меня, когда аресты будут произведены.



– Слушаюсь, начальник, – сказал Патси, бросился на улицу и уехал в полицейское управление.



Спустя четверть часа Ник Картер с Каддлем тоже отправились туда же. По дороге сыщик сказал Каддлю:



– Сегодня вечером я вместе с вами вернусь в Филадельфию и постараюсь устроить, чтобы вы немедленно были отпущены на свободу. Затем я исходатайствую вам возможность присутствовать на похоронах вашего брата и сестры. После этого я вместе с вами поеду к губернатору штата Пенсильвания и не сомневаюсь в том, что вы будете помилованы.



– Как мне благодарить вас, мистер Картер! – в сильном волнении произнес Каддль.



– Пустяки! Я испытываю большое удовольствие, когда мне представляется возможность реабилитировать невинно осужденного!


* * *


Спустя полтора часа Нику Картеру, сидевшему вместе с Патси в рабочем кабинете полковника Мура, были поданы две телеграммы.



Одна была из Филадельфии и гласила:



«Двенадцать человек без труда арестованы, препровождены в тюрьму».



А во второй телеграмме было сказано:



«Зенобия, Томлик и Вассили находятся в управлении. Прошу дальнейших указаний».



– Чистая работа, – улыбнулся Ник Картер, складывая телеграммы, – хорошо было бы, если бы нам удалось изловить всех американских анархистов, но мне кажется, что этим дело только началось.



Впоследствии оказалось, что Ник Картер не ошибся.


* * *


Ник Картер исходатайствовал Михаилу Каддлю полное помилование.



Затем он вместе со своим помощником уехал в Нью-Йорк.


Ярлыки:

Комментарии

Отправить комментарий