Верн_Таинственный остров (Часть 3)

Приключения

Серия Капитан Немо - 3

Жюль Верн

Таинственный остров

Часть третья
ТАЙНА ОСТРОВА

Часть третья ТАЙНА ОСТРОВА
 ГЛАВА ПЕРВАЯ
 ГЛАВА ВТОРАЯ
 ГЛАВА ТРЕТЬЯ
 ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
 ГЛАВА ПЯТАЯ
 ГЛАВА ШЕСТАЯ
 ГЛАВА СЕДЬМАЯ
 ГЛАВА ВОСЬМАЯ
 ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
 ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
 ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
 ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
 ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
 ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
 ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
 ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
 ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
 ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
 ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
 ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
СЛОВАРЬ
Евгений Павлович Брандис (1916–1985) О Жюле Верне и «Таинственном острове»
 1
 2
 3
 4
 5

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Гибель или спасение? — Срочный вызов Айртона. — Важный спор. — Это не «Дункан». — Подозрительный корабль. — Необходимо принять меры. — Корабль приближается. — Пушечный выстрел. — Бриг становится на якорь! — Наступление ночи.

Два с половиной года прошло со знаменательного дня гибели воздушного шара, а его пассажирам, выброшенным на остров Линкольна, всё ещё не удалось установив связи с внешним миром. Однажды журналист попытался воспользоваться для этой цели птицей и, написав несколько слов, доверил крылатой вестнице тайну их исчезновения, но вряд ли можно было рассчитывать на то, что послание попадёт к людям. За эти годы только один Айртон, при уже известных читателям обстоятельствам присоединился к маленькой колонии. И вдруг нежданно-негаданно в день 17 октября на вечно пустынной глади моря показалось судно!

Не могло быть и сомнения: в виду острова шёл корабль! Но пройдёт ли он мимо или приблизится к острову? Через два-три часа всё выяснится.

Сайрес Смит и Герберт тотчас же позвали Спилета, Пенкрофа и Наба в большой зал Гранитного дворца и поделились с ними новостью. Схватив подзорную трубу, Пенкроф поспешно оглядел горизонт и обнаружил чёрную точку как раз в том месте, где на фотографической пластинке виднелось еле заметное пятнышко.

— Тысяча чертей! Да это действительно корабль! — произнёс он без особого, впрочем, восторга.

— А куда он направляется? В нашу сторону? — осведомился Гедеон Спилет.

— Трудно что-либо утверждать, — ответил Пенкроф. — Пока из-за горизонта видны только мачты, а корпус ещё не показался.

— Что же нам делать? — воскликнул юноша.

— Ждать, — ответил Сайрес Смит.

Несколько часов колонисты хранили молчание, отдавшись бурному потоку мыслей, чувств, страхов и надежд, порождённых этим происшествием, самым значительным со дня их прибытия на остров Линкольна.

Конечно, нельзя было сравнивать наших колонистов с теми злополучными жертвами кораблекрушения, которых море выбрасывает на бесплодный остров, где надо отвоёвывать у мачехи-природы право даже на самое жалкое существование и где человека терзает неотступное желание вернуться на обитаемую землю. В первую очередь был бы огорчён разлукой со своим островом Наб, да и Пенкроф тоже, чувствовавшие себя здесь такими счастливыми и богатыми. Оба они свыклись со своим новым существованием, они жили среди своих собственных владений, которые силою человеческого разума как бы приобщились к цивилизованному миру. Но ведь корабль — это вести с материка, это, быть может, частичка родины, и вот он теперь с каждой минутой приближается к ним, на его борту находятся люди, существа им подобные, — как же было не затрепетать сердцам колонистов при виде этого судна.

Время от времени Пенкроф брал подзорную трубу и подходил к окну. Отсюда он, напрягая всё своё внимание, всматривался в очертания судна, которое теперь находилось в двадцати милях к востоку от острова. Значит, нечего было и думать, что оттуда заметят сигналы. Поднять флаг? Но флаг не увидят, звуки выстрелов не услышат и не разглядят дыма костра.

Тем не менее было совершенно ясно, что остров, над которым господствовала гора Франклина, не мог ускользнуть от взора сигнальщиков, сидящих на мачте корабля. Но с какой стати судно пристанет к пустынному берегу? Разве не по чистой случайности очутилось оно в этой части Тихого океана, там, где на географических картах не указывается никаких земель, если не считать островка Табор, да и то он лежит в стороне от обычного курса, которым следуют суда дальнего плавания, направляющиеся к Полинезийским островам, к Новой Зеландии и берегам Америки?

Этот вопрос вставал перед каждым членом колонии, и ответил на него неожиданно для всех Герберт.

— А вдруг это «Дункан»? — воскликнул он.

Имя «Дункан», как помнит читатель, носила яхта лорда Гленарвана, который высадил Айртона на островке Табор и должен был рано или поздно вернуться за ним. А ведь этот островок находится довольно близко от острова Линкольна, и судно, державшее курс на остров Табор, так или иначе пройдёт в виду колонистов. Оба острова разделяет всего сто пятьдесят миль по меридиану и семьдесят пять по параллели.

— Необходимо предупредить Айртона и срочно вызвать его сюда, — заметил Гедеон Спилет. — Только он, один может нам сказать, «Дункан» это или нет.

Все согласились с мнением журналиста, и он, подойдя к телеграфному аппарату, связывавшему Гранитный дворец с коралем, выстукал следующие слова:

«Приходите немедленно».

Через несколько мгновений раздался ответный звонок.

«Иду», — сообщал Айртон.

Колонисты вновь обратили взоры на корабль.

— Если это «Дункан», — сказал Герберт, — Айртон конечно, сразу же его узнает, ведь он сам плавал некоторое время на этой яхте.

— И если узнает, — добавил Пенкроф, — вот-то взволнуется, бедняга.

— Да, — согласился Сайрес Смит, — но теперь Айртон может вступить на борт «Дункана» с гордо поднятой головой, и я от души желаю, чтобы это действительно оказалась яхта лорда Гленарвана, вряд ли другое судно может с добрыми намерениями явиться сюда! Недаром же эти места пользуются дурной славой, и я опасаюсь, как бы нам не нанесли визит малайские пираты.

— Мы будем защищать наш остров! — воскликнул Герберт.

— Конечно, дружок, но было бы лучше, чтобы нас не вынуждали к защите, — с улыбкой заметил инженер.

— А знаете что? — вдруг произнёс Гедеон Спилет. — Ведь остров Линкольна не нанесён на географические карты даже последних выпусков и, следовательно, мореплавателям неизвестен. И не кажется ли вам, Сайрес, что именно поэтому судно, случайно обнаружившее новую землю, скорее предпочтёт обследовать её, нежели пройти мимо?

— Разумно сказано, — заметил Пенкроф.

— Вполне согласен с вами, — подтвердил инженер. — Можно даже поручиться, что любой капитан сочтёт прямым своим долгом отметить, а значит, и обследовать землю, ещё не занесённую на карту, а наш остров как раз и является такой неизвестной географам территорией.

— Ну хорошо, — заметил Пенкроф, — предположим, что судно подойдёт сюда, станет на якорь в нескольких кабельтовых от острова, что же мы тогда предпримем?

Общее молчание было ответом на этот вопрос, поставленный в упор. Но после недолгого размышления Сайрес Смит произнёс своим обычным спокойным тоном:

— Вот что мы предпримем, друзья, вот что мы обязаны предпринять: мы установим связь с кораблём и покинем наш остров, водрузив здесь флаг Соединённых Штатов. А затем мы вернёмся обратно в сопровождении тех, кто выразит согласие последовать за нами, чтобы превратить наш остров в колонию и принести в дар Американской республике новый и весьма полезный клочок земли в этой части Тихого океана.

— Ур-ра! — закричал Пенкроф. — Да, мы сделаем нашей родине неплохой подарок. Освоение острова уже почти закончено, все части его окрещены, здесь имеется естественная гавань, здесь есть источники пресной воды, прекрасные дороги, телеграфная линия, верфь и даже фабрика, значит, остаётся только одно — нанести остров Линкольна на карту!

— А вдруг во время нашего отсутствия кто-нибудь присвоит себе наш остров? — заметил Гедеон Спилет.

— Чёрта с два! — воскликнул моряк. — Я здесь останусь и буду его самолично охранять, и уж поверьте Пенкрофу, у меня остров не украдут так походя, как часы из кармана у зазевавшегося простака.

Прошёл ещё час, но всё не представлялось возможности определить, приближается ли судно к острову Линкольна, или нет, и если приближается, то с какой скоростью. Этого Пенкроф не мог установить. Однако, поскольку дул норд-ост, естественно было предположить, что судно идёт правым галсом. К тому же ветер гнул корабль к острову, да и при таком спокойном море можно было без опаски приблизиться к берегу, хотя глубины в этих местах не нанесены на карту.

В четыре часа, ровно через час после вызова, в Гранитный дворец явился Айртон.

— К вашим услугам, господа, — сказал он, входя в зал.

Сайрес Смит протянул ему, как и обычно, руку и, подведя к окну, сказал:

— Мы вызвали вас, Айртон, по важному делу. В виду острова находится судно.

В первый момент Айртон слегка побледнел, и в глазах его мелькнула тревога. Он выглянул в окно, внимательной осмотрел горизонт, но ничего не увидел.

— Возьмите подзорную трубу, — сказал Гедеон Спилет, — и посмотрите хорошенько, Айртон; возможно, что это «Дункан», он вернулся в эти воды, чтобы отвезти ва на родину.

— «Дункан»! — пробормотал Айртон. — Так скоро!

Эти слова сорвались с губ Айртона против его воли, и он замолк, уронив голову на руки.

Неужели долгие двенадцать лет, проведённые в одиночестве на пустынном острове, не искупили, по мнению самого Айртона, его вины? Неужели раскаявшийся преступник не простил себе своих злодеяний и не верил, что его простили другие?

— Нет, — пробормотал он, — нет, это не может быть «Дункан».

— А вы посмотрите хорошенько, Айртон, — сказал инженер, — важно знать заранее, с кем имеешь дело.

Айртон взял трубу и навёл её в указанном направлении. В течение нескольких минут он неподвижно, безмолвно вглядывался в горизонт, затем произнёс:

— Да, это действительно судно; но полагаю, что не «Дункан».

— Почему же не «Дункан»? — спросил Гедеон Спилет.

— Потому что «Дункан» — паровая яхта, а я при всём желании не могу обнаружить даже полоски дыма ни над кораблём, ни за ним.

— А может быть, он идёт только под парусами, — заметил Пенкроф. — Ветер благоприятствует взятому курсу, а морякам, конечно, выгоднее беречь уголь, — где же тут пополнить запасы топлива, когда кругом и земли-то нет.

— Возможно, что вы правы, мистер Пенкроф, — ответил Айртон, — и на судне действительно погасили топки. Пускай оно подойдёт поближе к берегу, тогда всё выяснится.

Вслед за этим Айртон отошёл в угол зала, сел там и замолк. Он даже не принял участия в жарком споре, разгоревшемся по поводу загадочного корабля.

Взволнованные происшедшим, колонисты были просто не в состоянии вернуться к прерванной работе. Особенно нервничали Гедеон Спилет и Пенкроф. Они буквально не могли усидеть на месте и мерили зал вдоль и поперёк крупными шагами. Герберт сгорал от любопытства. Один лишь Наб хранил своё обычное спокойствие. Ведь родной край для него был там, где находится Сайрес Смит, его хозяин. Инженер сидел погруженный в свои думы и в глубине души, пожалуй, скорее опасался, нежели желал, чтобы корабль пристал к берегу.

Тем временем судно несколько приблизилось к острову. В подзорную трубу уже можно было разглядеть, что это корабль дальнего плавания, а не тот малайский «прао», на котором тихоокеанские пираты обычно пускаются в путь. Позволительно было думать, что мрачные предчувствия инженера не подтвердятся и что появление этого корабля в водах, омывающих остров Линкольна, не грозит колонистам никакой опасностью. Пенкроф снова внимательно осмотрел неизвестный корабль и заявил, что, судя по оснастке, это бриг, что идёт он к берегу наискось, правым галсом, под марселями и брамселями. Айртон подтвердил слова моряка.

Но если судно не замедлит хода, то вскоре оно скроется за оконечностью мыса Коготь, ибо идёт оно на юго-запад и тогда дальнейшие наблюдения придётся вести с возвышенности у бухты Вашингтона близ порта Воздушного шара. Обстоятельство крайне досадное, тем более что уже было около пяти часов и вечерние сумерки, конечно, помешают наблюдениям.

— Что же нам делать ночью? — говорил Гедеон Спилет. — Может быть, зажжём костёр и дадим знать морякам, что здесь находятся люди?

Журналист задал своим друзьям непростой вопрос, и, хотя зловещие предчувствия Сайреса Смита ещё не вполне рассеялись, всё же решено было зажечь костёр. Ведь ночью корабль может скрыться, уйти навсегда, и неизвестно, появится ли снова в водах Линкольна какое-нибудь другое судно. А ведь кто знает, какие неожиданности уготовила колонистам судьба?

— Да, — повторил журналист, — мы обязаны дать знать этому судну, кто бы на нём ни находился, что на острове есть люди. Если мы не воспользуемся единственным представившимся нам случаем, то, возможно, горько пожалеем об этом впоследствии.

Итак, было решено, что Наб и Пенкроф отправятся в порт Воздушного шара и, как только спустится ночь, разожгут огромный костёр, пламя которого, несомненно, привлечёт внимание экипажа брига.

Но когда Наб и моряк собрались покинуть Гранитный дворец, судно вдруг изменило направление, оно пошло прямо к острову, держа курс на бухту Соединения. Видимо, бриг принадлежал к числу быстроходных, ибо расстояние между ним и берегом заметно уменьшалось.

Наб и Пенкроф задержались в Гранитном дворце, а Айртону вручили подзорную трубу с просьбой определить, наконец, «Дункан» это или нет. Ведь шотландская, яхта тоже имела оснастку брига. Следовательно, речь шла о том, чтобы установить, имеется ли труба между двух мачт судна, которое находилось теперь на расстоянии десяти миль от берега.

Вечерние сумерки ещё не окутали небосвод, что облегчало наблюдение. Айртон опустил трубу и веско повторил:

— Нет, это не «Дункан»! Да и не может это быть «Дункан»!

Теперь Пенкроф поймал судно в поле зрения подзорное трубы и сообщил товарищам, что бриг этот водоизмещением от трёхсот до четырёхсот тонн, что он прекрасно построен и оснащён, — словом, что это один из быстроходнейших кораблей, какие только бороздят моря. А вот какой национальности он принадлежит, пока сказать ещё трудно.

— Правда, на флагштоке полощется вымпел, — добавил моряк, — только я никак не могу различить цвета.

— Через полчаса, самое большее, мы всё узнаем, — заметил журналист. — Совершенно ясно, что капитан корабля намерен пристать к берегу, а значит, не сегодня завтра мы с ним познакомимся.

— Так-то оно так! — сказал Пенкроф. — И всё же; куда лучше заранее знать, с кем имеешь дело. По правде говоря, я бы не прочь уже сейчас разглядеть флаг корабля.

Ведя беседу с журналистом, Пенкроф не отрывал глаз от подзорной трубы.

День клонился к закату, и вместе с последними лучами солнца постепенно стихал ветер. Вымпел, развевавшийся на флагштоке, повис как тряпка, запутался в фалах, разглядеть, какого он цвета, стало ещё труднее.

— Нет, это, конечно, не американский флаг, — говора Пенкроф, — да и не английский, на английском флаге красное поле сразу бросается в глаза; не похоже, чтобы тут были цвета французского или германского флага; с другой стороны, это и не белый морской русский флаг, и не жёлтый испанский… Скорее он одноцветный… А ну… какие же в этих морях могут попасться флаги?.. Чилийский?.. Да нет, он трёхцветный… Бразильский?.. Он зелёный… Японский? Он жёлтый с чёрным… а этот…

В эту минуту ветер надул загадочный флаг. Айртон выхватил из рук моряка трубу, которую тот как раз опустил, приставил её к глазу и, вглядевшись, крикнул сдавленным голосом:

— Чёрный!

В самом деле, на флагштоке корабля плескалось тёмное полотнище, и теперь имелись все основания считать этого пришельца подозрительным!

Стало быть, предчувствия не обманули инженера? Значит, это разбойничье судно? Значит, оно пиратствует здесь, в южных водах Тихого океана, соперничая с малайскими «прао», всё ещё бесчинствующими в этих широтах? Зачем намеревается этот корабль пристать к острову Линкольна? Быть может, он избрал эту никому не ведомую, забытую людьми землю в качестве надёжной хранительницы награбленных им сокровищ? Или, быть может, он ищет здесь тихой гавани, пристанища от зимних бурь? Неужели суждено славным владениям колонистов стать гнусным притоном, резиденцией пиратов Тихого океана?

Вое эти мысли невольно возникли у каждого. Увы, слишком ясно было, чем грозила встреча с чёрным флагом. Чёрный флаг — флаг пиратов! И такой флаг был бы водружён на мачте «Дункана», если бы каторжникам удалось осуществить их злодейский замысел!

Нельзя было терять ни минуты.

— Друзья, — начал Сайрес Смит, — возможно, что этот корабль хочет лишь издали обозреть остров. Возможно, его экипаж не сойдёт на сушу. Будем надеяться на это. Как бы то ни было, мы должны скрыть все признаки нашего пребывания здесь, на острове. Особенно бросается в глаза мельница, установленная на плато Кругозора. Пусть Айртон и Наб пойдут и снимут с неё крылья. Окна Гранитного дворца укроем ветвями. Огни надо потушить. Пусть ничто не выдаст присутствия человека на этом острове!

— А наш корабль? — спросил Герберт.

— Ничего, — ответил Пенкроф, — он спрятан в порту Воздушного шара. Ручаюсь, что эти головорезы его не найдут.

Приказания инженера были немедленно выполнены. Наб и Айртон пошли на плато и приняли все меры, чтобы скрыть там всякие следы пребывания человека. Пока они трудились, их товарищи отправились к опушке леса Жакамара и принесли оттуда огромные охапки веток и лиан, которые издали могли сойти за естественную растительность, и надёжно укрыли ими проёмы окон, пробитых в гранитной стене. Боевые припасы и оружие разложили с таким расчётом, чтобы всё было под рукой на случай внезапного нападения.

Когда приготовления были закончены, Сайрес Смит обратился к колонистам.

— Друзья, — сказал он, и в голосе его прозвучало волнение, — если эти проходимцы осмелятся напасть на остров Линкольна, мы дадим им достойный отпор, не так ли?

— Да, Сайрес, — ответил за всех журналист, — и если нужно, падём в бою, защищая наш остров!

Инженер протянул руку своим товарищам, и те с жаром ответили на его пожатие.

Один только Айртон молча стоял в углу, только он не присоединился к прочим колонистам. Может быть, он бывший преступник, считал себя недостойным этого рукопожатия!

Сайрес Смит понял, что творится в душе Айртона, и подошёл к нему.

— А вы, Айртон, — спросил инженер, — что вы намерены делать?

— Выполнять свой долг, — ответил Айртон.

Затем он занял наблюдательный пост у окна и устремил взгляд на море, полускрытое завесой ветвей.

Было уже половина восьмого, минут двадцать назад солнце скрылось за горизонтом позади Гранитного дворца, и восток постепенно темнел. Бриг тем временем по-прежнему держал курс на бухту Соединения. Он находился уже на расстоянии не более восьми миль и был на траверзе плато Кругозора, так как, сделав поворот у мыса Коготь, уклонился к северу, подхваченный приливом. В сущности, бриг уже вошёл в бухту, ибо, если провести прямую линию от мыса Коготь до мыса Челюсть, она прошла бы к западу от его правого борта.

Зайдёт ли бриг в глубь бухты? Вот какой вопрос особенно волновал колонистов. А зайдя в бухту, бросит ли он там якорь? Этот вопрос тоже мучил их. Возможно, он ограничится лишь осмотром побережья и уйдёт в открытое море, не высадив на сушу экипажа? Ответ на этот вопрос будет дан меньше чем через час. Колонистам оставалось, таким образом, лишь одно — ждать.

Сайрес Смит с нескрываемой тревогой думал о подозрительном бриге, на мачте которого развевался чёрный флаг. Неужели он несёт с собой угрозу их общему делу, делу их колонии, всему, чего они сумели добиться своим трудом? Неужели пираты — теперь уже не оставалось сомнения в том, что экипаж брига состоит из морских разбойников, — посещали и раньше этот остров? Иначе, подплывая к нему, они не стали бы поднимать флаг. Высаживались ли они прежде на его берег? Если да, то это пролило бы свет на некоторые пока ещё загадочные обстоятельства. Уж не укрываются ли где-нибудь на неисследованной части острова их сообщники, которые только и ждут высадки, чтобы присоединиться к своим дружкам?

Ни на один из этих вопросов, которые Сайрес Смит задавал себе мысленно, он не находил ответа; он понимал только, что прибытие пиратского брига ставит колонистов перед лицом серьёзной опасности.

Тем не менее его товарищи и он сам твёрдо решили сопротивляться до последней возможности. Как велико количество пиратов, превышают ли они численностью колонистов, насколько лучше вооружены пришельцы — вот что необходимо было узнать в первую очередь! Но как добраться до брига?

Спустилась ночь. Молодой месяц, померкший в лучах заката, уже исчез с небосвода. Глубокий мрак окутывал остров и море. Тяжёлые тучи обложили горизонт, не пропуская ни единого луча света. С наступлением сумерек ветер совсем стих. На деревьях не шелестела листва, ленивые волны бесшумно набегали на берег. Корабль пропал во тьме, огни на нём затушили, и если он по-прежнему шёл вблизи острова, уже невозможно было определить его местонахождение.

— Э, как знать, — произнёс Пенкроф. — Может, этот проклятый бриг уйдёт ночью и утром мы и следа его не обнаружим.

Как бы в ответ на замечание моряка, над морем блеснула яркая вспышка и раздался пушечный выстрел.

Бриг был по-прежнему здесь и имел на борту артиллерийские орудия.

Между вспышкой огня и звуком выстрела прошло шесть секунд.

Итак, бриг находился на расстоянии мили с четвертью от берега.

И в ту же минуту до колонистов донёсся лязг цепей, с грохотом спускавшихся через клюзы.

Судно бросило якорь неподалёку от Гранитного дворца.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Совещание. — Предчувствие. — Предложение Айртона. — Предложение принято. — Айртон и Пенкроф на островке Спасения. — Норфолкские каторжники. — Их планы. — Героическая попытка Айртона. — Возвращение. — Шестеро против пятидесяти.

Теперь уже не оставалось ни малейшего сомнения относительно дальнейших намерений пиратов. Они стали на якорь близ острова и, конечно, завтра на шлюпках попытаются достичь берега.

Сайрес Смит и его товарищи готовы были действовать, но при всей своей решимости они соблюдали осторожность. Их присутствие не будет обнаружено в том случае, если пираты, высадившись, ограничатся осмотром береговой полосы и не сочтут нужным проникнуть в глубь острова. Кто знает, может быть, они и вправду хотят только запастись пресной водой в реке Благодарения и, возможно, не заметят ни моста, переброшенного через реку в полутора милях от устья, ни признаков хозяйничания человека в Трущобах?

Но ради чего они тогда подняли на мачте чёрный флаг? Ради чего стреляли из пушки? Конечно, из чистого бахвальства, если только этот выстрел не означал, что отныне они, новоприбывшие, — хозяева острова. Сайрес Смит знал теперь, что бриг вооружён, как говорится, до зубов. А чем могут ответить колонисты острова Линкольна пиратским пушкам? Ружейными выстрелами, и только.

— И всё же, — заметил Сайрес Смит, — к нам так легко не приступишься. Теперь, когда отверстие прежнего водостока надёжно укрыто камышом и травой, враг не сумеет его обнаружить, а следовательно, и проникнуть в Гранитный дворец.

— А наши плантации, наш птичий двор, наш кораль, наши мастерские, всё наше добро! — закричал Пенкроф и даже топнул ногой. — Да они всё уничтожат, всё разрушат за какие-нибудь два-три часа.

— Возможно, что и так, Пенкроф, — ответил Сайрес Смит, — но мы бессильны им помешать.

— Много ли их? Вот в чём вопрос, — добавил журналист. — Если их не больше десятка, мы с ними справимся, а вот если их сорок, пятьдесят или ещё больше, тогда…

— Мистер Смит, — вдруг произнёс Айртон, подходя к инженеру, — я хочу попросить вас… Разрешите мне…

— Что именно, друг мой?

— Разрешите мне пробраться на бриг и узнать, какова численность его экипажа.

— Но, Айртон, — нерешительно возразил инженер, — ведь это значит рисковать своей жизнью.

— А почему бы и нет, мистер Смит?

— Это уж больше, нежели выполнить свой долг.

— Я и должен сделать больше, нежели просто выполнить долг, — ответил Айртон.

— Вы хотите добраться до судна на пироге? — осведомился Гедеон Спилет.

— Нет, я хочу пуститься вплавь. Человек легко проскользнёт там, где не пройдёт пирога.

— А вы знаете, что до брига миля с четвертью? — спросил Герберт.

— Я ведь хороший пловец, мистер Герберт.

— Но, повторяю, вы рискуете жизнью, — заметил инженер.

— Ну и что из этого, — возразил Айртон. — Я прошу у вас разрешения, как милости, мистер Смит. Для меня, быть может, это единственная возможность вернуть себе чувство собственного достоинства.

— Что ж, отправляйтесь, Айртон, — сказал инженер; он понимал, что отказ бесконечно огорчил бы бывшего преступника, ставшего честным человеком.

— Я пойду с вами, — вдруг предложил Пенкроф.

— Вы мне не доверяете! — воскликнул Айртон и смиренно добавил: — Что ж, я это заслужил.

— Да нет же, нет, — с жаром воскликнул Сайрес Смит, — нет, Айртон! Пенкроф не сомневается в вас. Вы просто не поняли его.

— Верно, — подтвердил моряк, — я только вот что хотел предложить Айртону — проводить его до островка. Кто знает, уж не высадился ли на сушу кто-нибудь из этих головорезов, и два человека, конечно, лучше, чем один, помешают им поднять тревогу. Я подожду Айртона на островке, а на бриг он отправится без нас, ведь он первый предложил это.

Предложение Айртона было принято, и он начал готовиться к походу. Как ни дерзок был его план, однако под покровом ночной темноты он мог увенчаться успехом. Айртон рассчитывал, добравшись вплавь до судна, уцепиться за ватер-штаги или за вант-путенсы и попытаться определить численность экипажа и разузнать намерения пиратов.

В сопровождении остальных колонистов Айртон и Пенкроф спустились на берег. Айртон разделся и натёр всё тело жиром, что, как известно, позволяет человеку легче переносить низкую температуру. А ведь кто знает, может быть, придётся провести в холодной воде не один, час.

Тем временем Пенкроф и Наб отправились за пирогой, которая стояла на причале в сотне шагов оттуда вверх по реке Благодарения; когда они вернулись, Айртон был уже готов.

Кто-то услужливо набросил на плечи Айртона тёплое одеяло, и поселенцы по очереди пожали его руку.

Пирога, в которую сели Пенкроф и Айртон, отчалила от берега.

Обоих путников вскоре поглотил мрак — было уже половина одиннадцатого. Колонисты молча отправились в Трущобы ждать возвращения смельчаков.

Пирога быстро пересекла пролив и причалила к берегу островка. Айртон и Пенкроф действовали со всей осторожностью, опасаясь натолкнуться на пиратов. Но, внимательно оглядев островок, они убедились, что там никого нет. Сопровождаемый Пенкрофом, Айртон быстрым шагом пересёк островок, вспугивая на ходу птиц, устроившихся на ночлег в расселинах скал; потом он решительно бросился в воду и бесшумно поплыл к кораблю, на борту которого недавно зажглись огоньки, указывая его точное местонахождение.

А Пенкроф укрылся среди береговых скал и стал дожидаться возвращения товарища.

Тем временем Айртон плыл к бригу, рассекая мощными взмахами водную гладь, которая бесшумно смыкалась за телом пловца. Его голова лишь слегка выдавалась над поверхностью воды, а внимательный взгляд был прикован к тёмному силуэту судна, огни которого отражались в море. Он помнил лишь одно: нужно во что бы то ни стало сдержать данное товарищам слово — выполнить свой долг; ему даже не приходила в голову мысль ни об опасностях, подстерегающих его на борту корабля, ни об акулах, которые нередко появлялись возле острова. Течение несло его, и берег остался далеко позади.

Через полчаса Айртон, ничем не выдав своего присутствия, уже ухватился рукой за ватер-штаги бушприта. Передохнув немного, он вскарабкался на цепь и благополучно добрался до княвдигеда. Здесь сушилось несколько пар матросских штанов. Айртон быстро надел на себя одну пару и, устроившись удобнее, прислушался.

На бриге ещё не спали. Куда там! Слышались голоса, пение, хохот. И вдруг отрывок разговора, сопровождаемый крепкими ругательствами, привлёк внимание Айртона.

— Недурное мы сделали приобретение, бриг хоть куда!

— Да, неплохо ходит. Недаром его «Быстрым» прозвали!

— Тут хоть весь норфолкский флот за ним вдогонку пустись! На-ка, поймай.

— Да здравствует наш капитан!

— Да здравствует Боб Гарвей!

Нетрудно представить себе, что испытал во время этой беседы Айртон, особенно если вспомнить, что этот самый Боб Гарвей был не кто иной, как его прежний сообщник, с которым он знался ещё в Австралии, сорвиголова и моряк, осуществивший теперь их общие преступные замыслы. Боб Гарвей захватил этот бриг в водах близ острова Норфолка с грузом оружия, боевых припасов, инструментов и утвари, предназначавшихся к отправке на один из Сандвичевых островов. Его шайка в полном составе перекочевала на борт брига, и теперешние пираты, они же бывшие каторжники, отбросы общества и головорезы, смело бороздили воды Тихого океана, нападая на суда, уничтожая корабельные команды, превосходя в жестокости даже малайских морских разбойников.

До Айртона доносились громкие голоса перепившихся каторжников, которые наперебой хвастались друг перед другом своими подвигами и удалью, и вот что ему удалось понять из их отрывочных слов.

Теперешний экипаж «Быстрого» состоит сплошь из английских каторжников, бежавших из Норфолка.

Расскажем вкратце, что представляет собой этот Норфолк.

На 29°2′ южной широты и 165°42′ восточной долготы лежит к востоку от Австралии островок, шести лье в окружности, который увенчивает гора Питта, возвышающаяся на тысячу сто футов над уровнем моря. Это и есть остров Норфолк, превращённый в место ссылки для самых закоренелых преступников, осуждённых английским правосудием. Их там содержится около пятисот человек, там установлена суровая дисциплина, там разработана целая система жестоких наказаний, и охраняет остров сто пятьдесят солдат и столько же надзирателей, находящихся в распоряжении губернатора. Вряд ли где-нибудь на земном шаре есть другое столь гнусное скопище негодяев. Иногда — впрочем, весьма редко — кое-кому из каторжников удаётся, обманув сверхбдительную стражу, завладеть врасплох каким-нибудь судном, и тогда они пускаются в плавание и разбойничают на Полинезийских островах.

Так поступил и знаменитый Боб Гарвей с шайкой своих сообщников. Так в своё время хотел поступить и Айртон. Боб Гарвей завладел бригом «Быстрый», стоявшим на якоре вблизи острова Норфолк; бандиты перебили судовую команду, и вот уже целый год мирное судно, превращённое в пиратский корабль, бороздило Тихий океан под командованием Гарвея, некогда капитана дальнего плавания, а теперь отъявленного пирата и старого знакомца Айртона!

Большинство преступников собралось на юте, в кормовой части корабля, но несколько человек растянулись на палубе и громко беседовали.

Разговор прерывался пьяными криками и звоном стаканов. Из обрывков фраз Айртон узнал, что «Быстрый» совершенно случайно оказался вблизи острова Линкольна. Пираты ни разу не ступали на его берег, но, как и предвидел Сайрес Смит, капитан, заметив землю, не указанную на картах и поэтому никому не известную, решил посетить её и, в случае если обнаружится подходящая бухта, устроить на острове стоянку для брига.

А флаг они подняли на мачте и выстрелили из пушки просто так, из хвастовства, в подражание военным кораблям, которые, подняв вымпел, дают залп из орудий. Так что выстрел не служил сигналом, и между беглецами с острова Норфолк и островом Линкольна никакой связи не существует.

Значит, колонии и колонистам грозила серьёзная опасность. Нет сомнения, что остров Линкольна придётся бандитам по душе — ведь он обладал запасами питьевой воды, удобной для стоянки судов бухтой, здесь немало потрудились колонисты, умножив естественные богатства острова, да и сама природа воздвигла тут надёжную крепость — Гранитный дворец. Пираты превратят мирный уголок в свой притон, и именно то обстоятельство, что остров необитаем и ещё не открыт мореплавателями, послужит разбойникам верной гарантией безопасности, и не на один год. Бесспорно и то, что Боб Гарвей со своей шайкой не пощадит докучливых свидетелей и уничтожит всех колонистов до одного. Сайрес Смит и его товарищи не могли рассчитывать спастись бегством или укрыться где-нибудь на острове, так как пираты решили там прочно обосноваться; даже когда «Быстрый», предпримет очередную пиратскую вылазку, несколько человек из экипажа, вероятно, останутся на суше. Следовательно, есть только один выход — вступить в бой, истребить всех этих головорезов, не заслуживающих никакого снисхождения, прибегнув для этой цели к любому средству, ибо с такими людьми всякое средство хорошо.

Вот какие мысли теснились в голове Айртона, и он знал, отлично знал, что Сайрес Смит думает то же самое.

Но возможно ли сопротивление и принесёт ли оно колонистам желанную победу? Это зависит от того, насколько хорошо вооружён бриг и сколько людей он имеет на борту.

Вот это-то и решил узнать любой ценой Айртон, и, когда, примерно через час, на палубе смолкли крики и проклятья, когда добрая половина пиратов уснула, сражённая непомерным количеством хмельного, он, не колеблясь, проник на палубу, где уже потухли огни и царил полный мрак.

Он вскарабкался по ватер-штагам на бушприт и оттуда пробрался на бак. Осторожно лавируя между спавшими там и сям каторжниками, он обошёл всё судно и установил, что на «Быстром» имеется четыре восьми- или десятифунтовые пушки. Ощупав их для верности, он убедился, что заряжаются они с казённой части. Следовательно, перед ним были орудия последнего образца, удобные в действии и обладающие огромной разрушительной силой.

На палубе Айртон насчитал десять спящих пиратов, но, очевидно, столько же, если не больше, мирно почивали в кубрике. К тому же из разговоров, которые удалось подслушать Айртону, явствовало, что численность экипажа составляет пятьдесят человек. Пятьдесят против шести колонистов острова Линкольна — не слишком ли много? Но зато благодаря самоотверженному поступку Айртона Сайрес Смит не будет застигнут врасплох, он своевременно узнает о силах противника и сможет действовать обдуманно и осторожно.

Теперь Айртон мог с чистой совестью возвратиться на берег и отдать отчёт своим товарищам, ради которых он предпринял эту опасную разведку; он уже намеревался покинуть судно и пуститься в обратный путь.

Но вдруг смелая мысль мелькнула в его голове — недаром Айртон сказал инженеру, что он хочет выполнить свой долг, вернее, сделать больше того, чем требовал долг. Да, он пожертвует жизнью, зато остров и колонисты будут спасены. Бесспорно одно: Сайрес Смит и его товарищи не могут дать отпор пятидесяти прекрасно вооружённым пиратам, которые всё равно одержат верх, ворвутся ли они силой в Гранитный дворец или поведут осаду и возьмут поселенцев измором. Перед умственным взором Айртона возникли лица его спасителей, тех, что помогли ему вернуть человеческий облик, стать честным человеком, тех, коим он обязан буквально всем. И вот пираты безжалостно истребят их, уничтожат плоды их трудов, превратят остров в разбойничий вертеп! А кто окажется прямым виновником всех этих бедствий? Сам Айртон, ибо его прежний друг и сообщник Боб Гарвей лишь осуществил его собственные замыслы. При этой мысли Айртона охватил ужас. Он решил во что бы то ни стало взорвать бриг и вместе с ним весь экипаж. Пусть он, Айртон, погибнет, зато с честью выполнит свой долг.

Айртон больше не колебался. Добраться до крюйт-камеры, которая обычно расположена в кормовой части корабля, не представляло особого труда. На пиратском судне должен иметься солидный запас пороха, и одной-единственной искры будет достаточно, чтобы взорвать его в мгновение ока.

Айртон осторожно спустился в межпалубное помещение, где вповалку лежали пираты, которых свалил с ног не столько сон, сколько хмель. У грот-мачты горел фонарь, а вокруг неё была устроена стойка для огнестрельного оружия всех видов.

Айртон выбрал себе револьвер, убедившись предварительно, что он заряжен и что капсюль на месте. Теперь он может выполнить свой губительный для брига план. И он бесшумно пополз к корме, где под ютом должна была находиться крюйт-камера.

Однако здесь на корабле, погружённом в полумрак, продвижение было сопряжено с немалыми трудностями, так как дорогу преграждали тела пиратов; Айртон то и дело задевал кого-нибудь из спящих, и тот, не открывая глаз, разражался бранью и даже толкал дерзкого; тогда Айртон, сдерживая дыхание, замирал на месте. Всё же он добрался до переборки, отделявшей кормовую часть судна, и нащупал дверь, несомненно дверь самой крюйт-камеры.

Оставалось взломать эту дверь, и Айртон взялся за дело, стараясь не шуметь, что было нелегко, так как ему предстояло сбить висячий замок. Однако под могучей дланью Айртона замок подался, и дверь отворилась.

В ту же самую минуту чья-то рука тяжело опустилась на плечо Айртона.

— Что тебе здесь надо, друг любезный? — раздался над его ухом грубый голос, и какой-то рослый человек вдруг поднёс фонарь к самому лицу Айртона.

Айртон невольно отпрянул. В ярко блеснувшем луче света перед ним предстал прежний сообщник — Боб Гарвей, но Гарвей не узнал Айртона, ибо считал, что тот уже давно умер.

— Что тебе здесь надо? — повторил Боб Гарвей, хватая Айртона за пояс.

Но Айртон, не ответив, с силой отшвырнул от себя вожака пиратов и бросился к крюйт-камере. Один выстрел из револьвера в бочку с порохом — и всё будет кончено!..

— Ко мне, ребята! — завопил Боб Гарвей.

Двое или трое пиратов, разбуженные его криком, вскочили и бросились на Айртона, норовя сбить его с ног. Но силачу Айртону удалось вырваться из их рук. Раздались один за другим два револьверных выстрела, и два преступника рухнули на пол; но внезапный удар ножа рассёк Айртону плечо, прежде чем он успел увернуться.

Айртон понял, что замысел его сорвался. Боб Гарвей захлопнул дверь крюйт-камеры, а на корабле, где тем временем проснулось большинство пиратов, началась суматоха. Надо было спасать свою жизнь, чтобы продолжить бой в рядах колонистов. Значит, оставалось одно — бежать.

Но не поздно ли? Шансов на спасение было немного, однако Айртон решил во что бы то ни стало добраться до своих товарищей.

В револьвере оставалось четыре патрона. Айртон выстрелил ещё дважды, однако ж выстрел, предназначавшийся Бобу Гарвею, не попал в цель, а если и ранил его, то ранил легко; Айртон, воспользовавшись тем, что пираты на миг отступили, бросился к трапу, ведущему на палубу брига. Пробегая мимо фонаря, Айртон разбил его рукояткой револьвера, палуба погрузилась во мрак, что значительно облегчало бегство.

Кое-кто из пиратов, разбуженных шумом, спускался по трапу. Пятым выстрелом Айртон сбросил одного с лестницы, а остальные шарахнулись в сторону, не понимая толком, что такое происходит на корабле. В два прыжка Айртон выскочил на палубу и через три секунды послал шестой, последний, выстрел прямо в физиономию какого-то пирата, который схватил было беглеца за ворот; затем Айртон перепрыгнул через фальшборт и бросился в море.

Не успел он отплыть и шести саженей, как вокруг него под градом пуль забурлила вода.

Что перечувствовал Пенкроф, поджидавший Айртона на островке, под защитой скалы, что перечувствовали Сайрес Смит, журналист, Герберт, Наб, укрывшиеся в Трущобах, когда до их слуха долетел звук пальбы. Схватив ружья, они бросились на берег и ждали нападения, готовые смело отразить врага.

Они не строили никаких иллюзий: Айртон попал в руки пиратов и, конечно, уже простился с жизнью; возможно, морские разбойники решили воспользоваться ночным временем и вот-вот высадятся на берег!

Прошло полчаса, но жестокая тревога колонистов не унималась. Выстрелы прекратились, однако до сих пор нет ни Айртона, ни Пенкрофа. Неужели пираты уже завладели островком. Может быть, необходимо сейчас же, немедленно броситься на помощь Айртону и Пенкрофу? Но как? Из-за большой воды невозможно было переправиться через пролив. Да и пирога находилась по ту сторону. Так судите же сами, какие душевные муки переживали Сайрес Смит и его товарищи!

Наконец в половине первого ночи к берегу причалила пирога, в ней сидели два человека. Колонисты с распростёртыми объятиями встретили Айртона, который отделался лёгкой раной в плечо, и Пенкрофа, живого и невредимого.

Не мешкая все отправились в Трущобы. Здесь Айртон поведал слушателям о своих приключениях, не скрыв от них и свою неудачную попытку взорвать бриг.

Едва успевая отвечать на рукопожатия товарищей, Айртон продолжал свой рассказ. Он не утаил от них, что положение весьма серьёзное. Пираты сейчас начеку. Они уже знают, что остров Линкольна обитаем, и поэтому не замедлят высадить на берег многочисленный и хорошо вооружённый отряд, который никому спуску на даст. Значит, если поселенцы попадут в руки пиратов, рассчитывать на пощаду нечего.

— Что ж, мы сумеем сложить свои головы, — заметил журналист.

— А теперь возвратимся домой и будем бдительно следить за врагом, — сказал инженер.

— Как вы полагаете, мистер Смит, удастся нам выбраться из беды? — спросил моряк.

— Безусловно, Пенкроф.

— Ну, как сказать! Шестеро против пятидесяти!

— Вы правы, шестеро… если не считать…

— Кого? — спросил Пенкроф.

Сайрес молча указал рукой на небо.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Туман рассеивается. — Распоряжение инженера. — Три поста. — Айртон и Пенкроф. — Первая шлюпка. — Ещё две другие. — На островке. — Шестеро пиратов на суше. — Бриг снимается с якоря. — Батарея «Быстрого». — Надежды нет. — Неожиданная развязка.

Ночь прошла без происшествий. Колонисты были начеку и не покидали своего наблюдательного поста, то есть Трущоб. Пираты, со своей стороны, казалось, не делали никаких попыток высадиться на берег. С тех пор как смолкли ружейные залпы, посланные вслед Айртону, не было слышно ни выстрела, ни шума; ничто не указывало на присутствие судна в водах, омывающих остров Линкольна. Можно было даже подумать, что бриг снялся с якоря, боясь встретить ожесточённое сопротивление, и счёл за благо покинуть эти широты.

Но дело обстояло иначе, и когда занялась заря, колонисты разглядели в утренней дымке неясные очертания корабля. Это был «Быстрый».

— Так вот, друзья мои, — начал инженер, — какие меры необходимо, мне кажется, принять, прежде чем туман окончательно рассеется. Пока что он скрывает нас от пиратов, и мы можем действовать, не возбуждая их подозрений. Прежде всего надо создать впечатление, что остров густо населён и жители его сумеют дать врагу достойный отпор. Поэтому предлагаю разделиться на три группы: первой остаться в Трущобах, второй — направиться к устью реки Благодарения. А третьей, по-моему, всего разумнее устроить засаду на островке, чтобы помешать пиратам высадиться или хотя бы задержать их там. В нашем распоряжении два карабина и четыре ружья. Значит, оружие у нас есть, и мы будем нещадно уничтожать врагов, благо пороха и пуль нам хватит с избытком. А пиратских ружей и даже пушек нам бояться нечего. Ведь они бессильны против этих скал, и, так как мы не будем стрелять из окон Гранитного дворца, пиратам и в голову не придёт обстреливать его с брига, что грозило бы разрушением нашему жилищу. Единственно, чего нам следует опасаться, — это рукопашной схватки, поскольку экипаж брига превосходит нас численностью. Поэтому-то мы и должны помешать высадке, в то же время оставаясь невидимыми для противника. Итак, не будем жалеть патронов. Стреляйте без передышки, но притом метко. Каждый из нас должен уложить восемь, а то и десять врагов, и мы это сделаем.

Сайрес Смит наметил чёткий план действия, говорил он самым спокойным тоном, будто речь шла о повседневных работах, а не о кровопролитной битве. Товарищи, не прерывая, выслушали его речь, и молчание их было знаком безоговорочного согласия. Теперь каждому предстояло немедленно занять свой пост под покровом ещё не рассеявшегося тумана.

Наб и Пенкроф тотчас же отправились в Гранитный дворец и принесли оттуда достаточное количество пуль и пороха. Гедеон Спилет и Айртон — оба первоклассные стрелки — вооружились карабинами, бившими на целую милю. Оставшиеся четыре ружья распределили между Сайресом Смитом, Набом, Пенкрофом и Гербертом.

Теперь поглядим, как были расставлены посты.

Сайрес Смит с Гербертом остались в Трущобах и отсюда из засады могли держать под обстрелом довольно значительную часть берега у подножия Гранитного дворца.

Гедеон Спилет с Набом укрылись в скалах возле устья реки Благодарения, где подняли большой мост, а также и все мостики, — этой группе поручалось не только не подпускать ни одной вражеской шлюпки, но и по возможности воспрепятствовать высадке пиратов на противоположном берегу.

А Пенкроф с Айртоном тем временем спустили на воду пирогу, чтобы переправиться через пролив на островок, где они и должны были занять два отдалённых друг от друга поста. Увидев, что стрельба идёт с четырёх сторон, пираты решат, что остров населён и жители его дорого продадут свою свободу.

Если же высадка пиратов всё-таки состоится или если возникнет угроза, что Пенкрофа и Айртона обойдут с тыла, оба друга обязаны немедленно вернуться на остров и направиться в наиболее угрожаемый участок.

Прежде чем занять свои боевые посты, колонисты в последний раз крепко пожали друг другу руки.

Пенкроф, обнимая Герберта, своего наречённого сына, собрал всю силу воли, чтобы скрыть обуревавшее его волнение, и друзья расстались.

Не теряя времени Сайрес Смит с Гербертом и журналист с Набом тронулись в путь и вскоре исчезли за скалами, а через пять минут Айртон и Пенкроф благополучно переправились через пролив, высадились на островке и укрылись за скалами на его восточном берегу.

С берега их не заметили, да и сами они с трудом различали в густом тумане очертания корабля.

Было половина седьмого утра.

Скоро завеса тумана разорвалась, и показались окутанные лёгкой дымкой верхушки мачт. Ещё несколько мгновений туман клубился над поверхностью моря, затем поднялся ветер и унёс вдаль последние его клочья.

Корпус «Быстрого», чётко вырисовываясь на фоне чистого неба, стоял на двух якорях, носом к северу и повернув к острову свой левый борт. Как и предполагал Сайрес Смит, бриг находился примерно в миле с четвертью от берега.

На мачте развевался зловещий чёрный флаг.

Инженер, вооружившись подзорной трубой, разглядел четыре пушки, составлявшие судовую батарею; дула пушек были обращены в сторону острова. Казалось, они лишь ждали сигнала, чтобы начать обстрел.

Однако «Быстрый» продолжал хранить молчание. По палубе расхаживали двадцать, может статься и тридцать пиратов. Несколько человек стояли на юте, двое других взобрались на салинг у грот-брамселя и, вооружившись подзорной трубой, внимательно озирали остров.

Очевидно, Боб Гарвей и его команда лишь смутно представляли себе события, разыгравшиеся минувшей ночью на борту судна. Какой-то полуголый человек взломал дверь крюйт-камеры, они набросились на него, он выпустил шесть пуль, убил их товарища, ранил ещё двоих. Но что же сталось с этим человеком? Настиг ли его ружейный залп? Удалось ли ему добраться вплавь до острова? Да откуда вообще он взялся? Что делал на их судне? Должно быть, и впрямь решил взорвать бриг, как полагал Боб Гарвей. Во всём этом нелегко было разобраться. Но в одном были теперь твёрдо уверены беглые каторжники: неведомый остров, против которого бросил якорь «Быстрый», обитаем и, возможно, на защиту его встанет всё население. И всё же ни на берегу, ни на плоскогорье — ни души. И нигде ни малейших признаков человеческого жилья. Неужели жители успели бежать в глубь острова?

Вот какими вопросами задавался предводитель пиратов Боб Гарвей, и, как человек осмотрительный, он желал хорошенько ознакомиться с местностью, прежде чем послать туда свою шайку.

Прошло полтора часа, но ничто на борту брига не указывало, что пираты готовятся к нападению или высадке. Очевидно, Боб Гарвей пребывал в нерешительности. Даже в самую сильную подзорную трубу он, понятно, не мог разглядеть колонистов, притаившихся меж скалами. И вряд ли его внимание привлекла завеса из зелёных ветвей и лиан, скрывавшая окна Гранитного дворца и ярким пятном выделявшаяся на голой отвесной стене. И вправду, как он мог представить, что здесь, на такой высоте, в недрах гранитного кряжа, устроил себе жильё человек? На всём побережье бухты Соединения — от мыса Коготь до мыса Челюсть — не было никаких признаков того, что остров обитаем.

Однако в восемь часов утра поселенцы подметили на борту «Быстрого» какое-то движение. При помощи талей матросы спустили на воду шлюпку. Семь человек разместились в ней. У каждого было ружьё; один из семёрки пиратов сел за руль, четверо взялись за вёсла, а двое пристроились на носу; низко пригнувшись и держа ружья на изготовку, они внимательно оглядывали берег. В их задачу, несомненно, входила разведка острова, а никак не высадка, потому что в этом случае капитан выслал бы более многочисленный отряд.

Пираты, наблюдавшие с салингов, конечно, заметили, что перед островом имеется ещё небольшой островок, отделённый от него проливом шириной примерно в полмили. Сайрес Смит вскоре убедился, следя за шлюпкой, что пираты не собираются войти в пролив, очевидно по соображениям осторожности, а хотят сначала пристать к островку.

Пенкроф и Айртон, притаившиеся каждый в своём укрытии, за выступом скалы, видели, что шлюпка направляется прямо к ним, и ждали, когда она подойдёт на расстояние выстрела.

Гребцы осторожно продвигались вперёд, стараясь не привлекать внимания к шлюпке, и подгоняли её редкими взмахами вёсел. Видно было, что один из пиратов, сидевший на носу, держит в руке лот и пытается найти фарватер, проложенный течением реки Благодарения. А это означало, что Боб Гарвей хочет подвести свой бриг как можно ближе к берегу. Человек тридцать пиратов, рассыпавшись по вантам, следили за шлюпкой и примечали путь, чтобы без опасности подойти к берегу.

Не доходя двух кабельтовых до островка, шлюпка остановилась. Рулевой встал и вытянулся во весь рост, ища взглядом, где бы лучше пристать.

В это мгновение раздалось два выстрела. Белое облачко дыма всплыло над утёсами. Рулевой и матрос с лотом в руке навзничь упали на дно шлюпки. Пули, выпущенные Айртоном и Пенкрофом, одновременно сразили двух разбойников.

Почти тотчас же послышался страшный грохот, над бригом поднялся столб дыма, и пушечное ядро ударило о скалы, под которыми укрылись Айртон и Пенкроф; осколки камня полетели во все стороны, но, к счастью, наши стрелки уцелели.

Гром проклятий донёсся со шлюпки, однако она тут же поплыла дальше. Место рулевого занял один из матросов, гребцы с яростью налегли на вёсла.

Вместо того чтобы повернуть к бригу, как можно было предположить, шлюпка прошла вдоль берега, намереваясь обогнуть островок с южной стороны. Пираты гребли изо всех сил, стараясь уйти подальше от пуль.

Они подошли на пять кабельтовых к той части берега, которая оканчивалась мысом Находки, и, описав полукруг, по-прежнему под защитой батареи судна, направились к устью реки.

Было ясно, что они хотят проникнуть в пролив и обойти с тыла тех, кто сидит в засаде на островке; таким образом, защитники островка, как бы многочисленны они ни были, очутились бы между шлюпкой, откуда сыпались ружейные пули, и бригом, откуда летели пушечные ядра, — положение явно незавидное.

Добрых пятнадцать минут шлюпка двигалась во взятом ею направлении. На воде и в воздухе царили ничем не нарушаемая тишина, ничем не возмутимое спокойствие.

Хотя Пенкроф и Айртон отлично понимали, что их могут обойти с тыла, они не собирались покидать свой пост по многим соображениям — ни к чему было обнаруживать перед нападающими своё присутствие, став таким образом мишенью для орудий «Быстрого», да, кроме того, они надеялись на Наба и Гедеона Спилета, охранявших устье реки, а также на Сайреса Смита с Гербертом, укрывавшихся в скалах Трущоб.

Минут через двадцать после первых выстрелов шлюпка подошла к устью реки на расстояние не меньше двух кабельтовых. Начался обычный в этот час прилив, особенно сильный здесь, в узком проливе; шлюпку потащило к реке, и пираты удерживались посередине пролива только потому, что работали изо всех сил вёслами, но когда они оказались на расстоянии выстрела от устья реки, две пули, выпущенные им навстречу, уложили ещё двух пиратов: Наб и Спилет не промахнулись.

Тотчас же с брига вылетело второе ядро, посланное туда, где поднялся предательский дымок, но оно лишь обломило несколько скал, не причинив ни малейшего вреда людям.

Теперь в шлюпке осталось только три боеспособных человека. Подхваченная течением, она с быстротой стрелы пронеслась мимо Сайреса Смита и Герберта, которые, однако, благоразумно воздержались от выстрелов, опасаясь, что пули не достигнут цели; затем, обогнув северную оконечность островка, шлюпка всего лишь на двух вёслах пустилась в обратный путь к бригу.

До сих пор защитникам островка не на что было жаловаться. Первая вылазка окончилась неудачно для врага. Четверо пиратов были тяжело ранены, а может быть, и убиты; ни у кого из колонистов не было даже царапины, а они не выпустили зря ни одной пули. Если враги и впредь не переменят тактики и снова пошлют для высадки шлюпку, не составит труда перебить их одного за другим.

Ясно, какие огромные преимущества представлял манёвр, предложенный инженером. Пираты, несомненно, решат, что перед ними многочисленный и хорошо вооружённый неприятель, которого не так-то легко одолеть.

Только через полчаса, не раньше, шлюпка, упорно боровшаяся с набегавшими волнами, добралась до «Быстрого». До колонистов донеслись громкие крики, когда гребцы вынесли из шлюпки своих раненых товарищей; с брига послали три или четыре ядра, хотя они не могли достичь цели.

Но теперь уже целая дюжина пиратов, опьянённых злобой, а быть может, и вчерашними возлияниями, пустилась на шлюпке к берегу. Вслед за ней на воду спустили вторую шлюпку, куда уселись восемь человек, и пока первая шла прямо к островку, надеясь выбить оттуда врага, вторая начала маневрировать с расчётом проникнуть в устье реки Благодарения.

Положение Пенкрофа и Айртона становилось слишком опасным, и они поняли, что пора перебраться обратно на остров.

Однако они решили подпустить поближе первую лодку, и два метких выстрела снова внесли расстройство в ряды гребцов. Затем стрелки выбрались из засады, как ветер пронеслись под градом пуль по островку, вскочили в пирогу и пересекли пролив в тот самый момент, когда вторая шлюпка достигла южной оконечности островка; затем они укрылись в Трущобах.

Едва только они успели присоединиться к Сайресу Смиту и Герберту, как пираты с первой шлюпки высадились на островок и бросились обшаривать его.

Почти одновременно раздались выстрелы у устья реки Благодарения, куда быстро подошла вторая шлюпка. Двое из восьми человек команды были сражены Гедеоном Спилетом и Набом, а шлюпка, увлекаемая непреодолимым течением, разбилась о подводные рифы у входа в устье. Однако шестеро уцелевших пиратов, подняв ружья над головой, чтобы уберечь их от воды, выбрались на правый берег реки. Но, поняв, что здесь они являются слишком хорошей мишенью для стрелков, находившихся в засаде, они со всех ног бросились бежать в направлении мыса Находки, где их не могли настичь вражеские пули.

Положение создалось следующее: на островке находилось двенадцать пиратов, правда, некоторые из них были ранены, но зато в их распоряжении имелась лодка; на остров высадилось шесть человек, но добраться до Гранитного дворца они не могли, так как путь им преграждала река, а все мосты были подняты.

— Держимся пока, — воскликнул Пенкроф, вбегая в| Трущобы, — ведь, правда, держимся ещё, мистер Сайрес?! Как, по-вашему?

— По-моему, — ответил инженер, — бой неминуемо вступит в новую фазу, нелепо было бы предположить, что пираты какие-то дурачки и будут по-прежнему пытаться высадить команду на берег в столь неблагоприятных для них условиях!

— Ни за что им не перебраться через пролив, — заяви моряк. — Айртон и мистер Спилет не зря вооружились карабинами, не бойтесь, ни одного головореза не пропустят. Вы же знаете, их карабины больше чем на милю бьют!

— Правильно, — подтвердил Герберт, — но что можно сделать с двумя карабинами против судовой батареи?

— Ну, бриг ещё в пролив не вошёл, — возразил Пенкроф.

— А если всё-таки войдёт? — спросил Сайрес.

— Да это невозможно, ведь он рискует там сесть на мель, и тогда ему конец!

— Нет, возможно, — вмешался в разговор Айртон. — Пираты могут воспользоваться приливом и войти сюда, даже рискуя сесть на мель во время отлива, и тогда нам не устоять против огня их пушек.

— Тысяча чертей! — воскликнул Пенкроф. — И верно, эти негодяи, как видно, готовятся поднять якорь!

— Не укрыться ли нам в Гранитном дворце? — заметил Герберт.

— Пока ещё подождём, — ответил Сайрес Смит.

— А как же Наб и мистер Спилет? — осведомился Пенкроф.

— Они успеют присоединиться к нам, когда наступит время. Будьте начеку, Айртон. Теперь слово за вашим карабином, равно как и за карабином Спилета.

Замечание Пенкрофа было совершенно справедливо! «Быстрый» поворачивался на якоре, явно намереваясь подойти к острову. Прилив продлится ещё часа полтора, и так как течение стало слабее, бриг мог легко маневрировать. Но Пенкроф никак не желал согласиться с Айртоном, что бриг рискнёт войти в пролив.

Тем временем группа пиратов, захватившая островок, постепенно добралась до противоположного берега, — теперь от суши их отделял лишь пролив. Вооружённые только ружьями, они не могли причинить никакого вреда колонистам, укрывшимся частью в Трущобах, частью в устье реки; не предполагая, что у неприятеля есть дальнобойные карабины, пришельцы считали, что здесь им не грозит ни малейшая опасность. Поэтому они преспокойно обследовали островок и даже настолько осмелели, что открыто шли по самому берегу.

Но их заблуждению суждено было рассеяться слишком скоро. Вдруг разом заговорили карабины Айртона и Спилета; должно быть, этот «разговор» пришёлся не по душе двум каторжникам, навзничь упавшим на землю.

Началась неописуемая паника. Десять уцелевших пиратов, даже не потрудившись захватить своих раненых или убитых товарищей, бросились со всех ног к противоположному берегу островка, прыгнули в шлюпку и погнали её к бригу сильными ударами вёсел.

— Ого, уже восьми человек недочёт! — воскликнул Пенкроф. — Да, мистер Спилет и Айртон, видно, стараются не отстать друг от друга.

— Господа, — сказал Айртон, заряжая свой карабин, — положение осложнилось: бриг снимается с якоря.

— Верно, якорь поднимают!.. — закричал Пенкроф.

— Уже пошёл!

И в самом деле, отчётливо слышался лязг стопора на кабестане, который вращала команда. В первую минуту «Быстрого» потянуло к якорю, но когда якорь оторвался от грунта, бриг двинулся к берегу. Ветер дул с моря. На судне подняли стаксель и фор-марсель, и оно стало приближаться к острову.

Колонисты, занявшие посты в устье реки и в Трущобах, следили за манёврами брига, не подавая признаков жизни, но не в силах были подавить охватившего их волнения. И действительно, их ждала страшная участь — обстрел вражеской батареи, бьющей по острову чуть ли не в упор, и полная невозможность нанести противнику хотя бы незначительный урон. Как тут воспрепятствовать высадке пиратов?

Сайрес Смит отлично понимал, как велика опасность, и ломал себе голову, стараясь найти выход из положения. Через несколько минут ему так или иначе придётся принять решение. Но какое? Запереться в Гранитном дворце, который обложат пираты, и выдерживать осаду неделю, месяц, а возможно, и несколько месяцев, поскольку съестных припасов хватит с избытком? Хорошо, допустим даже, что этот план ему удастся. Ну, а дальше что? Всё равно пираты станут хозяевами острова, они натешатся здесь вволю, всё перевёрнут вверх дном и в конце концов одолеют пленников Гранитного дворца.

Впрочем, оставался ещё один шанс: что, если Боб Гарвей не рискнёт ввести бриг в пролив и не пристанет к островку? В этом случае судно очутится в полумиле от острова, и с такого расстояния его ядра не смогут нанести колонии и колонистам особенно сокрушительных ударов.

— Да ни за что на свете, — твердил Пенкроф, — ни за что на свете Боб Гарвей, если он только опытный моряк, не станет рисковать своим бригом. А вдруг погода переменится? Что тогда будет с кораблём, а?

Однако бриг приблизился к островку: по-видимому, пираты намеревались достичь южной его оконечности. Дул слабый ветер, и так как течение значительно ослабело, Боб Гарвей имел возможность направить свой корабль, куда ему заблагорассудится.

Пиратские шлюпки, посланные на разведку, нашли фарватер, и поэтому бриг смело продвигался вперёд. Не составляло труда угадать его планы: он бросит якорь напротив Трущоб и отсюда ответит градом ядер и снарядов на пули колонистов, перебивших часть экипажа.

Вскоре «Быстрый» достиг оконечности островка и беспрепятственно обогнул её; на судне подняли косой грот, и бриг, держась круто к ветру, пришёл на траверз реки Благодарения.

— Ах, разбойники, лезут-таки! — закричал Пенкроф.

В эту минуту к Сайресу Смиту, Айртону, моряку и Герберту присоединились Наб и Гедеон Спилет.

Журналист и его товарищи рассудили, что пришло время покинуть свой пост близ устья реки, и рассудили совершенно справедливо, ибо оттуда стрелять по кораблю было просто бессмысленно. Куда лучше быть всем вместе в решительную минуту, когда, возможно, начнётся жестокая схватка. Гедеон Спилет и Наб добрались до Трущоб, прячась за скалы, и сыпавшиеся градом пули не причинили им ни малейшего вреда.

— Спилет! Наб! — воскликнул инженер. — Надеюсь, вы не ранены?

— Нет, не ранены, — ответил журналист, — правда, слегка задело рикошетом! Но, смотрите-ка, этот чёртов бриг входит в пролив!

— Да, — подтвердил Пенкроф, — и через десять минут он встанет на якорь против Гранитного дворца!

— А каков ваш план действия, Сайрес? — обратился Гедеон Спилет к инженеру.

— Придётся нам укрыться в Гранитном дворце, пока ещё есть время и каторжники нас не обнаружили.

— Совершенно с вами согласен, — ответил Гедеон Спилет, — но запершись там…

— Будем действовать сообразно обстоятельствам, — сказал инженер.

— Ну, тогда в путь, и поскорее! — воскликнул журналист.

— А как, по-вашему, мистер Сайрес, не лучше ли нам с Айртоном остаться здесь? — спросил моряк.

— А зачем, Пенкроф? — возразил Сайрес Смит. — Нет, нам не следует сейчас разлучаться.

Нельзя было терять ни минуты. Колонисты выбрались из Трущоб. Небольшой выступ кряжа скрывал их от глаз пиратов, толпившихся на палубе «Быстрого», но гулко эхо пушечных выстрелов, крушивших скалы, свидетельствовало о том, что бриг подходит к берегу.

Добраться до подъёмника, достичь дверей Гранитного дворца, где со вчерашнего дня сидели взаперти в большой зале Топ и Юп, было делом минуты.

И пора! В окна, увитые зеленью, они увидели, как «Быстрый», окутанный клубами дыма, входил в пролив Колонистам пришлось даже немного отойти в сторону, так как все четыре пушки палили не переставая и ядра били вслепую по Трущобам и по устью реки Благодарения, хотя защитники её уже оставили свой пост. Скалы разлетались на куски, и вслед за каждым залпом раздавались торжествующие возгласы пиратов, кричавших во всю глотку «Ур-ра!».

И всё же можно было надеяться, что Гранитный двор уцелеет, ибо Сайрес Смит приказал из предосторожности укрыть окна зеленью, но вдруг ядро снесло двери и влетело в коридор.

— Проклятье! — воскликнул Пенкроф. — Неужели эти негодяи нас обнаружили?

Возможно, что пираты и не заметили колонистов, но, несомненно, Боб Гарвей счёл своевременным дать по залп завесе зелени, которая подозрительно ярко выделялась на фоне каменной стены. Обстрел Гранитного дворца продолжался с удвоенной яростью, и вскоре ещё одно ядро сорвало зелёные ветви, обнажив в граните зияющее отверстие.

Положение колонистов стало безнадёжным. Их жилище было открыто. А они не могли воздвигнуть преграды против ядер, даже не могли укрыться от осколков гранита, фонтаном взлетавших вокруг них. Оставалось только одно: укрыться в верхнем коридоре Гранитного дворца, покинуть своё жилище на произвол судьбы. Вдруг раздался глухой удар и вслед за ним отчаянные крики.

Сайрес Смит и его товарищи бросились к окнам.

Огромный водяной столб, нечто вроде смерча невиданной силы, приподнял бриг, который треснул пополам, и через десять секунд волны поглотили судно и преступников, составлявших его экипаж!

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Колонисты на берегу. — Айртон и Пенкроф спасают то, что можно спасти. — Беседа за завтраком. — Рассуждения Пенкрофа. — Тщательный осмотр брига. — Крюйт-камера уцелела. — Новые богатства. — Последние остатки. — Обломок металлического цилиндра.

— Они взорвались! — воскликнул Герберт.

— Верно! Взлетели на воздух, словно Айртон поджёг порох в их крюйт-камере! — подтвердил Пенкроф, бросаясь вместе с Набом и юношей к подъёмнику.

— Но что же всё-таки случилось? — спросил Гедеон Спилет, который никак не мог прийти в себя после столь неожиданной развязки.

— Ну, на сей раз мы всё узнаем!.. — живо отозвался инженер.

— Что узнаем?

— Позже, позже, а теперь пойдёмте, Спилет. Главное, пиратов больше не существует.

И Сайрес Смит, увлекая за собой журналиста Айртона, поспешил на берег, где их поджидали Пенкроф, Наб и Герберт.

Морские волны поглотили бриг, даже мачт не было видно. Водяной смерч, приподняв судно, опрокинул его на бок, и в таком положении оно и затонуло — очевидно, волна хлынула в огромную пробоину. Но поскольку в этом месте пролива глубина не превышала двадцати футов, следовали ожидать, что во время отлива обнажится остов затонувшего брига.

На поверхности воды кружились обломки корабля — целый набор запасных мачт и рей, клетки с курами (крылатые пленницы были ещё живы), ящики и бочонки, которые напором воды выбросило через люки, и они постепенно всплывали на поверхность; однако не видно было ни досок палубы, ни кусков обшивки, что делало ещё более загадочными обстоятельства столь внезапной гибели «Быстрого».

Тем не менее две мачты, которые треснули в нескольких футах выше палубы и порвали при падении штаги и ванты, вскоре показались над водой вместе с парусами; одни паруса были развёрнуты, другие зажаты между деревянными частями. Но неужели же смотреть сложа руки, как отлив уносит все эти богатства в открытое море, — конечно, нет, и Айртон с Пенкрофом бросились к пироге, намереваясь пригнать уцелевший рангоут к острову или к островку Спасения.

Но когда они уже взялись за вёсла, их остановил голос Гедеона Спилета.

— А шестеро пиратов, которые высадились на правом берегу реки? — спросил он вдруг.

Он вовремя вспомнил об этих головорезах, которые пешком добрались до мыса Находки, после того как их шлюпка разбилась о прибрежные скалы.

Все взглянули в сторону мыса и не обнаружили ни одного беглеца. Вполне вероятно, что, став свидетелями гибели брига, поглощённого водами пролива, бандиты скрылись в глубине острова.

— Мы займёмся ими позже, — сказал Сайрес Смит. — Правда, бандиты могут причинить нам немало зла, так как они вооружены, но ведь шестеро против шести — это значит, что силы равны. У нас есть сейчас дела поважнее.

Айртон с Пенкрофом оттолкнули пирогу от берега, и, повинуясь мощным ударам вёсел, она понеслась к месту катастрофы.

Море было спокойно, и вода стояла очень высоко, так как два дня тому назад наступило новолуние. Следовательно, пройдёт не меньше часа, прежде чем обнажится остов брига, затонувшего в проливе.

Пенкроф и Айртон успели связать мачты и деревянные брусья канатом, конец которого забросили на берег у подножия Гранитного дворца. Колонисты соединёнными усилиями втащили их на сушу. Потом на пирогу подобрали всё, что плавало на поверхности: клетки с курами, бочонки, ящики, и всю эту добычу немедленно перенесли в Трущобы.

Вместе с обломками корабля всплыло несколько трупов. Среди них Айртон опознал Боба Гарвея и, указав Пенкрофу на мёртвое тело пирата, взволнованно произнёс:

— Вот кем был и я, Пенкроф!

— Но сейчас-то вы совсем другой, наш славный Айртон! — воскликнул моряк.

Заслуживало удивления то обстоятельство, что трупов было очень мало. Колонисты насчитали только пять-шесть утопленников, их уносило течением в открытое море. По всей вероятности, пираты, застигнутые врасплох катастрофой, не успели покинуть корабль, и, поскольку он перевернулся на бок, большинство погибло, запутавшись в бортовых сетках. Отлив, увлекавший в море трупы, избавлял колонистов от печальной необходимости предавать их земле где-нибудь в отдалённом уголке острова Линкольна.

В течение двух часов Сайрес Смит с товарищами вытаскивали обломки корабля на берег, отвязывали от реев паруса, которые, к счастью, оказались совершенно целыми, раскладывали их для просушки на песок. Поглощённые работой, они почти не разговаривали, но как много мыслей теснилось у них в голове! Бриг, со всем его содержимым, — ведь это же настоящее богатство. Всякое судно представляет собой как бы целый плавучий мирок, и имущество колонистов, несомненно, пополнится множеством необходимых предметов. Короче — повторялась, только в более крупных масштабах, история находки ящика, обнаруженного на мысу, получившем поэтому название мыса Находки.

«И почему, — думал Пенкроф, — почему бы нам не поднять затонувшее судно? Если там всего только одна пробоина, заделать её ничего не стоит, а судно тоннажем в триста, а то и четыреста тонн — это же подлинный гигант по сравнению с нашим «Бонадвентуром»! На таком судне хоть за тысячу миль отправляйся! Куда хочешь, туда и плыви! Надо бы нам с мистером Сайресом и Айртоном взяться за это дело! Стоит потрудиться!»

В самом деле, если на бриге ещё можно плавать, шансы колонистов на возвращение в родные края возрастут в сотни раз. Но, для того чтобы решить этот важный вопрос, приходилось ждать конца отлива: тогда можно будет осмотреть со всех сторон корпус судна.

Когда остатки затонувшего корабля были выловле из воды и сложены на берегу в безопасном месте, колонисты решили передохнуть и позавтракать. Они буквально падали с ног от голода. К счастью, кладовая находилась поблизости, и Наб с честью доказал свои незаурядные кулинарные способности. Завтрак состоялся на открытом воздухе возле Трущоб. Читатель, конечно, догадывается, что во время еды все разговоры вертелись вокруг неожиданного происшествия, чудом спасшего колонистов от неминуемой гибели.

— Именно чудом, — настаивал Пенкроф, — признаемся же, что головорезы взлетели в воздух в самое, что называется, время! В Гранитном дворце становилось уж очень неуютно.

— Послушайте, Пенкроф, — спросил журналист, — как, по-вашему, всё это произошло? Вы представляете себе, отчего получился взрыв?

— Нет ничего проще, мистер Спилет, — ответил Пенкроф. — Ведь на разбойничьем бриге разве такая дисциплина, как, скажем, на военном корабле! Пираты — это ведь не матросы. Должно быть, двери крюйт-камеры остались открытыми, бандиты били по острову без передышки, ну, а тут достаточно какого-нибудь дурня или ротозея, чтобы всё взлетело на воздух.

— А знаете, мистер Сайрес, — начал Герберт, — меня вот что удивляет. Почему взрыв не произвёл больших разрушений? Звук был не особенно сильный, и пострадала только обшивка. Право, можно подумать, что корабль скорее утонул, нежели взорвался.

— Это тебя удивляет, голубчик? — спросил инженер.

— Очень, мистер Сайрес.

— И меня тоже, Герберт, — ответил инженер, — и меня это очень удивляет; вот подожди, осмотрим корпус брига и, конечно, поймём, в чём тут дело.

— Неужели вы хотите сказать, мистер Сайрес, — возразил Пенкроф, — что «Быстрый» просто-напросто затонул, как самое обыкновенное судно, наткнувшееся на риф?

— А почему бы и нет? — спросил Наб. — В проливе много рифов.

— Ай да Наб, — воскликнул Пенкроф. — Значит, дружок, ты самого главного и не заметил. Я-то прекрасно видел бриг за минуту до того, как он затонул, видел, как его подкинула огромнейшая волна, видел, как он опрокинулся на левый борт. А если б он наткнулся на скалу, то пошёл бы ко дну спокойно, по примеру любого добропорядочного судна.

— Но ведь «Быстрый» как раз не добропорядочное судно! — возразил Наб.

— Увидим, увидим, Пенкроф, — сказал инженер.

— Конечно, увидим, — подтвердил моряк, — только я готов голову прозаложить, что в нашем проливе никаких подводных рифов нет. Скажите, мистер Сайрес, положа руку на сердце, что вы имели в виду, говоря, будто в этом деле есть доля чудесного?

Сайрес как будто не слышал этого замечания.

— Во всяком случае, — воскликнул Гедеон Спилет, — утонул ли бриг, взорвался ли, согласитесь, Пенкроф, что произошло это весьма кстати!

— Ещё бы, ещё бы, — ответил моряк, — но дело не в этом. Я вот спрашиваю мистера Смита, что он во всём этом происшествии видит сверхъестественного?

— Я пока не выскажу своего мнения, Пенкроф, — ответил инженер. — Вот всё, что сейчас могу вам ответить.

Но эти слова ни в малой степени не удовлетворили Пенкрофа. Он упорно настаивал на версии взрыва и не желал отступиться от неё. Никто его никогда не убедит, что в их проливе, дно которого, как и сам берег, покрыто мелким песком, что в их проливе, через который он десятки раз переправлялся во время отлива, могла вдруг существовать никому не известная подводная скала. Да и в ту минуту, когда корабль затонул, был прилив, другими словами — судно могло преспокойно пройти, не задев рифы, которых не видно было даже при отливе. Следовательно, речь могла идти только о взрыве. Следовательно, корабль не разбился о рифы. Следовательно, он взлетел на воздух.

Признаемся, что рассуждения моряка не были лишены здравого смысла.

Около половины второго колонисты сели в пирогу и поплыли к месту кораблекрушения. Жаль только, что не удалось спасти двух судовых шлюпок; но одна, как известно, разбилась близ устья реки Благодарения, и починить её не представлялось возможным, а другую поглотила пучина одновременно с бригом, который, очевидно, раздавил хрупкую шлюпку, почему она и не всплыла на поверхность.

Тем временем корпус «Быстрого» начал появляться из воды. Оказалось, что бриг лежит даже не на боку, — во время кораблекрушения мачты сломались, балласт переместился и судно перевернулось килем вверх. Таково было действие необъяснимой, но страшной подводной силы, которая, выбросив огромный столб воды, сразу опрокинула судно.

Колонисты обошли корпус брига, и, так как отлив продолжался, им удалось установить если не причину неожиданной катастрофы, то хоть её последствия.

В носовой части судна, по обе стороны киля, в семи-восьми футах от основания форштевня, бока брига были ужасно разворочены на длине не менее чем в двадцать футов. Нечего было и думать о том, чтобы заделать эти зияющие пробоины. В повреждённых местах не удалось обнаружить не только деревянной, но и медной обшивки, которую, по всей видимости, уничтожило без остатка; исчезли даже части набора, железные гвозди, болты и нагели. По всему корпусу, вплоть до кормовой части, обшивка корабельного набора расшаталась и пришла в полную негодность. Какая-то чудовищная сила сорвала фальшкиль, а сам киль в нескольких местах отошёл от кильсона и треснул по всей своей длине.

— Тысяча чертей! — воскликнул Пенкроф. — Да, этот корабль будет не так-то легко починить.

— Вернее, просто невозможно, — добавил Айртон.

— Во всяком случае, — обратился Гедеон Спилет к моряку, — взрыв, если только тут действительно был взрыв, произвёл довольно странное действие. Посмотрите-ка, палуба и надводная часть, которым полагалось бы взлететь на воздух, целёхоньки! А взгляните на эти пробоины: судя по их размерам, бриг именно наткнулся на подводный риф, а не взорвался.

— Да нет же в нашем проливе никаких рифов, — сказал моряк. — Ладно, я согласен признать любую причину гибели брига, только не ваши рифы!

— Давайте попробуем проникнуть внутрь судна, — предложил инженер. — Возможно, нам удастся установить там истинную причину гибели «Быстрого».

Все согласились с этим разумным предложением, Да, кроме того, надо было составить опись богатств, находившихся в затопленном судне, и попытаться спасти их.

Пробраться во внутреннюю часть брига не составляло теперь особого труда. Вода, постепенно убывая, почти совсем ушла, и проникнуть внутрь судна всего удобнее было через нижнюю палубу, которая теперь оказалась наверху, так как корпус судна перевернулся. Чугунные чушки, использованные в качестве балласта, пробили её в нескольких местах. Вода с мерным журчанием выбегала из трещин, испещривших корпус брига.

Сайрес Смит и его товарищи, вооружившись топорами, вступили на искалеченную палубу. Проход загромождали ящики всех размеров, и так как они пробыли под водой недолго, можно было ожидать, что содержимое их не пострадало.

Первым делом колонисты оттащили весь груз в надёжное место. Прилив начнётся только через несколько часов, и друзья не потеряли времени даром. Айртон и Пенкроф установили у пробоины тали для спуска ящиков и бочонков. Их грузили на пирогу и тут же доставляли на берег. Брали с брига всё подряд, решив потом на досуге осмотреть и рассортировать новое имущество.

Но и сейчас колонисты убедились, к великой своей радости, что в трюмах брига хранится много ценных вещей — самые разнообразные предметы, домашняя утварь, посуда, штуки материи, инструменты, — словом, обычный груз судна, ведущего торговлю с островами Полинезии. Вероятно, тут было всего понемногу, а это как раз и улыбалось колонистам острова Линкольна.

Однако Сайрес Смит с удивлением убедился в том, что пострадал не только, как мы уже говорили, корпус брига вследствие какого-то удара, приведшего к катастрофе, но даже внутренность судна, особенно в носовой его части. Переборки и пиллерсы были снесены, словно внутри брига разорвался снаряд поистине огромной разрушительной силы. Колонисты беспрепятственно прошли от носа до кормы, лавируя между ящиками и тюками, которые постепенно извлекались из трюма. К счастью, все эти вещи оказались не тяжёлыми, но лежали они в беспорядке.

Колонисты добрались до кормовой части судна — туда, где раньше находился ют. По словам Айртона, здесь-то и следовало искать крюйт-камеру. Сайрес Смит надеялся, что она не взорвалась, и, следовательно, несколько бочонков с порохом уцелели, а так как порох обычно хранится в металлической упаковке, он, очевидно, не подмок.

Предположения инженера оправдались. Среди множества снарядов колонисты обнаружили десятка два бочонков с порохом, обитых изнутри медными листами; бочонки были тут же со всеми предосторожностями извлечены из крюйт-камеры. Пенкроф, следовательно, мог собственными глазами убедиться, что «Быстрый» погиб не от взрыва. Как раз та часть судна, где была расположена крюйт-камера, пострадала меньше других.

— Что ж, возможно, — согласился моряк, но тут же упрямо добавил: — А всё-таки никаких рифов в нашем проливе нет!

— Тогда что же произошло? — спросил Герберт.

— Не знаю, — отрезал Пенкроф, — и мистер Сайрес тоже не знает, и никто не знает, и не узнает никогда!

Занятые осмотром судна, колонисты не заметили, как прошло несколько часов и начался прилив. Пришлось прекратить спасательные работы. Впрочем, нечего было бояться, что волны унесут остов брига в открытое море, так как судно уже увязло в песке и держалось прочнее, чем на всех своих якорях.

Поэтому можно было спокойно ждать следующего отлива, чтобы закончить выгрузку обнаруженного на бриге имущества. Но сам корабль погиб безвозвратно, и надо было в спешном порядке спасти хоть обломки корпуса, пока их не засосал зыбучий песок на дне пролива.

Было уже пять часов вечера. Нелёгкий выдался для колонистов денёк. Они пообедали с отменным аппетитом и, хотя валились с ног от усталости, не могли устоять против искушения ознакомиться с содержимым ящиков, обнаруженных в трюмах «Быстрого».

В большинстве ящиков оказалось готовое платье, которое, по вполне понятным причинам, было встречено радостными возгласами колонистов. Одежды, всевозможного белья и обуви всех размеров было так много, что хватило бы с избытком на целую колонию.

— Ну и богатство нам привалило, — твердил Пенкроф. — Только куда нам такая масса?

То и дело раздавалось громкое «ура», которым неунывающий моряк приветствовал каждую новую находку — то бочонок с водкой из сахарного тростника, то кипы табаку, то огнестрельное или холодное оружие, тюки хлопка, сельскохозяйственный инвентарь, плотничьи, столярные и кузнечные инструменты, мешки с семенами самых различных растений, не пострадавшие от своего кратковременного пребывания в воде. Ах, каким поистине неоценимым кладом было бы всё это для них два года тому назад! Но ничего, даже сейчас, когда изобретательные и трудолюбивые колонисты сумели собственными руками создать всё необходимое, эти сокровища найдут своё применение.

В кладовых Гранитного дворца места хватало с избытком, но в тот день уже некогда было заниматься переноской вещей. При всём том не следовало забывать, что на острове бродят шестеро уцелевших пиратов с «Быстрого», что незваные гости — отъявленные негодяи и что следует держаться начеку. Пусть мост на реке Благодарения и все мостики подняты, разве преступников остановит ручей или даже река? А сейчас, доведённые до крайности, они стали вдвойне опасны.

Пока ещё незачем было принимать меры против пришельцев. Время само покажет, как нужно действовать, решили колонисты, а пока необходимо зорко охранять ящики и тюки, сложенные возле Трущоб, и поэтому друзья всю ночь по очереди несли дежурство.

Ночь прошла спокойно, пираты не осмелились напасть на поселенцев. Дядюшка Юп и Топ, на которых возложили охрану Гранитного дворца, конечно, не замедлили бы поднять тревогу.

Три следующих дня — девятнадцатое, двадцатое двадцать первое октября — колонисты потрудились на славу, спасая всё, что представляло хоть какую-нибудь ценность, — будь то груз «Быстрого» или части его оснастки. Во время отлива они разгружали трюм. Начинался прилив — доставляли имущество на берег. Хотя песок с каждым днём всё больше засасывал остов корабля, удалось всё же снять с брига большую часть его медной обшивки. Несколько раз Айртон и Пенкроф ныряли на дно канала и извлекали оттуда тяжёлые предметы, которые грозил поглотить песок, — цепи, якоря, чугунные чушки и даже четыре орудия судовой батареи; с помощью пустых бочек удалось пригнать этот груз к берегу.

Как мы видим, колонисты изрядно пополнили не только свои склады и кладовые, но и свой арсенал. Пенкроф увлечённый новыми замыслами, лелеял план установить батарею, которая охраняла бы подступы к проливу и устью реки. Ведь у них как-никак четыре орудия, и с их помощью Пенкроф намеревался обратить в бегство любую флотилию, «хоть самую мощную», как он выражался, если таковой придёт охота пуститься в плавание по водам, омывающим остров Линкольна.

Между тем, как от брига остался один ни на что не годный остов, началась непогода и довершила дело разрушения. Сайрес Смит решил было взорвать бриг и затем вытащить его останки на сушу, но поднявшийся норд-ост и разбушевавшееся море избавили колонистов от излишней траты пороха.

И действительно, в ночь с двадцать третьего на двадцать четвёртое октября буря разбила вдребезги остов брига и выбросила часть обломков на берег.

Вряд ли стоит говорить, что Сайрес Смит в поисках судовых бумаг тщательнейшим образом обшарил все шкафы и ящики на юте, но не обнаружил никаких документов. Очевидно, пираты уничтожили все бумаги, могущие свидетельствовать о личности их капитана или бывшего владельца брига, а так как на кормовой доске не значилось наименования порта, к которому бриг был приписан, то не представлялось возможным определить и его национальную принадлежность. Однако Айртон и Пенкроф утверждали, что, судя по носовой части брига, он вышел из английских верфей.

Через неделю после катастрофы, вернее, после таинственной развязки, спасшей жизнь колонистам, даже во время отлива уже нельзя было обнаружить следов «Быстрого». Последние его обломки унесло в море, а груз обогатил кладовые Гранитного дворца.

Однако обстоятельства столь неожиданной и странной гибели так бы и остались тайной, если бы тридцатого октября Наб, бродивший по берегу, не нашёл обломка металлического толстостенного цилиндра, хранившего на себе следы взрыва. Цилиндр этот был перекручен и разорван по краям словно под действием взрывчатого вещества.

Наб принёс находку инженеру, который трудился вместе с остальными колонистами в мастерской Трущоб.

Сайрес Смит внимательно осмотрел цилиндр, затем повернулся к Пенкрофу и сказал:

— Вы продолжаете настаивать, мой друг, что гибель «Быстрого» последовала не в результате удара о риф?

— Да, продолжаю, мистер Сайрес, — ответил моряк. — Вы же сами прекрасно знаете, что в нашем проливе никаких рифов нет.

— Ну, а что, если он наскочил на этот кусок железа? — продолжал инженер, протягивая Пенкрофу обломок металлического цилиндра.

— Вот на эту-то трубку? — воскликнул моряк, даже не пытаясь скрыть недоверия.

— Друзья мои, — обратился Сайрес Смит к колонистам, — надеюсь, вы помните, что, прежде чем затонуть, бриг подхватило и бросило вверх огромным столбом воды?

— Конечно, помним, мистер Сайрес! — поспешно отозвался Герберт.

— Вам угодно знать, чем был вызван смерч? Вот, этим. — И инженер протянул на ладони искалеченный цилиндр.

— Вот этим? — спросил Пенкроф.

— Да, потому что цилиндр — это всё, что осталось от подводной мины.

— От мины! — в один голос воскликнули колонисты.

— А кто установил мину-то эту? — сказал Пенкроф, не желая сдаваться.

— Одно могу сказать — не я! — ответил Сайрес Смит. — Но факт налицо: кто-то установил мину, и вы сами могли судить о её неслыханной разрушительной силе.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Выводы инженера. — Грандиозные планы Пенкрофа. — Надземная батарея. — Четыре выстрела. — Разговор об уцелевших пиратах. — Колебания Айртона. — Великодушие Сайреса Смита. — Пенкроф не без сожаления сдаёт позиции.

Итак, всё объяснилось взрывом подводной мины. Сайрес Смит не мог ошибиться; во время гражданской войны в США ему не раз приходилось иметь дело с этими ужасными орудиями разрушения. Именно под действием этого цилиндра, начинённого нитроглицерином, солями пикриновой кислоты или другим взрывчатым веществом, из пролива поднялся водяной столб, и сражённый молниеносным ударом, бриг пошёл ко дну; поднять его не представилось возможным, так сильно был повреждён корпус судна. Если подводная мина без труда пробивает броню фрегата, словно простую рыбачью лодку, где уж тут было устоять бригу!

Да, всё стало ясным, решительно всё… кроме одного обстоятельства: откуда взялась мина в водах пролива.

— Друзья мои, — заговорил Сайрес Смит, — теперь уж не подлежит сомнению, что на острове обитает какое-то таинственное существо, — возможно, как и мы, жертва кораблекрушения. Я говорю это затем, чтобы познакомить Айртона с теми загадочными событиями, которые происходили здесь в течение двух лет. Кто этот неведомый благодетель, который, по счастью, уже не раз приходил нам на помощь, — этого я не берусь сказать. Из каких соображений он действует и почему скрывается от нас, облагодетельствованных им людей, — этого я не могу понять. Но так или иначе, услуги эти были оказаны, и оказать их мог только человек, обладающий поистине необычайным могуществом. Айртон обязан ему в такой же мере, как и все мы, ибо, если этот неведомый покровитель спас меня из морской пучины после гибели воздушного шара, он же, очевидно, написал записку, бросил бутылку в пролив и уведомил нас таким образом о бедственном положении нашего товарища. Добавлю, что это он так своевременно подбросил на мыс Находки ящик, содержавший те предметы, в которых мы особенно нуждались; это он зажёг костёр на вершине горы, чтобы вы могли достичь острова; это он стрелял в пекари, и дробинку из его ружья мы обнаружили в теле убитого нами животного; это он поставил в проливе мину, на которой подорвался разбойничий бриг, — словом, всеми необъяснимыми и непонятными благодеяниями мы обязаны этому таинственному существу. Итак, кто бы он ни был, жертва ли кораблекрушения или изгнанник, сосланный на этот остров, забыв о нём, мы проявили бы чёрную неблагодарность. Мы в долгу перед ним и, надеюсь, рано или поздно заплатим наш долг.

— Вы совершенно правы, дорогой Сайрес, — ответил Гедеон Спилет. — Да, вы совершенно справедливо сказали, что где-то здесь, на острове, обитает некое таинственное существо, наделённое почти нечеловеческим могуществом и употреблявшее его до сих пор на благо нашей колонии. Я сказал бы даже, что этот неизвестный обладает сверхъестественной властью, если бы только мы допускали возможность существования сверхъестественной силы и её вмешательства в нашу повседневную жизнь. Возможно, он тайно сообщается с нами через колодец Гранитного дворца и узнает таким образом обо всех наших планах. Возможно, он подбросил нам бутылку, когда мы пустились на пироге в наше первое плавание по морю. Возможно, это он выбросил Топа из озера и был причиной гибели дюгоня. Возможно, что он спас вас, Сайрес, из морской пучины и притом, заметьте, при таких обстоятельствах, когда простой смертный был бы бессилен сделать что-либо. Если это действительно так — он властвует не только над делами человеческими, но и над стихиями.

Присутствующие не могли не согласиться со справедливыми рассуждениями журналиста.

— Совершенно верно, — подхватил Сайрес Смит, — никто из нас не сомневается более в существовании загадочного обитателя острова, и я признаю, что он располагает такими средствами, которые пока ещё не доступны людям. Вот ещё одна загадка… Но, обнаружив незнакомца, мы её разгадаем. Следовательно, нам предстоит решить следующий вопрос: будем ли мы и впредь уважать инкогнито этого великодушного человека или мы сделаем всё возможное, чтобы обнаружить его. Мне бы хотелось узнать на этот счёт ваше мнение, друзья.

— По-моему, — ответил Пенкроф, — кто бы он ни был — он славный малый, и я уважаю его всей душой.

— Всё это очень хорошо, — возразил Сайрес Смит, — но согласитесь, что вы не ответили на мой вопрос, Пенкроф.

— А по-моему, хозяин, — проговорил Наб, — будем мы искать этого человека или нет — безразлично. Прежде чем он сам не пожелает нам открыться, нам его ни за что не найти.

— Здорово сказано, Наб, — похвалил Пенкроф, — прямо-таки умно сказано.

— Я вполне согласен с Набом, — начал Гедеон Спилет, — но это недостаточно веский довод, чтобы отказаться от поисков. Найдём ли мы или не найдём эту таинственную личность, по крайней мере мы выполним в отношений её свой долг.

— А ты, дружок, что скажешь? — обратился инженер к Герберту.

— Ах! — воскликнул Герберт, и глаза его загорелись. — Мне так хотелось бы поблагодарить его за то, что он сначала спас вас, мистер Сайрес, а потом и нас всех!

— Неплохо придумано сынок, — откликнулся Пенкроф, — и я не прочь это сделать, да и все остальные тоже! Излишним любопытством я, как известно, не страдаю, а всё-таки охотно отдал бы правый глаз, чтобы поглядеть на этого героя. Надо полагать, он красивый мужчина, сильный такой, высокий; борода у него длинная, волнистая, волосы — словно сияние; возлежит он, должно быть, на облаках и в руках держит большой такой шар…

— Да ведь вы нам нарисовали самого господа бога, — прервал моряка Гедеон Спилет.

— Не спорю, — ответил Пенкроф, — но что ж поделаешь, если он именно таким мне представляется.

— А ваше мнение, Айртон? — спросил инженер.

— Видите ли, мистер Смит, я не знаю, что и сказать. Что бы вы ни решили, всё будет правильно и хорошо. Если вы хотите, чтобы и я принял участие в поисках, я немедля последую за вами.

— Очень вам благодарен, Айртон, — ответил Сайрес Смит, — но мне хотелось бы получить от вас более прямой ответ. Вы наш полноправный товарищ; вы много раз делом доказали нам свою преданность, и прежде чем принять такое важное решение, мы спрашиваем вашего мнения, как и мнения колонистов. Так скажите же нам, что вы думаете насчёт всего этого?

— Мистер Смит, я считаю, что мы обязаны сделать всё возможное, чтобы найти нашего таинственного покровителя, — ответил Айртон. — Может быть, он томится в одиночестве. Может быть, страдает. Может быть, с нашей помощью он начнёт новую жизнь. Вот вы сейчас сами сказали, что я его должник. Это он, конечно, он а не кто другой, посетил остров Табор, обнаружил там несчастное, страждущее существо и сообщил вам, что необходимо спасти его. Значит, по его милости я снова стал человеком. Никогда я этого не забуду.

— Что ж, решено, — сказал Сайрес Смит. — Начнём поиски, и как можно скорее. Обследуем весь остров, заглянем в каждый уголок. Обшарим все тайники, и пусть наш неизвестный друг простит нам эту нескромность, ведь она продиктована благими намерениями.

Все последующие дни колонисты деятельно готовились к зиме — запасали корм для скота, убирали урожай. Они рассудили, что сначала надо покончить со всеми неотложными делами, а уж затем пускаться на обследование острова. К тому же созрели овощи, вывезенные с острова Табор. Предстояло сложить в кладовые плоды упорного труда; к счастью, в Гранитном дворце хватило бы места для всех богатств острова. Запасы поселенцев хранились в полном порядке в этих надёжных природных кладовых, куда не могли пробраться ни четвероногие, ни двуногие враги. Массивные гранитные стены не пропускали сырости. Несколько естественных пещер, расположенных в верхней части коридора, были расширены или расчищены с помощью кирки или пороха, и таким образом в Гранитном дворце появились огромные склады, где теперь хранились провизия, боевые припасы, инструменты и посуда — словом, всё имущество поселенцев.

Пушки, снятые с брига, оказались прекрасными орудиями, отлитыми из стали, и по настоянию Пенкрофа, их втащили в Гранитный дворец с помощью лебёдок и талей; между окнами пробили бойницы, и вскоре из амбразур выглянули длинные блестящие стволы пушек. Орудия господствовали с этой высоты над бухтой Соединения. Получился как бы Гибралтар в миниатюре, и любое судно, ставшее на шпринг у острова Линкольна, оказалось бы прекрасной мишенью для этой батареи.

— Мистер Сайрес, — сказал как-то Пенкроф (это было восьмого ноября), — теперь, когда, наша батарея в полном порядке, не мешает проверить, как далеко бьют пушки.

— А вы думаете, это целесообразно? — спросил инженер.

— Не только целесообразно, но и необходимо! А то как же мы узнаем, на какое расстояние можно посылать эти милые ядра, которых у нас, благодарение небу, скопилось немало?

— Что ж, попробуем, — согласился инженер. — Однако мне кажется, что для опытной пристрелки лучше пользоваться не обычным порохом — зачем тратить его запасы впустую, — а пироксилином, у нас его очень много.

— А выдержат ли наши пушки взрывную силу пироксилина? — спросил журналист, которому, не меньше чем Пенкрофу, хотелось испытать дальнобойность батареи Гранитного дворца.

— Думаю, что выдержат. К тому же, — добавил инженер, — мы будем действовать осторожно.

Сайрес Смит недаром был знатоком артиллерийского дела. Он сразу определил, что пушки сделаны на славу. Для их изготовления пошла лучшая сталь, заряжались они с казённой части, стреляли крупнокалиберными ядрами и, следовательно, били на значительное расстояние. Как известно, дальнобойность орудия тем больше, чем длиннее траектория, описываемая ядром, а протяжённость траектории зависит от начальной скорости снаряда.

— Начальная же скорость находится в прямой зависимости от количества пороха, — пояснил инженер своим товарищам. — Таким образом, при изготовлении артиллерийских орудий самое главное — это качество металла, который должен обладать максимальным сопротивлением, а сталь бесспорно самый твёрдый из всех существующих металлов. Поэтому я полагаю, что наши пушки без риска выдержат расширение газов пироксилина и покажут прекрасные результаты.

— Вот попробуем наши пушечки, тогда всё и узнаем! — подхватил Пенкроф.

Нечего и говорить, что все четыре орудия содержались в образцовом порядке. С тех пор как пушки были извлечены из воды и доставлены на берег, Пенкроф, не жалея сил и времени, натирал их, смазывал жиром, полировал, чистил затвор, замок, зажимной винт. И сейчас орудия блестели так, словно находились на борту военного американского фрегата.

Итак, в тот же день, в присутствии всех колонистов, включая, понятно, Топа и дядюшку Юпа, были поочерёдно испробованы все четыре пушки. Их зарядили пироксилином, учтя его взрывную силу, которая как мы говорили, в четыре раза превосходит взрывную силу обычного пороха; снаряды имели коническую форму.

Пенкроф держал в руке шнур запального фитиля, готовясь действовать.

По знаку Сайреса Смита прогремел выстрел. Ядро, пущенное в сторону моря, пронеслось над островком и исчезло где-то вдали, так что определить точное расстояние не представлялось возможным.

Вторую пушку навели на крайнюю точку мыса Находки, и ядро, ударившись об острый выступ скалы на расстоянии примерно трёх миль от Гранитного дворца, разнесло его на куски.

Навёл пушку и выстрелил Герберт, и надо ли говорить, как он был горд своим первым выстрелом из орудия. Но, пожалуй, ещё больше гордился Пенкроф. Ведь это его сынок оказался таким метким пушкарём.

Третье ядро, посланное в направлении гряды дюн, идущей вдоль берега бухты Соединения, ударилось в песок на расстоянии четырёх миль от Гранитного дворца, затем силой рикошета подскочило и упало в море, подняв фонтаны брызг.

Готовясь к четвёртому выстрелу, Сайрес Смит увеличил количество пироксилина, желая испытать предельную дальнобойность орудий. Потом поселенцы отошли в сторону на случай, если пушку разорвёт, и фитиль был подожжён с помощью длинного шнура.

Раздался оглушительный грохот, но пушка выдержала, и поселенцы, бросившись к окну, увидали, как ядро срезало верхушку скалы на мысе Челюсть, на расстоянии примерно пяти миль от Гранитного дворца, и исчезло в водах залива Акулы.

— Ну, что вы скажете, мистер Сайрес, о нашей батарее? — спросил Пенкроф, чьи неистовые крики восторга чуть ли не заглушали грохот пальбы. — Пускай к Гранитному дворцу являются теперь хоть все пираты Тихого океана — добро пожаловать! Попробуй ступи теперь на берег без нашего разрешения.

— Поверьте мне, Пенкроф, — ответил инженер, — лучше обойтись без таких опытов.

— Да, кстати, — воскликнул моряк, — что мы будем делать с шестёркой головорезов, которые расхаживают по острову? Значит, пусть себе разгуливают по нашим лесам, лугам и полям? Да ведь эти пираты — настоящие ягуары, с ними, как с ягуарами, и надо поступать… А вы как думаете, Айртон? — обратился Пенкроф к своему, приятелю.

Айртон не сразу ответил, и Сайрес Смит пожалел, что моряк неосмотрительно задал подобный вопрос. Он с волнением ждал ответа Айртона.

— Я сам был таким ягуаром, мистер Пенкроф, — смущённо произнёс Айртон, — и не имею права высказывать своего мнения.

И он медленным шагом вышел из комнаты. Пенкроф всё понял.

— Ах я болван, ах дурачина! — воскликнул он. — Бедный Айртон! Но ведь я хотел только узнать его мнение он вправе его высказать, как и любой из нас.

— Совершенно справедливо, — подтвердил Гедеон Спилет, — но сдержанность Айртона делает ему честь, и мы должны уважать то чувство, с которым он вспоминает своё прошлое.

— Решено, мистер Спилет, — отозвался моряк, — больше я уж не промахнусь! Да лучше свой собственный язык проглочу, чем обижу Айртона! Но вернёмся к вопросу о пиратах. На мой взгляд, они не вправе рассчитывать на наше милосердие, и мы должны как можно скорее очистить от них остров.

— Вы действительно так считаете, Пенкроф? — спросил инженер.

— Да, считаю.

— А не лучше ли, прежде чем действовать столь беспощадно, подождать? Может быть, они и не решатся на новые враждебные действия.

— А того, что они сделали, по-вашему, недостаточно? — ответил вопросом Пенкроф, которому были чужды подобные колебания.

— Но ведь они могут перемениться к лучшему, — возразил Сайрес Смит, — кто знает, могут даже раскаяться…

— Это они-то раскаются? — воскликнул моряк, пожимая плечами.

— Пенкроф, вспомни об Айртоне! — сказал Герберт, беря моряка за руку. — Ведь стал же он честным человеком.

Пенкроф поочерёдно оглядел своих товарищей. Никогда бы он не подумал, что его предложение будет так принято. Человек прямодушный и суровый, он даже мысли не допускал, что кому-то придёт в голову миндальничать с пиратами, высадившимися на их остров, вступать в переговоры с пособниками Боба Гарвея, с разбойничьим экипажем «Быстрого»; он искренне считал их дикими зверями, которых следует уничтожать, как хищников, без колебаний и угрызений совести.

— Смотрите-ка! — воскликнул он. — Все против меня одного! Вы желаете великодушничать с этими бродягами! Пусть будет по-вашему. Только смотрите, как бы нам потом не раскаяться.

— Нам не грозит никакая опасность, — произнёс Герберт, — ведь мы будем настороже.

— Как сказать, — отозвался журналист, который до сих пор упорно молчал. — Их ведь шестеро, и они хорошо вооружены. Если бандиты разбредутся по острову или засядут где-нибудь в укромном уголке, они могут нас перестрелять одного за другим и овладеть нашей колонией.

— Почему же они до сих пор этого не сделали? — спросил Герберт. — Конечно, потому, что это не в их интересах. К тому же нас тоже шестеро.

— Ладно, ладно! — отозвался Пенкроф, нимало не убеждённый доводами друзей. — Пусть эти пай-мальчики занимаются своими делами, не будем больше говорить о них.

— Да нет же, Пенкроф, — вмешался Наб, — ты вовсе не такой злой, каким притворяешься! Если бы один из этих несчастных очутился вдруг перед тобой на расстоянии ружейного выстрела, ты ни за что не стал бы стрелять…

— Выстрелил бы не раздумывая, как в бешеную собаку Наб, — холодно возразил Пенкроф.

— Послушайте, Пенкроф, — сказал инженер, — вы не раз считались с моим мнением. Согласны вы и на этот раз положиться на меня?

— Хорошо, я и сейчас не выйду из повиновения вам, мистер Смит, — ответил Пенкроф, которого ничто не могло переубедить.

— Прекрасно, тогда будем ждать и нападём на них лишь в том случае, если они первые на нас нападут.

Предложение инженера было принято, хотя Пенкроф не одобрял эту тактику и считал, что к хорошему она не приведёт. Решение было пока выжидать, ничего не предпринимая, но держаться начеку. Ведь остров Линкольна достаточно велик, земля здесь плодородная. Если в душе у пришельцев остались добрые чувства, возможно, они в конце концов исправятся. В тех условиях, в которых они теперь очутились, в их же собственных интересах вернуться к честной жизни. Во всяком случае, следует ждать хотя бы ради человеколюбия. Правда, поселенцам уже не придётся так беспечно, как раньше, разгуливать по всему острову. Доныне они опасались лишь диких зверей, а теперь шестеро преступников, быть может более свирепых, чем хищники, бродят где-то вокруг. Опасность немалая, и, бесспорно, люди не такие храбрые, как наши колонисты, утратили бы надолго душевный покой.

Что ж из того! В споре с Пенкрофом колонисты были правы. Но окажутся ли они правы в действительности — это покажет будущее.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Проект экспедиции. — Айртон в корале. — Посещение порта Воздушного шара. — Замечания Пенкрофа на борту «Бонадвентура». — В кораль послана депеша. — Айртон не отвечает. — Выступаем завтра. — Почему бездействует телеграф? — Выстрел.

Тем временем колонисты готовились к тщательному обследованию острова, справедливо считая это своей важнейшей задачей, ибо теперь их экспедиция имела двоякую цель: прежде всего обнаружить таинственного покровителя, в существовании которого уже никто более не сомневался, и одновременно узнать, что стало с пиратами, где они укрываются, чем промышляют и чего следует опасаться с их стороны.

Сайрес Смит охотно бы двинулся в путь без промедления, но путешествие должно было продлиться несколько дней, а поэтому следовало взять с собой повозку, нагрузив её лагерным оборудованием и разной утварью, необходимой для устройства привалов. Но, как на грех, один из онагров повредил себе ногу и не мог ходить в упряжке; необходимо было дать ему несколько дней отдыха, и колонисты решили отложить отъезд на десять дней, то есть до двадцатого ноября. В этих широтах ноябрь соответствует маю в Северном полушарии. Весна была в самом разгаре. Солнце подходило к тропику Козерога — наступали самые длинные дни в году. Словом, время для экспедиции было выбрано очень удачно. Если даже она и не приведёт к желанной цели, то сколько можно будет сделать открытий, обнаружить естественных богатств: ведь по замыслу Сайреса Смита предстояло исследовать густые леса Дальнего Запада вплоть до оконечности полуострова Извилистого.

В течение десяти дней, оставшихся до начала экспедиции, колонисты решили закончить последние работы на плато Кругозора.

Однако Айртону необходимо было вернуться в кораль, так как домашние животные нуждались в присмотре и уходе. Условились, что он проведёт там два дня и вернётся в Гранитный дворец, задав скоту побольше корма.

Перед самым отъездом Айртона Сайрес Смит спросил его, не хочет ли он, чтобы кто-нибудь из колонистов сопровождал его, так как продвижение по острову теперь небезопасно.

Айртон ответил, что такие предосторожности совершенно излишни — он и один прекрасно справится с работой, да кроме того, не боится встречи с пиратами. Если в самом корале или поблизости что-нибудь произойдёт, он тут же даст знать об этом по телеграфу обитателям Гранитного дворца.

Итак, Айртон уехал рано утром 9 ноября на тележке, запряжённой онагром, а через два часа телеграф сообщил, что в корале всё в порядке.

За эти два дня Сайрес Смит осуществил свой давнишний проект — окончательно оградить Гранитный дворец от возможности неожиданного вторжения. Для этого следовало полностью скрыть верхнее отверстие бывшего водостока в южной оконечности озера Гранта; впрочем, он был уже заложен камнями и замаскирован завесой листвы и трав. Довершить начатое не представляло труда, так как достаточно было поднять на два-три фута уровень воды в озере, чтобы совсем затопить замурованный водосток.

А сделать это можно было, соорудив две запруды на озере — там, где брали начало Глицериновый ручей и Водопадная речка. Колонисты с жаром взялись за дело, и в скором времени выросли две плотины, впрочем не превышавшие семи-восьми футов в ширину и трёх футов в высоту; на их постройку пошли обломки скал, скреплённые цементом.

Когда работу закончили и вода в озере поднялась, трудно было даже догадаться, что некогда здесь, у оконечности озера, шёл подземный ход, через который раньше изливался избыток воды.

Вряд ли стоит говорить, что отводной ручеёк, питавший Гранитный дворец водой и приводивший в действие подъёмник, остался нетронутым. Когда подъёмник бывал поднят, колонисты в своём надёжном, уютном убежище могли не бояться внезапного нападения.

Быстро справившись с этой работой, Пенкроф, Гедеон Спилет и Герберт решили добраться до порта Воздушного шара, благо до отъезда ещё оставалось время. Моряку особенно не терпелось узнать, посетили ли пираты маленькую бухточку, где стоял на якоре «Бонадвентур».

— Ведь наши джентльмены, — твердил он, — высадились как раз на южной стороне бухты Соединения, и если они пошли вдоль берега, боюсь, что наш порт уже обнаружен, а тогда я гроша ломаного не дам за «Бонадвентур».

Опасения Пенкрофа были не лишены основания, и никто не оспаривал поэтому его вполне уместного намерения наведаться в порт Воздушного шара.

Моряк и его товарищи отправились в путь 10 ноября после обеда, захватив с собой ружья. Пенкроф с подчёркнуто равнодушным видом вложил по два патрона в каждый ствол своего ружья и, закончив эту операцию, многозначительно кивнул головой; этот кивок не предвещал ничего доброго любому встречному, «будь то зверь или человек», как он сам выражался, осмелившемуся подойти слишком близко к стрелку. Гедеон Спилет и Герберт тоже взяли ружья и около трёх часов пополудни покинули Гранитный дворец.

Наб проводил путников до излучины реки Благодарения и, когда они оказались на другом берегу, поднял мост. Было условлено, что на обратном пути один из них выстрелит из ружья, и Наб, услышав сигнал, опустит мост и снова соединит оба берега.

Маленький отряд направился прямо к порту, то есть к южному берегу острова. Предстояло пройти не больше трёх с половиной миль, но Гедеон Спилет с товарищами потратили на это два часа. Они тщательно обыскали всю местность, прилегающую к дороге как со стороны леса, так и со стороны Утиного болота, однако не обнаружили никакого следа беглецов; по всей вероятности, не зная ни численности колонистов, ни того, как они вооружены, пираты предпочли укрыться где-нибудь в отдалённой и недоступной части острова.

Когда путники достигли порта Воздушного шара, Пенкроф не мог удержать радостного возгласа — их судёнышко спокойно стояло на якоре в узкой бухточке. Впрочем, сама природа позаботилась укрыть её от человеческих глаз среди нагромождения высоких скал; ни с моря, ни с суши бухточки просто нельзя было увидеть, и только случайно попав туда или взобравшись на прибрежные скалы, человек мог заметить эту естественную гавань.

— Ну, значит, мошенники ещё не побывали здесь, — произнёс Пенкроф, облегчённо вздохнув. — Да и то, ползучим гадам больше по душе высокая трава, чем горы, и поэтому мы их, вероятно, встретим в лесах Дальнего Запада.

— И слава богу, — воскликнул Герберт, — а то бы они нашли наш корабль и уплыли на нём. Как бы мы тогда добрались до острова Табор?

— В самом деле, нам необходимо доставить туда записку с указанием координат острова Линкольна и нового местопребывания Айртона на тот случай, если шотландская яхта придёт за ним, — подхватил журналист.

— К счастью, наш корабль на месте, мистер Спилет! — ответил моряк. — Его экипаж и он сам готовы сняться с якоря по первому сигналу!

— Я полагаю, Пенкроф, что, закончив обследование острова, мы так и сделаем. Кстати, если мы отыщем таинственного незнакомца, он, быть может, сумеет нам многое порассказать об острове Линкольна и острове Табор. Не забудьте того, что не кто иной, как он, написал записку и, наверно, ему известно, когда должна возвратиться яхта.

— Тысяча чертей, — воскликнул Пенкроф, — да кто же он такой? Ведь подумать только, он нас знает, а мы его нет! Если он обычная жертва кораблекрушения, так чего же он тогда прячется? Мы ведь, надеюсь, честные люди, а побыть в обществе честных людей ни для кого не зазорно! Явился ли он сюда добровольно? Может ли покинуть остров, когда ему заблагорассудится? Да и здесь ли он ещё? Может, его уже нет?

Продолжая беседу о таинственном незнакомце, Пенкроф, Герберт и Гедеон Спилет поднялись на корабль и обошли кругом палубу. Вдруг моряк, бросив взгляд битенг, на котором был закреплён якорный канат, воскликнул:

— Ну и ну! Вот так чудеса!

— Что случилось, Пенкроф? — спросил журналист.

— А то, что не я завязал этот узел!

И Пенкроф показал на верёвку, которой якорный канат привязали к битенгу, чтобы он не размотался.

— Как не вы? — воскликнул в свою очередь Гедеон Спилет.

— Да так, не я, клянусь головой! Посмотрите-ка — это плоский узел, а я обычно делаю выбленочный узел.

— Может быть, вы ошиблись, Пенкроф?

— Ничего я не ошибся, — ответил моряк. — Тут сама рука действует, так сказать, без участия человека, а разве рука ошибётся?

— Значит, на борту побывали пираты? — спросил Герберт.

— Этого уж я не знаю, — сказал Пенкроф, — знаю только, что якорь подняли, а потом снова бросили. А ну-ка, глядите, — вот ещё доказательство! Якорный канат травили, а обмотка, видите, не доходит до клюза. Говорю вам, кто-то пользовался нашим судном.

— Но если бы это были пираты, они ограбили бы его или убежали…

— Убежали? А куда, на остров Табор, что ли? — повторил моряк. — Неужели вы думаете, что они решились бы пуститься в открытое море на таком маленьком судёнышке?

— Кроме того, это означало бы, что им известен остров Табор, — добавил журналист.

— Как бы то ни было, — заключил моряк, — а наш корабль побывал без нас в плавании, это так же верно, как и то, что зовут меня Бонадвентур Пенкроф и родом я из Вайнъярда.

Моряк произнёс эти слова таким убеждённым тоном, что ни Гедеон Спилет, ни Герберт не решились ему противоречить. Очевидно, кто-то побывал на судне, стоявшем в порту Воздушного шара с того самого дня, как Пенкроф перегнал его сюда. Моряк не сомневался, что якорь подымали, а потом снова опустили на дно. Но к чему подымать и опускать якорь, если не выходить в море?

— Как же мы не видели «Бонадвентура», когда он шёл вдоль острова? — рискнул заметить журналист: он не желал сдаваться, не исчерпав всех возможных возражений.

— Э, мистер Спилет, — ответил моряк, — был бы попутный ветер да ночная мгла, и через два часа ни с какого острова его не разглядишь!

— Допустим, — согласился Гедеон Спилет, — но я вот что хотел бы знать, с какой целью каторжники пользовались нашим судном и почему, совершив на нём поездку, они снова привели его в бухту?

— Эх, мистер Спилет, — возразил моряк, — пусть и это останется тайной… Слава богу, тайн кругом нас достаточно, не будем ломать себе понапрасну голову. Важно то, что наш «Бонадвентур» как был, так и остался на месте. Вот если пираты возьмут его ещё раз, тогда пиши пропало, боюсь, что нам уже не видать его больше!

— В таком случае, Пенкроф, — заметил Герберт, — может быть, разумнее отвести «Бонадвентур» к Гранитному дворцу?

— И да и нет, — отозвался Пенкроф, — вернее, всё-таки нет. Устье реки Благодарения — неподходящее место для стоянки судов, да и море там бурное.

— Ну, а если втащить его по песку до самых Трущоб?..

— Это, пожалуй, неплохо, — согласился Пенкроф, — но ведь мы должны покинуть Гранитный дворец на долгий срок, и во время нашей экспедиции «Бонадвентур», как мне кажется, будет в большей безопасности здесь. Пускай стоит себе в порту Воздушного шара, пока мы не очистим весь остров от этих проклятых бандитов.

— И я придерживаюсь того же мнения, — подхватил журналист. — Здесь по крайней мере он не так пострадает от непогоды, как в устье реки Благодарения.

— А если пираты снова явятся сюда? — заметил Герберт.

— Что ж поделаешь, сынок, — отозвался Пенкроф. — Представь себе, что, явившись, разбойники не обнаружат здесь корабль, — они тут же разыщут его у Гранитного дворца и во время нашего отсутствия без помех овладеют им. Я согласен с мистером Спилетом — лучше оставить «Бонадвентур» на месте. Вот когда мы вернёмся из нашей экспедиции и сумеем избавиться от этих головорезов, тогда дело другое, мы тотчас же перегоним судно к Гранитному дворцу. Так будет разумнее всего, и пусть себе стоит там до нового вторжения, если только найдутся ещё охотники нас беспокоить.

— Решено! — воскликнул журналист. — А теперь в обратный путь!

Вернувшись в Гранитный дворец, наши путники рассказали инженеру о том, что произошло, и он полностью одобрил их планы относительно теперешней и будущей стоянки корабля. Он даже пообещал Пенкрофу подробно обследовать часть пролива между островком Спасения и берегом, чтобы установить, нельзя ли устроить там искусственную гавань при помощи запруд. Если это удастся, «Бонадвентур» будет всегда под рукой, на глазах у колонистов, а в случае надобности — даже под замком.

В тот же вечер Айртону была послана телеграмма с просьбой привести из кораля двух коз, так как Наб хотел приучить их к лугам плоскогорья. Но, странное дело, Айртон, против обыкновения, не подтвердил получения депеши. Инженер удивился. Правда, могло статься, что Айртона в эту минуту не было в корале — очевидно, он уже находился на пути в Гранитный дворец. Со времени его отъезда прошло два дня, а по условию он должен был вернуться десятого к вечеру или, самое позднее, одиннадцатого утром.

Колонисты ожидали, что с минуты на минуту Айртон появится на плато Кругозора. Наб с Гербертом дежурили у моста, чтобы немедленно опустить его при виде друга.

Было уже около десяти часов вечера, Айртон всё ещё не показывался. Тогда решили послать вторую депешу и потребовать срочного ответа.

Но звонок в Гранитном дворце молчал.

Поселенцы тревожно переглядывались. Что же произошло? Стало быть, Айртон покинул кораль, а если он ещё там, то, очевидно, лишён возможности действовать? Не следует ли, презрев ночной мрак, отправиться в кораль на выручку другу?

Голоса разделились: одни настаивали на немедленном походе, другие говорили, что лучше дождаться утра.

— А вдруг, — сказал Герберт, — испортился телеграфный аппарат?

— Возможно, — подтвердил журналист.

— Подождём до завтра, — предложил Сайрес Смит. — Может статься, Айртон не получил нашей депеши или мы не получили ответной.

Решено было ждать до утра, но беспокойство поселенцев росло.

Одиннадцатого ноября с первыми лучами солнца Сайрес Смит снова привёл в действие телеграфный аппарат и снова не получил ответа.

Он повторил свою попытку: то же молчание.

— Скорее в кораль! — воскликнул он.

— И захватим ружья! — добавил Пенкроф.

В Гранитном дворце оставили Наба, чтобы не бросать жилища на произвол судьбы. Наб проводит колонистов до Глицеринового ручья, подымет мост и, спрятавшись за деревом, будет поджидать их возвращения или возвращения Айртона.

В том случае, если явятся пираты и будут пытаться проникнуть на плато Кругозора, он постарается их задержать, открыв ружейную стрельбу, а на худой конец, укроется в Гранитном дворце и уберёт подъёмник, — в этой неприступной крепости он может ничего не страшиться.

Сайрес Смит, Гедеон Спилет, Герберт и Пенкроф пойдут прямой дорогой в кораль и, если не обнаружат там Айртона, обшарят все окрестные леса.

В шесть часов утра инженер с тремя своими спутниками перешли через Глицериновый ручей, а Наб укрылся на его левом берегу за бугром, на котором росло несколько высоких драконовых деревьев.

Спустившись с плато Кругозора, поселенцы направились прямо к коралю. Ружья они держали наготове, чтобы открыть огонь при первом подозрительном шорохе. Их вооружение составляли два карабина и два ружья, заряженные пулями.

По обеим сторонам дороги стоял стеной густой кустарник, где легко могли найти себе приют злоумышленники, а ведь они были вооружены — следовательно, встреча с каждым из них представляла серьёзную опасность.

Колонисты шагали быстро, не обмениваясь ни словом. Впереди бежал Топ, — он то нёсся по дороге, то углублял в лес, беспечно обнюхивая землю и не подавая голос А колонисты знали, что верный пёс издали почует опасность и зальётся звонким лаем при приближении любого врага.

Вдоль дороги, по которой шагали колонисты, тянулся телеграфный провод, связывавший кораль с Гранитным дворцом. Они прошли уже около двух миль и нигде не обнаружили повреждения. Столбы стояли на месте, провод был хорошо натянут. Однако спустя некоторое время инженер заметил, что провод слегка провис; когда же они добрались до столба под номером семьдесят четвёртый, Герберт, который шёл впереди, вдруг остановился и закричал:

— Провод порван!

Его спутники прибавили шагу и через минуту присоединились к Герберту.

Поперёк дороги валялся опрокинутый столб. Таким образом, колонисты установили место разрыва провода и поняли, почему депеши из Гранитного дворца не доходили до кораля и из кораля — в Гранитный дворец.

— Нет, этот столб не ветром опрокинуло, — заметил Пенкроф.

— Верно, — подтвердил Гедеон Спилет. — Видите, земля вокруг разрыта, да и сам столб, несомненно, повален человеком.

— Кроме того, провод порван, — сказал Герберт.

И действительно, на земле валялись два конца провода, который с силой разорвала чья-то рука.

— А разрыв недавний? — спросил Сайрес Смит.

— Да, — подтвердил Герберт, — очевидно, провод порвали совсем недавно.

— В кораль! В кораль поскорее! — воскликнул моряк.

Колонисты находились на полпути от кораля. Им предстояло пройти ещё две с половиной мили. И они молча быстрым шагом двинулись в путь.

И впрямь, в корале, должно, быть, произошло что-то серьёзное. Конечно, Айртон мог послать в Гранитный дворец депешу, но она всё равно бы не дошла; ясно, не это тревожило колонистов, а то, что Айртон обещал прийти ещё накануне вечером и не пришёл, вопреки своему обещанию. Вот что было поистине загадочно. И, наконец, не случайно же порвался провод, соединяющий Гранитный дворец с коралем. А кто, кроме беглых каторжников, был заинтересован в том, чтобы прервать телеграфное сообщение?

Колонисты теперь бежали, не помня себя от волнения. Они всей душой привязались к своему новому товарищу. Неужели им суждено найти его убитым рукою тех, чьим главарем он был когда-то?

Вскоре они достигли того места, где дорога шла вдоль небольшого ручейка, притока Красного ручья, орошавшего луга в корале. Здесь они замедлили шаг, чтобы отдышаться и, если понадобится, со свежими силами вступить в бой. Курки ружей были взведены. Каждый следил за определённым участком леса. Топ негромко рычал, что тоже не предвещало ничего доброго.

Наконец из-за деревьев выглянула ограда кораля. С виду она казалась целой. Ворота были, как обычно, на запоре. За ними царила полная тишина: ни привычного блеяния муфлонов, ни строгих окриков Айртона.

— Войдём! — сказал Сайрес Смит.

Инженер подошёл к ограде, а его товарищи стояли настороже в двадцати шагах, готовые немедленно открыть огонь.

Сайрес Смит поднял внутреннюю щеколду и хотел было открыть одну створку ворот, как вдруг Топ яростно залаял. Из-за ограды грянул выстрел, и в ответ на него раздался жалобный крик.

Герберт, сражённый пулей, лежал на земле!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Журналист и Пенкроф в корале. — Герберта переносят в дом. — Отчаяние моряка. — Инженер и журналист совещаются. — Курс лечения. — Наконец-то появилась надежда. — Как предупредить Наба? — Верный посланец. — Ответ Наба.

Услышав крик Герберта, Пенкроф отбросил ружьё и кинулся к нему.

— Они его убили! — закричал он. — Сынка моего убили! Убили! Убили!

Сайрес Смит и Гедеон Спилет тоже бросились к Герберту. Журналист припал ухом к груди юноши, надеясь уловить биение сердца.

— Жив! — воскликнул он. — Надо его перенести…

— В Гранитный дворец? Да это невозможно, — отозвался инженер.

— Тогда в кораль! — воскликнул Пенкроф.

— Погодите минуту, — ответил Сайрес Смит.

И он бросился налево, желая обогнуть ограду. Здесь он очутился лицом к лицу с пиратом, тот спустил курок, и пуля пробила шляпу инженера. Но вторично выстрелить разбойник не успел и упал на землю, поражённый в сердце кинжалом, ибо Сайрес Смит владел холодным оружием ещё искуснее, чем огнестрельным.

Тем временем Гедеон Спилет и моряк, подтянувшись на руках, достигли верхушки ограды, перепрыгнули через неё, отбросили подпорки, мешавшие раскрыть ворота, и ворвались в дом, который оказался пустым. Вскоре несчастный Герберт уже лежал на постели Айртона.

Через несколько мгновений к ним присоединился Сайрес Смит.

При виде бездыханного Герберта моряк впал в неописуемое отчаяние. Он плакал, рыдал, хотел размозжить себе голову о стену. Ни инженеру, ни журналисту не удавалось его успокоить. Да они и не могли говорить, так как от волнения у них перехватило дыхание.

Однако они попытались сделать всё, чтобы вырвать из лап смерти несчастного Герберта, минуты которого, казалось, были сочтены. Гедеон Спилет, проживший богатую приключениями жизнь, приобрёл кое-какие сведения в медицине. Он знал всего понемногу, и нередко случай приводил его в качестве целителя к изголовью раненых огнестрельным или холодным оружием. С помощью Сайреса Смита он осмотрел больного и постарался оказать ему первую помощь.

Прежде всего журналиста поразила полная неподвижность, вернее оцепенение, Герберта, причиной которого могла явиться сильная потеря крови или шок; очевидно, пуля, с огромной силой ударившись о кость, вызвала сотрясение всего организма.

Лицо Герберта покрывала мертвенная бледность, пульс еле бился и с такими перебоями, что Гедеон Спилет, не без труда прощупав его, испугался, как бы сердце совсем не остановилось. Сознание не возвращалось к юноше. Словом, симптомы были самые зловещие.

Журналист осторожно обнажил грудь Герберта, вытер кровь, прикладывая к ране носовые платки, и омыл её холодной водой.

Теперь можно было рассмотреть поражённое место. Между третьим и четвёртым ребром краснело овальное отверстие. Сюда и поразила пуля несчастного Герберта.

Сайрес Смит и Гедеон Спилет повернули раненого, который испустил еле слышный стон, похожий скорее на предсмертный вздох.

Вторая кровавая рана зияла на спине, и отсюда вылетела пуля, поразившая Герберта.

— Слава богу! — воскликнул журналист. — Рана сквозная, и нам не придётся извлекать пулю.

— А сердце? — спросил Сайрес Смит.

— Сердце не задето, иначе бы Герберт уже умер.

— Умер! — закричал, вернее, взревел Пенкроф.

Моряк расслышал только последнее слово журналиста.

— Да нет, Пенкроф, — живо произнёс Сайрес Смит, — нет же, он не умер! Ведь можно ещё нащупать пульс! Вы же слышали, как мальчик стонал. Успокойтесь, прошу вас, ради вашего же сына. Мы должны сохранить всё своё хладнокровие. Не лишайте нас мужества, мой друг.

Пенкроф умолк, но такова была сила душевного потрясения, что по его мужественному лицу заструились слёзы.

Тем временем Гедеон Спилет старался собрать воедино все свои медицинские познания и действовать методически. Осмотрев больного, он уже не сомневался, что пуля вошла в грудь и вышла через спину. Но какое разрушение произвела она на своём пути? Какие органы поразила? На этот вопрос сейчас едва ли ответил бы даже опытный хирург, и уж подавно не мог ответить журналист.

Всё же Гедеон Спилет твёрдо знал одно: ему предстоит предупредить воспалительный процесс повреждённой ткани, потом бороться против местного воспаления и лихорадки, которую должна вызвать рана — быть может, смертельная! Но какие имеются в его распоряжении средства, какие лекарства, предотвращающие воспаление? Как избежать осложнений?

Во всяком случае, необходимо незамедлительно перевязать обе раны. Гедеон Спилет решил, что не следует ни омывать раны тёплой водой, ни стягивать их края, так как это могло вызвать новое кровотечение. Кровотечение и так было чересчур обильно, и Герберт очень ослабел.

Поэтому журналист ограничился тем, что омыл обе раны холодной водой.

Юношу повернули на левый бок и следили за тем, чтобы он лежал в этом положении.

— Ему нельзя двигаться, — сказал Гедеон Спилет. — Это положение наиболее благоприятное, так как обе раны, и на груди и на спине, могут свободно выделять гной. Герберту необходим полный покой.

— Значит, мы можем перенести его в Гранитный дворец? — спросил Пенкроф.

— Ни в коем случае, — ответил журналист.

— Проклятие! — воскликнул моряк, грозя небу кулаком.

— Пенкроф! — окликнул его Сайрес Смит.

Гедеон Спилет нагнулся над несчастным мальчиком и вновь принялся внимательно осматривать его. Герберт был по-прежнему бледен как полотно, и журналист почувствовал беспокойство.

— Сайрес, — произнёс он, — я ведь не врач… не скрою, я в полном замешательстве… Помогите же вы мне своими советами, своим опытом!..

— Успокойтесь, мой друг, — сказал инженер, крепко пожимая руку журналиста. — Действуйте хладнокровно… Помните только одно: мы должны спасти Герберта!

Услышав эти слова, Гедеон Спилет обрёл своё обычное самообладание, которое оставило было его в минуту отчаяния, когда он вдруг осознал всю глубину своей ответственности. Он присел у постели больного. Сайрес Смит стоял рядом. Пенкроф разорвал свою рубашку и стал машинально щипать корпию.

Гедеон Спилет объяснил Сайресу Смиту, что, по его мнению, необходимо первым делом остановить кровотечение, но закрывать ран не следует, равно как не следует и добиваться их преждевременного зарубцевания, поскольку имеется поражение внутренних органов. Кроме того, надо предупредить скопление гноя в грудной клетке.

Сайрес Смит полностью поддержал журналиста, и было решено лечить раны, не пытаясь раньше времени стягивать их края. К счастью, хирургического вмешательства не требовалось.

Но есть ли в распоряжении колонистов действенное средство против возможного воспаления?

Да, во всяком случае одно средство было у них под рукой, в изобилии поставляемое самой природой. Рядом текла чистая холодная вода, иными словами — великолепное болеутоляющее средство, которым пользуются при воспалительных процессах, связанных с ранением, действенное целительное средство при тяжёлых заболеваниях, признанное ныне всеми врачами. Холодная вода имеет сверх того ещё одно немалое преимущество; рана благодаря ей может оставаться в покое, вода избавляет от необходимости немедленной перевязки, что весьма ценно, ибо, как показал опыт, в первые дни болезни соприкосновение раны с воздухом губительно для больного.

Гедеоном Спилетом и Сайресом Смитом в данном случае руководил простой здравый смысл, и действовали они, как действовал бы самый искусный хирург. На обе раны несчастного Герберта положили компрессы из полотняной ткани и беспрерывно смачивали их холодной водой.

Моряк тем временем развёл в очаге огонь и осмотрел домик Айртона, где имелось всё необходимое для жизни. Из кленового сахара и лекарственных трав, которые сам Герберт собирал на берегах озера Гранта, сварили освежающий напиток и влили несколько ложечек в рот, юноши, но больной ничего не почувствовал. Температура у него была очень высокая, он целые сутки не приходил в сознание. Жизнь Герберта висела на волоске, и волосок этот мог оборваться в любую минуту.

На следующий день, 12 ноября, у колонистов зародилась слабая надежда. Герберт очнулся от длительного обморока. Он открыл глаза и узнал склонившихся над ним Сайреса Смита, журналиста и Пенкрофа. Он даже произнёс несколько слов. Всё происшедшее вылетело у него из памяти. Гедеон Спилет вкратце рассказал ему о случившемся, умоляя соблюдать полнейший покой, так как, сказал журналист, хотя опасность уже миновала, надо, чтобы рана поскорее зарубцевалась. Впрочем, Герберт почти не ощущал боли, а холодные, непрерывно сменяемые примочки предотвратили воспалительный процесс. Гной выделялся равномерно, температура не поднималась, можно было надеяться, что страшная рана заживёт без осложнений. Пенкроф впервые вздохнул с облегчением. Он превратился в настоящую сиделку, как родная мать ухаживал он за своим «голубчиком».

Герберт снова уснул, но на этот раз спокойным сном.

— Скажите мне ещё раз, мистер Спилет, что можно надеяться на его выздоровление! — просил Пенкроф. — Скажите, что вы спасёте Герберта.

— Да, мы его спасём! — ответил журналист. — Рана серьёзная, не скрою, и, возможно, пуля пробила лёгкое, но ранение этого органа не смертельно.

— Услышь господь ваши слова! — воскликнул Пенкроф.

Совершенно естественно, что в течение суток, проведённых вдали от Гранитного дворца, поселенцы думали только о Герберте, заботились только о нём. Они забыли об угрожавшей им опасности, о том, что пираты могут возвратиться, не принимали никаких мер для охраны кораля. Но 12 ноября, пока Пенкроф дежурил у постели больного, Сайрес Смит и журналист решили обсудить создавшееся положение и начать действовать.

Первым делом они обошли весь кораль, но не обнаружили никаких следов Айртона. Неужели несчастного увели с собой его прежние сообщники? Значит, они застигли его врасплох? Вступил ли он с ними в борьбу, пал ли от их руки? Последнее предположение было более чем вероятно. Перелезая накануне через забор, Гедеон Спилет успел заметить, как один из пиратов бросился бежать к южному отрогу горы Франклина, и верный Топ погнался за ним. Это был, конечно, один из незваных пришельцев, чья шлюпка разбилась о скалы в устье реки Благодарения. Впрочем, разбойник, сражённый кинжалом Сайреса Смита, труп которого был найден за оградой, тоже принадлежал к шайке Боба Гарвея.

Однако никаких разрушений в корале не оказалось. Муфлоны и козы не разбежались по лесу, так как ворота были на запоре. Колонисты не обнаружили также никаких следов борьбы, никаких повреждений в доме, ни одного пролома в ограде. Только патроны и порох, которые Айртон держал здесь, исчезли вместе с ним.

— Очевидно, беднягу Айртона застали врасплох, — сказал Сайрес Смит, — но он не такой человек, чтобы сдаться без выстрела, и его, очевидно, убили.

— Да, боюсь, что это так! — ответил журналист. — А затем каторжники захватили кораль, где всего имеется в изобилии, но, заметив нас, убежали. Бесспорно также, что в эту минуту Айртон, живой ли, мёртвый ли, уже далеко отсюда.

— Надо обшарить весь лес, — подхватил инженер, — и очистить остров от этих негодяев. Предчувствия не обманули Пенкрофа, недаром же он настаивал на том, чтобы устроить облаву и перебить пиратов, как хищных зверей. Если бы мы послушались его, сколько бы несчастий мы предотвратили!

— Да, — подтвердил журналист, — но уж зато сейчас мы вправе беспощадно расправиться с ними.

— Во всяком случае, — сказал инженер, — мы вынуждены пробыть в корале до тех пор, пока можно будет перевезти Герберта в Гранитный дворец.

— А как же Наб?

— Набу ничего не грозит.

— А вдруг его встревожит наше отсутствие, он не усидит в Гранитном дворце и решит прийти сюда?

— Этого нельзя допустить! — живо ответил Сайрес Смит. — Его убьют по дороге!

— А ведь весьма вероятно, что он попытается добраться до кораля.

— Ах, если бы телеграф работал, мы бы его тут же предупредили! Но сейчас это, увы, невозможно! С другой стороны, мы не можем оставить здесь Пенкрофа и Герберта одних… Знаете что, я сам пойду в Гранитный дворец.

— Нет, нет, что вы, Сайрес! — воскликнул журналист. — Вы не имеете права рисковать жизнью. Храбрость в данном случае не поможет. Ведь эти негодяи следят за нами, они засели где-нибудь поблизости в лесу, и если вы пойдёте в Гранитный дворец, нам придётся оплакивать не одного, а двоих.

— Но как же быть с Набом? — не сдавался инженер. — Ведь он уже целые сутки не имеет от нас никаких известий. Наб, конечно, явится сюда!

— А поскольку он будет остерегаться ещё меньше, чем мы, пираты наверняка расправятся с ним!..

— Неужели же нет никакой возможности предупредить его?

Взгляд инженера вдруг упал на Топа; во время всего разговора верный пёс беспокойно бегал по комнате, как бы говоря всем своим видом: «А я-то на что?»

— Топ! — крикнул Сайрес Смит.

Топ бросился к хозяину.

— Правильно, надо послать Топа, — сказал журналист, угадав мысль инженера. — Топ легко пройдёт там, где нам не пройти! Он доставит письмо в Гранитный дворец и принесёт нам оттуда ответ.

— Не будем терять ни минуты! — воскликнул инженер. — Скорее!

Гедеон Спилет быстро вырвал листочек из записной книжки и написал несколько строчек:

«Герберт ранен. Мы остались пока в корале. Будь осторожен. Не покидай Гранитного дворца. Не появились ли в его окрестностях пираты? Ответ пришли с Топом».

Эта коротенькая записка содержала все новости, которые должен был знать Наб, и все вопросы, ответа на которые с нетерпением ожидали колонисты. Журналист сложил записку и засунул её за ошейник Топа так, что уголок бумаги выглядывал наружу.

— Топ! Собачка моя! — говорил инженер, лаская Топа. — Наб! Понимаешь, Топ, Наб! Иди! Иди!

Услышав эти слова, Топ немедленно сорвался с места. Он понял, он угадал, что он него требовал хозяин. Дорогу из кораля он знал отлично. Через полчаса самое большее он будет дома и, как надеялись колонисты, проберётся незамеченным по лесу и густой траве, тогда как человек, вышедший за ограду, подставлял себя под вражеские пули.

Инженер подошёл к воротам и приоткрыл их.

— Наб! Топ, понимаешь — Наб! — повторил он снова, указывая рукой в направлении Гранитного дворца.

Топ выскользнул за ограду и через мгновение скрылся из виду.

— Он непременно добежит! — сказал журналист.

— Не только добежит, но и вернётся обратно, мой верный Топ!

— А который час? — спросил Гедеон Спилет.

— Ровно десять.

— Через час он может быть здесь. Будем ждать.

Ворота снова заперли. Инженер и журналист вошли в дом. Герберт по-прежнему спал глубоким сном. Пенкроф всё время менял ему холодные компрессы. Гедеон Спилет, отложив на время свои обязанности врача, занялся приготовлением несложного обеда, но то и дело поглядывал на ту часть ограды, которая примыкала к отрогу горы и представляла таким образом наиболее удобное место для нападения.

Колонисты с тревогой поджидали возвращения Топа. Около одиннадцати часов Сайрес Смит и журналист, захватив карабины, встали у ворот, чтобы открыть их, как только вдали послышится собачий лай. Они не сомневались, что, если Топу удалось благополучно добраться до Гранитного дворца, Наб тут же отошлёт его обратно.

Так простояли они минут десять, как вдруг раздался выстрел, а вслед за ним заливистый лай.

Инженер распахнул ворота и, заметив примерно в сотне шагов пороховой дым, выстрелил в этом направлении.

Почти одновременно Топ проскользнул за ограду кораля, и ворота быстро захлопнулись за ним.

— Топ! Топ! — воскликнул инженер, обхватив обеими руками морду славного пса.

К ошейнику Топа была привязана записка, и Сайрес Смит прочёл несколько слов, написанных крупным почерком Наба:

«В окрестностях Гранитного дворца никаких пиратов нет. Я с места ни за что не тронусь. Бедный мистер Герберт!»

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Пираты бродят вокруг кораля. — Временное жилище. — Дальнейшее лечение Герберта. — Первые восторги Пенкрофа. — Разговоры о прошлом. — Что сулит будущее. — Мысли Сайреса Смита на этот счёт.

Итак, беглые каторжники по-прежнему были здесь, они наблюдали за поселенцами и, очевидно, собирались перестрелять их одного за другим. Незваные пришельцы действительно были дикими зверями и не заслуживали снисхождения. Но прежде всего следовало соблюдать величайшую осторожность, так как все преимущества были на стороне пиратов, — они могли видеть, оставаясь невидимыми, могли напасть из-за угла, а их самих нельзя, было застать врасплох.

Сайрес Смит решил поэтому обосноваться в корале, где, к счастью, нашёлся запас провизии на несколько недель. В доме Айртона было всё, что необходимо человеку для жизни, поселенцы появились здесь столь внезапно, что пираты ничего не успели разграбить. Очевидно, события разыгрались именно так, как и предполагал Гедеон Спилет: шестеро каторжников, высадившись на остров Линкольна, направились вдоль южного побережья, обогнули полуостров Извилистый и, не желая углубляться в леса Дальнего Запада, добрались до устья Водопадной речки. Отсюда, следуя по правому её берегу, они достигли отрогов горы Франклина и, здраво рассудив, что в гористой местности нетрудно будет найти убежище, пустились на поиски такового и почти тут же обнаружили кораль, где в ту пору никого из колонистов не было. Здесь они, по всей вероятности, и решили устроить себе притон, выжидая благоприятной минуты для осуществления своих злодейских замыслов. Неожиданное появление Айртона расстроило их планы, но им удалось захватить несчастного… и не трудно себе представить, что произошло вслед за этим.

Теперь пираты — правда их осталось пятеро, но все пятеро вооружены до зубов — бродят по окрестностям, и всякая попытка пробраться через лес связана с огромным риском — любой колонист явился бы прекрасной мишенью для разбойничьей пули, а сам не мог ни предотвратить нападения, ни приготовиться к нему.

— Ждать и только ждать! — повторял Сайрес Смит. — Иного выхода у нас нет. Когда Герберт поправится, мы устроим настоящую облаву и расправимся с бандитами. Вот ещё одна цель нашей экспедиции, кроме…

— Кроме поисков нашего таинственного покровителя, — договорил за него Гедеон Спилет. — Надо признаться, дорогой Сайрес, что он не оказал нам помощи именно тогда, когда мы в ней особенно нуждались.

— Как знать! — отозвался инженер.

— Что вы имеете в виду? — удивлённо спросил журналист.

— А то, дорогой Спилет, что наши испытания ещё не кончились и, возможно, наш всемогущий покровитель найдёт ещё случай помочь нам. Но сейчас не это важно. Главное — чтобы Герберт остался жив.

Здоровье Герберта было предметом огорчений и забот колонистов. Прошло несколько дней, и, к счастью, состояние бедного юноши не ухудшилось. А вырвать у болезни несколько дней — это уже немало. Беспрерывно сменяемые холодные компрессы не дали ранам воспалиться. Журналист считал даже, что эта вода, содержащая небольшое количество серы вследствие близости вулкана, оказала на рану заживляющее действие. Выделение гноя почти прекратилось, и благодаря неусыпным заботам Герберт медленно возвращался к жизни; температура у него постепенно снижалась. Так как больного держали на строжайшей диете, он очень ослабел; всё же целебные настойки, а главное, полный покой оказывали своё благотворное действие.

Сайрес Смит, Гедеон Спилет и Пенкроф — все трое достигли большого мастерства в искусстве перевязки ран. Всё бельё, обнаруженное в домике Айртона, пошло в дело. Раны Герберта, на которых лежали компрессы и корпия, были перевязаны не слишком туго и не слишком свободно, а это ускоряло рубцевание, не вызывая воспалительного процесса. Журналист с особой тщательностью делал перевязку, зная, насколько это важно, — он не раз напоминал своим друзьям, что такого же мнения придерживаются и врачи; недаром же говорится — легче сделать удачную операцию, чем удачную перевязку.

Через десять дней, 22 ноября, Герберту стало значительно лучше. Он уже мог проглотить несколько ложек супа. На щеках его заиграл румянец, глаза с ласковой улыбкой следили за хлопотавшими вокруг него добровольными сиделками. Он даже пытался разговаривать вопреки стараниям Пенкрофа, который болтал с утра до вечера, чтобы заставить больного молчать, и рассказывал ему множество самых невероятных историй. Как-то Герберт осведомился об Айртоне; не видя его у своей постели, он очень удивился, так как считал, что Айртон должен находиться здесь, вместе со всеми. Не желая огорчать больного, моряк коротко пояснил ему, что Айртон вернулся в Гранитный дворец, который они с Набом должны защищать в случае нападения пиратов.

— Вот проклятые пираты! — добавил он. — С такими, джентльменами церемониться нечего! А мистер Смит ещё хотел воздействовать на их чувства. Нет, на них можно воздействовать только с помощью пуль крупного калибра.

— А они ещё здесь не показывались? — спросил Герберт.

— Нет, сынок, — ответил моряк, — но мы их отыщем, не бойся; а когда ты выздоровеешь, посмотрим, осмелятся ли эти трусы, стреляющие из-за угла, встретиться с нами лицом к лицу!

— Но я ещё очень слаб, мой бедный Пенкроф!

— Ерунда! Силы постепенно восстановятся! Подумаешь, пуля пробила грудь! Да это сущие пустяки! Я ещё не такие раны получал и, как видишь, жив, здоров!

Дело явно шло на поправку, и если болезнь обойдётся без осложнений, можно считать, что опасность миновала. Но в каком поистине ужасном положении очутились бы колонисты, если бы, скажем, пуля застряла в кости или пришлось бы ампутировать Герберту руку или ногу!

— Нет, — признавался Гедеон Спилет, — я не раз с содроганием думал, что бы мы стали делать в таком случае!

— И если бы всё же пришлось, вы бы не колебались? — как-то спросил его в упор инженер.

— Нет, не колебался бы, — ответил Гедеон Спилет, — но, благодарение богу, нас миновало это испытание.

На этот раз, как и в ряде других случаев, поселенцы призвали на помощь здравый смысл, который часто вызволял их из затруднительного положения, и снова благодаря своим знаниям они одержали новую победу! Но вдруг наступит такая минута, когда все их знания, вся их логика будут бессильны? Ведь они одни на этом острове! А в обществе один человек дополняет другого, люди не могут обходиться друг без друга. Сайрес Смит прекрасно знал это и подчас с тревогой думал о том, что могут возникнуть такие обстоятельства, против которых колонисты окажутся бессильны.

Ему казалось даже, что его товарищи, да и он сам, жившие до сего дня так счастливо, вступили в роковую полосу. В течение двух с половиной лет, с того самого дня, как им удалось вырваться из Ричмонда, всё шло удачно, всё складывалось так хорошо. Недра острова были богаты металлами и минералами, леса и равнины — полезными растениями и животными, и если природа неизменно предлагала им свои дары, то люди благодаря знаниям и труду умели пользоваться её щедростью. Материальное благосостояние колонии не оставляло желать ничего лучшего. К тому же какая-то непонятная сила в тяжёлые минуты приходила им на помощь! Но не могло же всё это длиться вечно!

Словом, Сайрес Смит смутно чувствовал, что удача отвернулась от них.

И в самом деле, в водах, омывающих остров, появился разбойничий бриг, и пусть пираты погибли при помощи некоего таинственного вмешательства, шестеро из них всё же спаслись от катастрофы. Мало того, они высадились на берег, и пятеро, оставшиеся в живых, практически неуловимы. Айртон, без сомнения, пал от руки этих негодяев, вооружённых до зубов и испробовавших на несчастном меткость своих карабинов. Герберта настигла вражеская пуля, еле удалось вырвать его из когтей смерти. И не обрушит ли судьба на поселенцев новые беспощадные удары? Вот какие мысли волновали Сайреса Смита. Вот о чём он не раз говорил с журналистом, и обоим подчас казалось, что они лишились необъяснимого, но могущественного покровительства. Может быть, этот таинственный человек, в существовании которого они не могли более сомневаться, покинул остров? Или, может быть, его тоже сразила разбойничья пуля?

Все эти вопросы оставались без ответа. Но было бы неверно думать, что Сайрес Смит и Гедеон Спилет, нередко беседовавшие на эту тему, отчаялись и сложили руки. Не такие они были люди! Они смело шли навстречу любым испытаниям, они старались найти из всякого положения наиболее разумный выход, они во всеоружии ждали любой неожиданности, которую судьбе заблагорассудится им поднести, они уверенно смотрели в лицо будущего, и если вновь суждено было обрушиться на них бедствию, они встретили бы его как мужественные борцы.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

От Наба нет известий. — Предложение журналиста и Пенкрофа отвергнуто. — Вторая вылазка Гедеона Спилета. — Обрывок ткани. — Послание. — Спешный отъезд. — Прибытие на плато Кругозора.

Здоровье Герберта улучшалось с каждым днём. Колонисты желали теперь лишь одного: как только юноша достаточно окрепнет, доставить его в Гранитный дворец. Хотя домик в корале был снабжён всем необходимым, всё же он бесспорно уступал по части удобств их каменному жилищу. Помимо того, здесь колонисты не чувствовали себя в полной безопасности и, несмотря на всю свою бдительность, могли в любую минуту стать мишенью для пиратской пули, пущенной из-за угла. А там, в их убежище, в самом сердце неприступного гранитного кряжа, им нечего было бояться — напротив, любая попытка пиратов посягнуть на него кончилась бы для них весьма и весьма плачевно. Поэтому они с нетерпением поджидали того дня, когда можно будет перевести Герберта домой без риска для его здоровья, и решили во что бы то ни стало осуществить свой план, хотя отлично представляли себе, как трудно будет пробраться через лес Жакамара.

От Наба не было никаких известий, но это не смущало колонистов. Храбрый негр, укрывшись в надёжном гранитном убежище, так просто не дастся в руки врагу. Поэтому Топа не послали вторично к Набу с письмом — жаль было подвергать верного пса опасности, а тем более лишиться такого ценного члена колонии.

Итак, приходилось ждать, хотя друзьям не терпелось поскорее оказаться всем вместе в Гранитном дворце. Сайрес Смит с горечью видел, что силы колонистов распылены, а это было на руку пиратам. После исчезновения Айртона их осталось только четверо против пятерых, ибо Герберт пока ещё не мог идти в счёт, и это обстоятельство доставило чуткому юноше немало тяжёлых минут, — нелегко ему было сознавать, что он является причиной возникших затруднений!

Днём 29 ноября, воспользовавшись тем, что Герберт спит и не может их слышать, Сайрес Смит, Гедеон Спилет и Пенкроф решили наметить дальнейший план действий против пиратов.

— Друзья мои, — начал журналист, когда разговор зашёл о том, что они отрезаны от Наба и не могут с ним сообщаться, — я полагаю, как и вы, что выйти за пределы кораля, значит, просто подставить себя под пулю, не успев даже ответить выстрелом на выстрел. Но не кажется ли вам, что сейчас разумнее всего было бы начать охоту за этими негодяями?

— Совершенно с вами согласен, — подхватил Пенкроф. — Нам, надеюсь, не пристало бояться пули, и если мистер Сайрес разрешит, я тут же отправлюсь в лес. Подумаешь, великое дело! Один человек всегда другого одолеет!

— Ну, а пятерых человек?.. — спросил инженер.

— Я пойду вместе с Пенкрофом, — перебил журналист, — мы возьмём с собой Топа, и вдвоём, хорошо вооружённые…

— Дорогой мой Спилет, и вы, Пенкроф, — ответил Сайрес Смит, — будем рассуждать хладнокровно. Если бы пираты засели где-нибудь на острове и мы знали бы это место, если бы речь шла только о том, чтобы выбить их с позиции, я бы, конечно, согласился атаковать их в лоб. Но разве можно быть уверенным, что пираты не откроют огонь первыми?

— Э, мистер Сайрес, — воскликнул Пенкроф, — не каждая пуля долетает по назначению.

— Но та, что ранила Герберта, как видите, не сбилась с пути, — возразил инженер. — Учтите к тому же, что если вы оба покинете кораль, мне одному придётся его защищать. А можете ли вы поручиться в том, что пираты не завлекут вас с умыслом в лес и не нападут в ваше отсутствие на кораль, зная, что тут находятся только раненый мальчик и один взрослый мужчина?

— Вы правы, мистер Сайрес, — ответил Пенкроф, хотя в груди его клокотал гнев, — вы правы. Уж они постараются захватить кораль, ведь им известно, что здесь добра хоть отбавляй! А вы один, конечно, против них не выстоите! Ах, будь мы в Гранитном дворце!

— Если бы мы находились в Гранитном дворце, — ответил инженер, — положение было бы совсем иное! Там я без опасения оставил бы Герберта с любым из вас, а трое остальных отправились бы обследовать лес. Но, увы! Мы находимся в корале и покинуть его можем лишь все вместе.

Было бы просто нелепым оспаривать веские доводы Сайреса Смита, его товарищи отлично поняли это.

— Если бы Айртон был с нами! — вздохнул Гедеон Спилет. — Ах, бедняга, бедняга! Вернуться к честной жизни и умереть так скоро!

— Если только он умер… — произнёс Пенкроф каким-то странным тоном.

— Значит, Пенкроф, вы надеетесь, что он жив, что эти разбойники пощадили его? — спросил Гедеон Спилет.

— Конечно, для них это был бы прямой расчёт!

— Как! Неужели вы считаете, что Айртон, очутившись в обществе своих прежних сподвижников, забыл всё, чем он нам обязан…

— Как знать, — ответил моряк, помедлив, словно это ужасное предложение шло не от него.

— Послушайте, Пенкроф, — сказал Сайрес Смит, взяв моряка за руку, — вам пришла в голову дурная мысль, и мне не хотелось бы ещё раз услышать от вас подобные слова. Не огорчайте же меня. Я могу поручиться за верность нашего Айртона!

— И я тоже, — с жаром отозвался журналист.

— Оно, конечно, мистер Сайрес… я, пожалуй, и не прав, — ответил Пенкроф. — Верно вы сказали, плохая эта мысль, да и ни на чём не основанная! Но что поделаешь? У меня голова крýгом идёт. От этого сидения в корале я совсем очумел. Никогда в жизни я так не злился.

— Наберитесь терпения, Пенкроф, — ответил инженер. — Как, по-вашему, дорогой Спилет, когда нам можно будет доставить Герберта в Гранитный дворец?

— Это, знаете ли, трудно сказать, Сайрес, — раздумчиво произнёс журналист, — ведь малейшая неосторожность в таких случаях может привести к самым печальным последствиям. Но пока всё идёт как надо, и если через неделю к Герберту вернутся силы, тогда поглядим!

Через неделю! Значит, возвращение в Гранитный дворец откладывается до первых чисел декабря.

Прошло уже два весенних месяца. Стояла чудесная погода, началась жара. Леса красовались в великолепном зелёном убранстве, близился срок уборки урожая. Следовательно, по возвращении в Гранитный дворец сразу же начнутся полевые работы, которые продлятся вплоть до дня задуманной экспедиции.

Читатели поймут, как пагубно отражалось на благосостоянии колонии это вынужденное заточение. И хотя приходилось молча покоряться необходимости, поселенцев грызла тревога.

Раз или два журналист всё же выбрался из кораля и обошёл вокруг ограды. С ним отправился Топ. Гедеон Спилет, держа карабин наперевес, был готов к любой неожиданной встрече.

Но никто не попадался ему на пути, никаких подозрительных следов он не обнаружил. Верный пёс, конечно, предупредил бы его лаем об опасности, но Топ молчал; ясно было, что опасаться некого, по крайней мере в данную минуту, и что пираты убрались в другую часть острова.

Однако во время второй своей вылазки, 27 ноября, Гедеон Спилет, который рискнул углубиться на четверть мили в чащу леса у южного склона горы, вдруг заметил, что Топ забеспокоился. Пёс уже не скакал с беспечным видом, он носился взад и вперёд, обнюхивая траву и кусты, словно чуя нечто подозрительное.

Гедеон Спилет последовал за Топом, науськивая его и посылая вперёд, а сам зорко глядел по сторонам, взяв карабин на изготовку и пользуясь каждым деревом, как естественным прикрытием. Вряд ли Топ почуял присутствие человека, ибо в таких случаях он начинал отрывисто и глухо лаять, словно гневался на невидимого врага. А сейчас он даже не ворчал — следовательно, опасность была ещё далеко.

Минут пять Топ рыскал по лесу, а журналист осторожно следовал за ним, как вдруг собака кинулась к густому кустарнику и вытащила оттуда обрывок материи.

Это был лоскут одежды, испачканный, разорванный, и Гедеон Спилет немедленно отнёс находку в кораль.

Колонисты внимательно осмотрели лоскут и признали в нём кусок куртки Айртона, так как сшита она была из грубой шерсти, которая производилась в мастерской Гранитного дворца.

— Вот видите, Пенкроф, — заметил Сайрес Смит, — несчастный Айртон мужественно сопротивлялся. Пираты увели нашего друга с собой против его воли! Неужели и сейчас вы сомневаетесь в его честности?

— Нет, нет, мистер Сайрес, — ответил моряк, — я уж давно не сомневаюсь, это тогда мне что-то в голову взбрело. Но, как мне кажется, отсюда мы можем сделать один вывод!

— Какой же? — осведомился журналист.

— Что Айртона не убили в корале! Его увели отсюда живым, раз в лесу он оказал им сопротивление! А значит, он и сейчас, может быть, жив!

— Возможно, что и так! — задумчиво ответил инженер.

Надежда вновь увидеть товарища ожила в сердцах колонистов. Они думали раньше, что пиратская пуля сразила застигнутого врасплох Айртона, подобно тому как она сразила Герберта, и Айртон погиб. Но если каторжники не убили его сразу же, если они увели его с собой куда-то в глубь острова, разве не может статься, что он и по сей день томится у них в плену? Возможно, кто-нибудь из пиратов признал в Айртоне своего прежнего дружка по Австралии — Бена Джойса, вожака беглых каторжников. И кто знает, не созрел ли у них безумный план снова заманить Айртона в свою пиратскую шайку? Ведь если бы им удалось склонить его к измене, он был бы им крайне полезен!..

Словом, находка лоскута возродила надежды поселенцев, и они решили, что им ещё суждено увидеть своего друга. Если Айртон жив, но находится в плену, он сделает всё возможное и невозможное, лишь бы вырваться из рук бандитов, и тогда какое мощное подкрепление получит в его лице колония!

— Во всяком случае, — заметил Гедеон Спилет, — если, по счастью, Айртону удастся бежать, он первым делом явится прямо в Гранитный дворец, ведь он-то не знает, что пираты чуть не убили Герберта, и поэтому не представляет себе, что мы сидим здесь как настоящие узники!

— Ах, как бы мне хотелось, чтобы он был в Гранитном дворце, — вскричал Пенкроф, — и чтобы мы тоже, наконец, там очутились! Хотя негодяи и не подступятся к самому дому, зато они могут опустошить плоскогорье, разорить наши плантации, уничтожить наш птичий двор.

За время пребывания на острове Линкольна Пенкроф стал завзятым фермером и всей душой привязался к своим огородам и полям. Но надо сказать, что и Герберт рвался в Гранитный дворец, понимая, как необходимо там присутствие всех поселенцев. Ведь из-за него они сидят здесь, в корале! Одна мысль неотступно преследовала его: уйти отсюда, уйти во что бы то ни стало! Он считал, что вполне может перенести путешествие в Гранитный дворец. Он уверял своих друзей, что там, в их жилище, откуда открывается вид на море и где веет свежий ветерок, он сразу же выздоровеет!

Десятки раз он доказывал это Гедеону Спилету, но тот, справедливо опасаясь, как бы раны Герберта, ещё недостаточно зарубцевавшиеся, не открылись в дороге, не давал распоряжения об отъезде.

Однако вскоре произошло событие, заставившее Сайреса Смита и его друзей уступить настояниям юноши, и один бог знает, сколько горя и раскаяния принесло им это решение.

Случилось это 29 ноября, в семь часов утра. Трое колонистов мирно беседовали у постели Герберта, как вдруг до их слуха донёсся громкий лай.

Сайрес Смит, Пенкроф и Гедеон Спилет схватились за карабины и выбежали из дома, готовясь открыть стрельбу.

Топ бегал у ограды кораля, прыгал, лаял, но лаял весело, а не злобно.

— Кто-то идёт!

— Да!

— Но только это не враг!

— Может быть, Наб идёт?

— А вдруг Айртон?

Не успели колонисты обменяться этими короткими фразами, как над оградой появился некто и легко спрыгнул на землю.

Это был Юп, дядюшка Юп собственной персоной, и это его приветствовал радостным лаем верный Топ!

— Юп! — воскликнул Пенкроф.

— Его послал сюда Наб, — сказал журналист.

— В таком случае, — отозвался инженер, — на нём должна быть записка.

Пенкроф бросился к орангутангу. И действительно, если Набу необходимо было подать весть своему господину, он не мог выбрать более надёжного и более проворного посланца, чем дядюшка Юп, который без труда пробрался там, где не могли бы пройти не только колонисты, но даже и Топ.

Сайрес Смит оказался прав. На шее Юпа висел крохотный мешочек, и в этом мешочке лежала записка, написанная рукой Наба.

Можно себе представить, какое отчаяние охватило всех, когда они прочитали следующие слова:

Пятница, шесть часов утра. Плато захвачено пиратами!

Наб.

Не в силах произнести ни слова, поселенцы молча переглянулись и затем уныло побрели в дом. Что делать? Пираты на плато Кругозора — это означает бедствие, разорение, катастрофу!

Взглянув на озабоченные лица своих старших товарищей, Герберт сразу понял, что случилось нечто важное, а увидя Юпа, он уже не сомневался, что Гранитному дворцу грозит опасность.

— Мистер Сайрес, — взмолился он, — я хочу уехать! Я перенесу дорогу! Я непременно хочу уехать!

Гедеон Спилет подошёл к Герберту. Пристально поглядев на юношу, он произнёс:

— Что ж, поедем!

Колонисты быстро обсудили вопрос, нести ли Герберта на носилках или везти в тележке, в которой приехал сюда Айртон. Носилки имеют перед повозкой то преимущество, что больной при передвижении не страдает от толчков, но зато они требуют двух носильщиков, другими словами — в случае внезапного нападения в их маленьком отряде окажется двумя стрелками меньше.

И наоборот, при передвижении на тележке руки всех трёх колонистов останутся свободными. И разве нельзя положить на дно повозки побольше матрацев и осторожно вести онагра под уздцы, чтобы уберечь больного от толчков? Конечно, можно.

Тележку подтащили к дому, и Пенкроф запряг в неё онагра.

Сайрес Смит с журналистом взяли матрацы, на которых лежал Герберт, положили их на дно повозки.

День выдался на славу. Сквозь сочную зелень деревьев пробивались весёлые солнечные лучи.

— Оружие готово? — спросил Сайрес Смит.

Всё оказалось в полном порядке. Инженер и Пенкроф вооружились двустволками, а Гедеон Спилет взял свой карабин. Можно было двигаться в путь.

— Тебе удобно, Герберт? — спросил инженер.

— Да, мистер Сайрес, не беспокойтесь, пожалуйста, не умру же я по дороге в самом деле, — ответил юноша.

Хотя Герберт бодрился, видно было, что он призвал на помощь всю свою энергию и только огромным усилием воли отгоняет слабость и дурноту.

Сердце Сайреса Смита болезненно сжалось. Он стоял в раздумье, он медлил давать сигнал к отправлению. Но отложить поездку — значило привести в отчаяние Герберта, может быть даже убить его.

— В путь! — скомандовал Сайрес Смит.

Ворота кораля отворились. Юп и Топ бросились на волю первыми, не подавая голоса, — в случае надобности они умели молчать. Повозка выехала за ограду, ворота захлопнулись; онагр, которым правил Пенкроф, медленно двинулся вперёд.

Конечно, колонистам следовало выбрать не ту дорогу, которая вела из кораля в Гранитный дворец, но они опасались, что с тележкой им трудно будет пробраться сквозь лесную чащу. Поэтому волей-неволей пришлось избрать этот путь, хотя он и был известен пиратам.

Сайрес Смит и Гедеон Спилет шли по обе стороны повозки, готовые отразить любое нападение. Впрочем, вряд ли пираты ни с того ни с сего покинут плато Кругозора. Очевидно, как только Наб заметил врагов, он тут же написал и послал записку. Да и на записке значилось «шесть часов утра», а проворному орангутангу, не раз бывавшему в корале в качестве гостя, не потребовалось и сорока пяти минут, чтобы пройти пять миль, отделявших кораль от Гранитного дворца. Поэтому дорога была сейчас относительно безопасна, а если и придётся открыть огонь, то, конечно, где-нибудь ближе к Гранитному дворцу.

Однако колонисты держались начеку. Топ и Юп (последний не выпускал из рук своей дубинки) то забегали вперёд, то углублялись в лес, тянувшийся по обеим сторонам дороги, но вели себя спокойно.

Повозка, управляемая Пенкрофом, медленно двигалась вперёд. Из кораля колонисты выехали в половине восьмого. Через час они благополучно, без всяких злоключений сделали уже четыре мили.

Дорога была пустынна, как и вся эта часть леса Жакамара, лежавшая между рекой Благодарения и озером. Всё было спокойно. Лесные чащи казались столь же безлюдными, как и в тот день, когда колонисты высадились на остров.

Каждая минута приближала их к плато. Ещё только одна миля, и покажется мостик, переброшенный через Глицериновый ручей. Сайрес Смит не сомневался, что мостик опущен; пираты либо уже прошли по нему, либо, перебравшись через одну из водных преград, позаботились заранее его опустить, дабы облегчить себе отступление.

Наконец в просвете между стволами деревьев блеснуло море. Но повозка по-прежнему тихо катилась вперёд, и её защитники вынуждены были замедлять шаг.

Вдруг Пенкроф осадил онагра и крикнул страшным голосом:

— Ах негодяи!

Дрожащей рукой он указывал на густые клубы дыма, подымавшиеся над мельницей, сараями и птичниками.

Какой-то человек то исчезал в клубах дыма, то появлялся снова.

Это был Наб.

Колонисты громко окликнули его. Наб услышал голоса и бросился навстречу друзьям.

Каторжники покинули плато полчаса тому назад, разрушив предварительно всё, что могли разрушить.

— Как мистер Герберт? — спросил Наб.

Гедеон Спилет подошёл к тележке. Герберт потерял сознание.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Герберт снова в Гранитном дворце. — Рассказ Наба. — Сайрес Смит отправляется на плато Кругозора. — Разгром и опустошение. — Безоружный перед болезнью. — Ивовая кора. — Смертоносная лихорадка. — Топ опять лает!

О пиратах, об опасностях, угрожавших Гранитному дворцу, о разрушениях на плато Кругозора больше и речи не было. Важнее всего было здоровье Герберта. Что, если на юноше гибельно отразилась перевозка на тележке? Что, если это путешествие вызовет какое-нибудь серьёзное осложнение? Гедеон Спилет не мог ручаться за исход болезни. И он сам и его товарищи были в отчаянии.

Тележку остановили у излучины реки, и там больного в бессознательном состоянии подняли на тюфяках, на которых он лежал, и переложили на носилки, наспех сплетённые из веток. Через десять минут Сайрес Смит, Гедеон Спилет и Пенкроф уже были у подножия гранитного вала, поручив Набу доставить тележку на плато Кругозора.

Привели в действие подъёмник, и вскоре Герберт уже лежал на своей постели в Гранитном дворце.

Заботливым уходом больного привели в чувство. Он улыбнулся, увидев, что лежит в своей комнате, но от слабости едва мог произнести несколько слов.

Гедеон Спилет осмотрел больного. Он боялся, что у него раскрылись ещё плохо зарубцевавшиеся раны. Нет, этого не случилось. Откуда же это состояние прострации? Почему Герберту стало хуже?

Юноша впал в какое-то болезненное, лихорадочное забытьё. Журналист и Пенкроф не отходили от его постели.

Тем временем Сайрес Смит рассказал Набу о том, что произошло в корале, а Наб описал ему события, разыгравшиеся на плато Кругозора.

Прошлой ночью пираты показались на опушке леса, близ Глицеринового ручья. Наб, стороживший около птичника, не колеблясь выстрелил в одного из разбойников, собиравшегося перебраться через ручей; но в темноте он не видел, попала ли его пуля в негодяя. Во всяком случае, один выстрел, конечно, не мог разогнать всю банду, и Наб едва успел подняться в Гранитный дворец, где он оказался в безопасности.

Что же теперь делать? Как помешать опустошениям, которыми грозили пираты? Наб ломал себе голову, как предупредить своего хозяина? Но в каком положении находились сами обитатели кораля?

Сайрес Смит и его товарищи отправились в кораль 11 ноября, а уже наступило 29 ноября. За девятнадцать дней Наб получил лишь те вести, которые сообщались в записке, посланной с Топом, — вести ужасные: Айртон исчез, Герберт тяжело ранен, инженер, журналист и моряк стали, так сказать, пленниками в корале.

«Что делать?» — размышлял бедняга Наб. За себя лично он не боялся — пираты не могли забраться в Гранитный дворец. Но постройки, плантации, сооружения на плато Кругозора — всё это теперь во власти пиратов. Пусть уж лучше сам Сайрес Смит решит, что следует предпринять. Надо хоть предупредить его о грозящей опасности.

И тогда Набу пришла мысль послать в кораль Юпа, доверив ему записку. Он знал не раз испытанную, необыкновенную сообразительность орангутанга. Юп понимал слово «кораль», которое часто произносили при нём, и читатели, наверно, помнят, что он много раз ездил туда на тележке вместе с Пенкрофом. Ещё не начинало светать. Ловкая обезьяна сумеет проскользнуть в лесу незаметно, да если пираты и увидят её, то, конечно, сочтут прирождённой жительницей этих зарослей.

И Наб, уже не колеблясь, привязал записку на шею Юпа, подвёл обезьяну к двери Гранитного дворца и, спустив до самой земли длинную верёвку, несколько раз повторил:

— Юп! Юп! Кораль! Кораль!

Обезьяна поняла. Ухватившись за верёвку, она соскользнула на берег и исчезла в темноте, не вызвав у пиратов ни малейших подозрений.

— Ты хорошо сделал, Наб, — сказал Сайрес Смит. — Но, пожалуй, лучше бы ты совсем нас не предупреждал.

Говоря так, Сайрес Смит думал о Герберте: ведь юноша выздоравливал, а от вынужденного путешествия состояние его сильно ухудшилось.

Наб подошёл к концу своего рассказа. Пираты больше не появлялись на берегу. Велико ли население острова, они не знали и могли предполагать, что Гранитный дворец находится под защитой значительного отряда. Вероятно, они помнили, что при нападении брига на остров их встретили сильным огнём и с нижних и с верхних скал, и, конечно, они не хотели подвергать себя опасности. Но все пути к плато Кругозора были для них открыты, там их не могли обстреливать из Гранитного дворца. И уж тут преступники дали волю своим хищным инстинктам, принялись всё громить, грабить, жечь, творили зло ради самого зла и отступили лишь за полчаса до прибытия колонистов, считая, должно быть, что те всё ещё заперты в корале.

Тогда Наб поспешил выбраться из своего убежища. Он поднялся на плато, рискуя получить пулю; он попытался потушить пожар, пожиравший постройки на скотном дворе, и тщетно боролся с огнём до тех пор, пока на опушке леса не показалась тележка.

Вот какие важные произошли события! Теперь поселенцам острова Линкольна постоянно угрожало разбойничье нападение, а ведь до сих пор они жили так счастливо! Отныне они могли ждать ещё более страшных несчастий.

Гедеон Спилет вместе с Пенкрофом остался в Гранитном дворце возле Герберта, а Сайрес Смит в сопровождении Наба отправился на плато, чтоб самому посмотреть, какие опустошения произвели там грабители.

К счастью, разбойники не добрались до подступов к Гранитному дворцу, иначе мастерские, устроенные в Трущобах, не избегли бы разрушения. Впрочем, эта беда была бы более поправимой, чем тот разгром, после которого на плато Кругозора остались одни развалины!

Сайрес Смит и Наб направились к реке Благодарения и перешли на левый берег, не встретив никаких следов переправы бандитов. Да и на другом берегу, в лесной чаще, они не заметили ничего подозрительного.

С полной вероятностью можно было сделать такие предположения: или пираты узнали о возвращении колонистов в Гранитный дворец, увидев их на дороге, ведущей из кораля; или же они ничего не знают об этом возвращении, так как спустились вниз по реке Благодарения и углубились в лес Жакамара. В первом случае они, должно быть, опять двинулись к оставшемуся без защиты коралю, где хранилось столько ценных для них припасов. Во втором случае они, несомненно, вернулись в свой лагерь и, выждав благоприятную минуту, возобновят нападение.

Хорошо было бы первыми напасть на пиратов, но всякая попытка очистить от них остров всё ещё зависела от состояния здоровья Герберта. Сайресу Смиту нужны были все его помощники, поэтому никто не имел права покинуть Гранитный дворец.

Инженер и Наб вышли на плато Кругозора. Какая ужасная картина! Поля вытоптаны; уже созревшие, готовые для жатвы хлеба полегли, осыпались. Не меньше пострадали и другие насаждения. Весь огород был изрыт. К счастью, в Гранитном дворце хранился запас семян, позволявший поправить беду.

Что касается мельницы, построек птичьего двора и конюшни для онагров — их уничтожил огонь. По плато Кругозора бродили немногие уцелевшие животные. Птица, улетевшая во время пожара на дальний край озера, уже возвращалась на привычное место и копошилась на берегу. Здесь всё нужно было создавать заново.

Бледное лицо Сайреса Смита выдавало его негодование, он с трудом сдерживал гнев, но не произнёс ни слова. Бросив последний взгляд на опустошённые поля, на дымящееся пожарище, он возвратился в Гранитный дворец.

Для колонистов острова Линкольна настали печальные дни, самые печальные из всех, какие пришлось им тут пережить. Герберт таял у них на глазах. Казалось, потрясение организма, которое вызвали полученные им раны, осложнилось каким-то новым тяжёлым недугом, и Гедеон Спилет предвидел роковое ухудшение в состоянии больного, с которым он бессилен был бороться.

Герберт почти всё время лежал в полузабытьи, у него уже начался бред. А колонисты располагали лишь весьма несложным лекарством — освежающим отваром трав. Лихорадка ещё не очень мучила его, но вскоре её приступы стали повторяться регулярно.

Гедеон Спилет убедился в этом 6 декабря. У бедного мальчика пальцы, нос и уши стали совсем восковыми, начался озноб, он дрожал так сильно, что у него стучали зубы. Пульс был слабый и неровный, кожа сухая, больного томила жажда. Вдруг поднялся сильный жар, глаза заблестели, раскраснелось лицо, пульс участился; затем выступил обильный пот, а после этого жар спал и лихорадка как будто уменьшилась. Приступ длился около пяти часов.

Гедеон Спилет не отходил от Герберта; теперь уже было совершенно ясно, что у больного перемежающаяся лихорадка; нужно было во что бы то ни стало прервать её, пока она не привела к тяжёлым последствиям.

— Но чтобы её прервать, — сказал Гедеон Спилет Сайресу Смиту, — нам нужны противолихорадочные средства.

— Противолихорадочные!.. — повторил инженер. — Где же их взять? У нас нет ни хинной корки, ни сернокислого хинина!

— Верно, нет их, — сказал Гедеон Спилет. — Но на берегу озера растут ивы, а ведь ивовая кора иногда может заменить хинин.

— Давайте же попробуем, не будем терять ни минуты! — ответил Сайрес Смит.

Ивовая кора справедливо считается в известной мере заменителем хинной корки, так же как и кора индийского каштана, листья остролиста, «драконов корень» и некоторые другие растения. Разумеется, следовало испробовать это средство, хотя оно и уступает хине, и применить его в естественном виде, потому что не было возможности извлечь из коры алкалоид, который носит название салицил.

Сайрес Смит сам ходил на озеро и срезал со ствола чёрной ивы несколько кусков коры; он принёс ивовую кору в Гранитный дворец, истолок её, и в тот же вечер Герберту дали принять этот порошок.

Ночь прошла благополучно. Герберт немного бредил, но приступов не было ни ночью, ни на следующий день. У Пенкрофа появилась надежда, Гедеон Спилет ничего не говорил. Возможно, что просто удлинились промежутки между приступами и они станут повторяться не ежедневно, а через день. Завтра всё должно было решиться. И с какой тревогой в Гранитном дворце ждали этого завтрашнего дня!

Надо также заметить, что после приступов Герберт чувствовал себя совершенно разбитым, голова у него делалась тяжёлая, в глазах темнело. Был ещё один симптом, очень испугавший Гедеона Спилета: печень у Герберта сильно увеличилась и воспалилась, а вскоре усилился бред, показывавший, что болезнь подействовала и на мозг.

Гедеон Спилет был потрясён этим новым осложнением. Он отвёл инженера в сторону и сказал:

— Это злокачественная лихорадка!

— Злокачественная? — воскликнул Сайрес Смит. — Вы ошибаетесь, Спилет. Злокачественная лихорадка не может развиться так вот, сразу. Надо, чтобы в организме уже были её зачатки.

— Нет, я не ошибаюсь, — ответил журналист. — Герберт, несомненно, захватил её здесь, на болоте. Мы были свидетелями первого приступа. Наверно, будет и второй а если нам не удастся предотвратить третий приступ… Герберт погибнет.

— А ивовая кора?..

— Не поможет, — ответил Гедеон Спилет. — А если при злокачественной лихорадке не пресечь третьего приступа, смертельный исход неизбежен.

К счастью, Пенкроф не слышал этого разговора. Он бы с ума сошёл.

Вполне понятно, что Сайреса Смита и Гедеона Спилета терзала тревога весь день 7 декабря и всю следующую ночь.

В середине дня начался второй приступ. Кризис был страшен. Герберт чувствовал близость смерти. Он умоляюще протягивал руки к Сайресу Смиту, к Спилету, к Пенкрофу. Он не хотел умирать… Сцена была душераздирающей. Пришлось увести Пенкрофа.

Второй приступ длился тоже пять часов. Стало очевидно, что третьего приступа больному не вынести.

Ночь прошла ужасно. Герберт бредил и говорил такие слова, что у его товарищей сердце разрывалось. Он метался, кричал, ему чудилось, что он борется с пиратами, он звал Айртона. Он умолял исчезнувшего теперь покровителя о помощи, мысль о таинственном незнакомце преследовала его… А потом силы покидали Герберта, и он лежал в глубоком оцепенении, без чувств, без движения… Несколько раз Гедеону Спилету казалось, что бедный мальчик уже умер.

На следующий день, 8 декабря, слабость у Герберта всё возрастала. Исхудалые руки его перебирали край одеяла. Ему снова дали толчёной ивовой коры, но Гедеон Спилет уже не возлагал на неё надежды.

— Если до завтрашнего утра мы не дадим Герберту сильнодействующего средства против лихорадки, — сказал журналист, — он умрёт!

Настала ночь, несомненно, последняя ночь Герберта. Добрый, мужественный, умный мальчик, развитой не по возрасту, умирал. Все любили его, как родного сына, и не могли его спасти! На острове Линкольна не было того единственного средства против злокачественной лихорадки, которое могло её победить!

В ночь с восьмого на девятое декабря у больного усилился бред. Печень была страшно воспалена, сознание помутилось. Герберт уже никого не узнавал.

Доживёт ли он до завтра? Но третий приступ всё равно унесёт его. Силы Герберта иссякли, и в промежутках между припадками бреда он лежал как мёртвый.

Около трёх часов утра Герберт вдруг испустил неистовый вопль и забился, казалось в предсмертных судорогах. Наб, дежуривший у его постели, в ужасе бросился за помощью в соседнюю комнату, где сидели без сна его товарищи.

И в эту минуту Топ как-то странно залаял…

Все кинулись в спальню и успели подхватить умирающего — в бреду он хотел соскочить с постели на пол; взяв Герберта за руку, Гедеон Спилет почувствовал, что пульс его постепенно становится более ровным…

Было пять часов утра. В окна Гранитного дворца уже проникали лучи восходящего солнца. Наступал ясный, погожий день, последний день жизни несчастного мальчика.

Солнечный луч осветил столик, стоявший у кровати умирающего.

И вдруг Пенкроф, вскрикнув, указал на продолговатую коробочку, откуда-то взявшуюся на столике…

На крышке коробочки стояли два слова: «Сернокислый хинин».

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Необъяснимая тайна. — Выздоровление Герберта. — Подготовка к экспедиции. — Первый день. — Ночь. — Второй день. — Каури. — Казуары. — Следы в лесу. — Прибытие на Змеиный мыс.

Гедеон Спилет схватил коробочку и раскрыл её. В ней оказалось около двухсот гран белого порошка. Журналист взял в рот несколько крупинок этого порошка. Страшная их горечь подтвердила, что надпись на крышке не обманула. Действительно, то был драгоценный алкалоид коры хинного дерева, превосходное средство против лихорадки.

Нужно было без долгих размышлений дать Герберту порошок хинина. Как тут очутилась коробочка — об этом можно поговорить потом.

— Кофе! — потребовал Гедеон Спилет.

Наб мгновенно принёс чашку тёплого кофе. Гедеон Спилет бросил в неё гран восемнадцать хинина, и Герберта удалось напоить этой микстурой.

Ещё было не поздно — третий приступ злокачественной лихорадки ещё не начался!

И да будет нам позволено добавить — он уже не мог теперь разразиться.

Надо сказать также, что все воспрянули духом. Вновь проявилась таинственная благодетельная сила, да ещё в такую минуту, когда все потеряли надежду на её помощь!..

Через несколько часов Герберт уже спал более спокойным сном. Его друзья могли тогда поговорить о случившемся. Вмешательство незнакомца в их жизнь никогда ещё не было таким очевидным. Но как он мог проникнуть в Гранитный дворец, да ещё ночью? Это было непостижимо. Все действия таинственного «гения острова» были не менее загадочны, чем сам гений.

В течение дня Герберту через каждые три часа давали хинин.

Уже на следующие сутки ему стало лучше. Конечно, он ещё не выздоровел, а перемежающаяся лихорадка зачастую даёт опасные рецидивы, но ведь за больным был такой заботливый уход. И к тому же теперь имелось спасительное лекарство и, несомненно, где-то недалеко находился тот, кто его принёс. Словом, у всех в сердце затеплилась надежда.

Надежда не оказалась обманчивой. Десять дней спустя, 20 декабря, Герберт начал уже выздоравливать. Он был ещё слаб, ему приходилось соблюдать строгую диету, но приступы больше не повторялись. Славный мальчик покорно выполнял все врачебные предписания. Ему так хотелось выздороветь!

Пенкроф как будто тоже воскрес из мёртвых, и радость свою он выражал так бурно, словно тронулся умом. Когда благополучно миновал срок третьего приступа, моряк от счастья чуть не задушил Гедеона Спилета в своих объятиях. С тех пор он называл журналиста не иначе, как доктор. Всем не терпелось найти того, кто был подлинным врачевателем.

— Погоди, всё откроется! — твердил Пенкроф.

Прошёл декабрь и кончился 1867 год, в котором на долю колонистов острова Линкольна выпали такие тяжёлые испытания. Новый, 1868 год принёс им чудесную погоду, безоблачное небо, солнце и тропическую жару, которую, к счастью, умерял прохладный морской ветер. Герберт возрождался к жизни. Кровать его поставили в Гранитном дворце у окна, и он полной грудью вдыхал целительный морской воздух, животворные дуновения солёного океанского ветра. У него появился аппетит, и, боже мой, как этому обрадовался Наб! Каких только он ни стряпал лёгких, питательных и вкусных кушаний для своего юного друга.

— Право, этак и самому захочется при смерти побывать! — шутил Пенкроф.

За всё это время пираты ни разу не показывались в окрестностях Гранитного дворца. От Айртона не было никаких вестей. Сайрес Смит и Герберт ещё не потеряли надежды найти его, но остальные считали теперь, что бедняга Айртон погиб. Всё же нельзя было дольше оставаться в неизвестности, колонисты решили, что, как только юноша поправится, они совершат экспедицию, результаты которой будут очень важны для них. Но раньше чем через месяц невозможно было её предпринять: для того чтобы одолеть бандитов, требовалось участие в походе всех колонистов.

А Герберту становилось всё лучше. Воспаление печени прошло, раны окончательно зарубцевались.

Весь январь колонисты вели на плато Кругозора большие работы, для того чтобы обеспечить, насколько можно, будущий урожай хлеба и овощей. Для предстоящего в скором времени второго посева собрали уцелевшее зерно, заготовили саженцы. Мельницу, конюшни и постройки на птичьем дворе Сайрес Смит не спешил отстраивать заново. Ведь пока он с товарищами будет разыскивать разбойников, эти негодяи могут снова наведаться на плато; не стоило давать им повод лишний раз поупражняться в грабежах и поджогах. Как только остров будет очищен от этих злодеев, дело другое — тогда всё надо будет отстроить заново.

Во второй половине января больной уже так окреп, что ему позволили вставать с постели — сначала на час в день, потом на два, а потом и на три часа. Силы быстро возвращались к нему, такой здоровый у него был организм. Герберту исполнилось восемнадцать лет, он очень вырос и обещал стать молодым человеком красивой и благородной наружности. За больным ещё требовался уход («доктор» Спилет по этой части оказался неумолим), но выздоровление его шло своим чередом.

К концу месяца Герберт уже бродил по плато Кругозора и по всему побережью. Не раз он купался в море вместе с Пенкрофом и Набом, и эти купания шли ему на пользу. Сайрес Смит уже счёл возможным назначить день отправления экспедиции — решили выступить 15 февраля. Как всегда в это время года, ночи были очень светлы — обстоятельство, благоприятное для разведки, которую собирались вести по всему острову.

Итак, началась подготовка к походу, подготовка весьма серьёзная, так как колонисты дали зарок не возвращаться в Гранитный дворец до тех пор, пока не достигнут двоякой цели, поставленной ими перед собой: во-первых, они хотели уничтожить пиратов и найти Айртона, если он ещё жив, во-вторых, разыскать того, кто принимал такое деятельное участие в судьбе колонии.

На острове Линкольна колонисты знали досконально следующие места: весь восточный берег — от мыса Коготь до мыса Южная Челюсть и Северная Челюсть, обширное Утиное болото, окрестности озера Гранта, лесные заросли Жакамара (ту их часть, которая находилась между дорогой к коралю и рекой Благодарения), берега реки Благодарения и Красного ручья и, наконец, те отроги горы Франклина, меж которых расположен был кораль.

Они исследовали, но довольно поверхностно, побережье бухты Вашингтона — от мыса Коготь до Змеиного мыса, а также леса и болота вдоль западного берега и бесконечные дюны, доходившие до залива, похожего на полуоткрытую пасть акулы.

Но им совершенно были незнакомы большие леса, покрывавшие полуостров Извилистый, весь правый берег реки Благодарения, левый берег Водопадной речки и лабиринт отрогов, ущелий и долин, охватывающих своей запутанной сетью гору Франклина с трёх сторон — с запада, с севера и с востока, а там, вероятно, существовали глубокие пещеры. Следовательно, несколько тысяч акров площади острова ещё не подверглись изучению. Поэтому участники экспедиции приняли решение отправиться в путь через леса Дальнего Запада и обследовать весь правый берег реки Благодарения.

Пожалуй, лучше всего было сначала направиться в кораль — ведь туда опять могли нагрянуть бандиты, чтобы окончательно его разграбить или обосноваться там. Но помещать опустошению кораля колонисты не могли, оно, вероятно, уже совершилось, а если пираты сочли для себя удобным укрыться в этом уединённом углу, всегда возможно добраться до них, это ещё успеется.

И вот, посовещавшись, остановились на первоначальном плане — двинуться через лес к Змеиному мысу. На протяжении шестнадцати-семнадцати миль путь придётся прокладывать топором, и это будет первой дорогой, которая свяжет впоследствии Гранитный дворец и оконечность полуострова Извилистого.

Тележка была в полной исправности. Онагры хорошо отдохнули и могли сделать большой перегон. На тележку погрузили дорожные запасы провианта, оборудование для лагеря, походную кухню и различную утварь, а также оружие и снаряжение, заботливо выбранные в очень богатом теперь арсенале Гранитного дворца. Не мешало помнить, что пираты, быть может, прячутся в лесах; того и гляди, в густых зарослях завяжется перестрелка, а следовательно, маленькому отряду колонистов ни в коем случае нельзя было разбиваться на группы и отдаляться друг от друга.

Решили также никого не оставлять в Гранитном дворце. Даже Топ и Юп должны были принять участие в экспедиции. Неприступное убежище могло на время остаться без охраны.

Канун выступления, 14 февраля, приходился на воскресенье. Весь этот день посвятили отдыху и благодарственным молитвам создателю. Для Герберта, который уже совсем выздоровел, но был ещё немного слаб, решили оставить место в тележке.

На рассвете следующего дня Сайрес Смит принял все меры для того, чтобы уберечь Гранитный дворец от всяких нашествий. Верёвочные лестницы, по которым всегда поднимались колонисты, были отнесены в Трущобы и глубоко зарыты в песок, но уложены очень бережно, так как предстояло пользоваться ими и по возвращении; тамбур подъёмника, да и всё это приспособление успели разобрать — его больше не существовало. Работу эту выполнил Пенкроф, и, задержавшись, для того чтобы её закончить, он спустился из Гранитного дворца последним по верёвке, перекинутой через выступ скалы; а лишь только верёвку убрали, не осталось никакой возможности забраться с берега на верхнюю площадку.

Погода выдалась великолепная.

— Жаркий денёк нынче будет! — весело сказал журналист.

— Ничего, доктор Спилет, — отозвался Пенкроф. — Мы пойдём лесом, под деревьями и солнца-то не заметим.

— В дорогу! — сказал инженер.

Тележка ждала на берегу около Трущоб; журналист потребовал, чтобы Герберт ехал в ней хотя бы в первые часы пути. Юноше пришлось подчиниться предписанию своего врача.

Наб взял онагров под уздцы. Сайрес Смит, журналист и моряк прошли вперёд. Топ, видимо чрезвычайно довольный, прыгал около них. Герберт пригласил Юпа сесть с ним в тележку, и тот без лишних церемоний забрался к нему. Настала минута отправления, и маленький отряд тронулся.

Тележка завернула за выступ гранитного кряжа и, проехав милю по левому берегу реки Благодарения, переправилась по мосту на другой берег, где уже начиналась дорога к порту Воздушного шара; оставив дорогу слева, двинулись в тени высоких деревьев по обширным лесам Дальнего Запада.

На протяжении первых двух миль деревья не смыкались в непролазную чащу, и тележка свободно проезжала между ними; иногда путникам приходилось разрубать топором сплетения лиан или прокладывать дорогу в зарослях кустарника. Но никакие серьёзные препятствия не задерживали отряд.

В густой тени ветвистых деревьев стояла приятная прохлада. Вокруг раскинулось необозримое лесное царство, где, чередуясь, высились деодары, дугласы, казуарины, банксии, камедные деревья, драцены и образцы других древесных пород, уже встречавшихся колонистам.

Были тут в сборе и все представители птичьего населения острова; тетерева, жакамары, фазаны, лори, шумливые стайки какаду, попугаев и попугайчиков. Пробегая между кустами, мелькали агути, кенгуру, водосвинки — всё напоминало колонистам их первые экспедиции по острову.

— А всё-таки я замечаю перемену, — сказал Сайрес Смит, — все четвероногие и пернатые стали боязливее, чем прежде. Значит, бандиты заглядывали в эти леса, и мы, вероятно, найдём тут следы их пребывания.

В самом деле, во многих местах путники обнаружили приметы, указывающие, что по лесу недавно проходил целый отряд: здесь заломлены ветки деревьев, должно быть для того, чтобы найти по этим вехам обратный путь, тут — куча золы от потухшего костра и отпечатки человеческих ног, сохранившиеся на глинистой почве. Но не было никаких признаков, что проходившие люди где-то остановились лагерем.

Инженер посоветовал товарищам воздержаться от охоты. Выстрелы могли привлечь внимание пиратов — ведь они, чего доброго, бродили в этих лесах. К тому же охотникам волей-неволей пришлось бы отдалиться от тележки, а ходить тут в одиночку Сайрес Смит строго запретил.

Во второй половине дня, когда путники уже были в шести милях от Гранитного дворца, идти стало довольно трудно. В некоторых местах лес смыкался такой густой чащей, что только топором можно было проложить себе дорогу. Прежде чем забираться в заросли, Сайрес Смит посылал туда в качестве разведчиков Топа и Юпа; они самым добросовестным образом выполняли свои обязанности, и, если спокойно возвращались к хозяевам, значит, нечего было опасаться: в лесу отряд не подстерегали ни пираты, ни дикие звери — два вида одинаково опасных хищников.

К вечеру колонисты разбили лагерь милях в девяти от Гранитного дворца, на берегу маленькой речки, притока реки Благодарения, о существовании которого они и не подозревали, — ещё один элемент гидрографической системы острова, способствующей необыкновенному плодородию почвы.

В дороге у всех разыгрался аппетит, поэтому все очень плотно поужинали, затем легли спать, приняв меры для того, чтобы ночь прошла без всяких злоключений. Если бы приходилось остерегаться лишь диких зверей, ягуаров или других хищников, Сайрес Смит попросту зажёг бы костры вокруг лагеря, — это оказалось бы достаточной защитой; но пиратов огни костров скорее привлекли бы, чем испугали, и густой мрак являлся наилучшим средством обороны от них.

Установили строгий распорядок дозора: караульные по двое должны были следить за окрестностью и сменяться каждые два часа. Герберта, несмотря на его протесты, освободили от дежурства. Две пары караульных — Пенкроф с Гедеоном Спилетом и Сайрес Смит с Набом — по очереди стояли на страже близ лагеря.

Впрочем, ночь была короткая, темнота скорее зависела от густой тени, царившей под ветвистыми деревьями, чем от отсутствия солнца. Тишину лишь изредка нарушал хриплый рёв ягуара да язвительный хохот обезьян, видимо особенно раздражавший почтенного Юпа.

Ночь прошла спокойно, и на следующий день, 16 февраля, маленький отряд вновь двинулся через лес, где путь предстоял нелёгкий, а главное, медленный.

В тот день прошли только шесть миль — поминутно приходилось останавливаться и действовать топором. Как настоящие хозяева, колонисты щадили большие красивые деревья, да и рубить их было очень утомительно, поэтому топоры рушили маленькие деревья, но из-за такого способа передвижения путь отнюдь не шёл по прямой, а удлинялся от бесконечных изгибов и поворотов.

В этот день Герберт открыл в лесу новые породы деревьев, которые ещё не встречались им на острове. Например, древовидные папоротники — перистые их листья ниспадали до земли, как струи фонтана в бассейне; рожковое дерево с длинными и очень вкусными сладкими стручками — онагры с удовольствием поедали их. Снова колонистам встретились тут купы великолепных каури, у которых ствол, подобный колонне, возносил на высоту в двести футов тёмный конус зелени. Эти деревья, царственные исполины лесов Новой Зеландии, так же знамениты, как кедры ливанские.

Фауна была представлена всё теми же образцами животного мира, какие уже встречались на острове нашим охотникам. Правда, они мельком увидели вдалеке чету огромных птиц, характерных для природы Австралии, — один из видов казуаров, который называется эму; эти птицы высотою в пять футов, покрытые коричневыми перьями, принадлежат к отряду голенастых. Топ во весь дух помчался за ними вдогонку, но эму без труда опередили его, так как бегают они поразительно быстро.

С бандитами путникам не пришлось столкнуться, но следы их они опять обнаружили в лесу. Возле остатков потухшего костра — потухшего, видимо, недавно — они заметили отпечатки человеческих ног. Следы эти рассматривали с величайшим вниманием, один за другим, измерили их длину и ширину и без труда установили, что тут недавно проходило пять человек. В этом месте они, должно быть, делали привал; но при самом тщательном исследовании колонисты не смогли обнаружить отпечаток ног шестого человека — значит, Айртона с пиратами не было.

— Айртона с ними не было! — сказал Герберт.

— Не было, — подтвердил Пенкроф, — а раз Айртона не было с ними, значит, негодяи убили его. Но послушайте-ка, видно, у этих мерзавцев нет логова, и поэтому нельзя устроить на них облаву, как на тигров.

— Да, логова у них нет, — заметил журналист. — Вероятнее всего, они бродят наугад по лесу. Так им выгоднее. Выжидают того часа, когда станут хозяевами острова.

— Хозяевами острова?! — воскликнул моряк. — Хозяевами острова! — повторил он глухим, сдавленным голосом, словно чья-то железная рука схватила его за горло. Потом, уже спокойнее, добавил: — А знаете, мистер Смит, какой пулей у меня ружьё заряжено?

— Нет, Пенкроф, не знаю!

— Той самой пулей, что пробила грудь Герберту. И уж будьте уверены, я не промахнусь!

Но справедливое возмездие злодеям не могло вернуть жизнь Айртону; рассмотрев следы, отпечатавшиеся на сырой земле, колонисты вынуждены были сделать вывод, что нужно оставить всякую надежду когда-либо свидеться с Айртоном!

В тот вечер лагерь разбили в четырнадцати милях от Гранитного дворца; Сайрес Смит считал, что до Змеиного мыса осталось не больше пяти миль.

Действительно, на следующий день дошли до этого мыса, и, следовательно, лес был пройден из конца в конец; но нигде колонисты не обнаружили ни малейших признаков, указывающих, куда скрылись пираты и где находилось потаённое убежище — приют таинственного незнакомца.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Исследование полуострова Извилистого. — Лагерь около устья Водопадной речки. — В шестистах шагах от кораля. — Гедеон Спилет и Пенкроф идут в разведку. — Их возвращение. — Вперёд! — Открытая дверь. — Огонёк в окне. — При свете луны.

Следующий день, 18 февраля, был посвящён исследованию лесистой части побережья, тянувшейся от Змеиного мыса до Водопадной речки. Колонистам удалось основательным образом обследовать весь этот лес, который шёл полосой от трёх до четырёх миль ширины, ограниченной берегами полуострова. Могучие ветвистые деревья свидетельствовали о поразительном плодородии почвы — пожалуй, здесь земля была самой плодородной на всём острове. Казалось, сюда, в умеренный пояс, природа перенесла уголок девственных тропических лесов Америки или Центральной Африки. Очевидно, буйная растительность находила в этой почве, влажной в верхнем своём слое и согреваемой изнутри вулканическим огнём, тепло, не свойственное умеренному климату. Преобладающими породами в лесу были каури и эвкалипты, достигавшие тут гигантских размеров.

Но колонисты пришли сюда не для того, чтобы восхищаться великолепной растительностью. Они уже знали, что в этом отношении остров Линкольна мог потягаться с группой Канарских островов, которые сначала названы были Счастливыми островами. Теперь, увы, остров Линкольна уже не принадлежал им полностью — другие завладели им, на землю его ворвались изверги, и нужно было истребить их всех до единого.

На западном берегу колонисты, как ни искали, уже не нашли признаков пребывания пиратов — ни отпечатков ног, ни заломленных веток на деревьях, ни золы потухшего костра, ни следов недавнего становища.

— Это меня не удивляет, — говорил товарищам Сайрес Смит. — Негодяи пристали к берегу около мыса Находки и сразу же пустились в леса Дальнего Запада, пройдя через Утиное болото. Шли они, вероятно, той же дорогой, что и мы, когда расстались с Гранитным дворцом. Оттого мы и наткнулись на следы, оставленные ими в лесу. Но, выбравшись на побережье, пираты поняли, что им не найти сносного убежища, и тогда они опять направились на север, обнаружили наш кораль…

— Может, они опять туда забрались, — сказал Пенкроф.

— Ну, не думаю… — ответил инженер. — Должны же они сообразить, что мы будем их разыскивать в той стороне. Для них наш кораль — место, где можно поживиться провиантом, а устраивать там лагерь они не станут.

— Я согласен с Сайресом, — заметил журналист. — По-моему, пираты будут искать убежище меж отрогов горы Франклина.

— Ну так нечего и раздумывать, мистер Смит. В кораль шагом марш! Надо с ними покончить. Что мы зря теряем время!

— Нет, друг мой, — ответил инженер. — Вы забыли, что для нас очень важно выяснить, нет ли в лесах Дальнего Запада некоего жилища. У нашей экспедиции двоякая цель, Пенкроф. Нам нужно покарать преступников и уплатить долг признательности.

— Правильно сказано, мистер Сайрес, — ответил моряк. — А всё-таки, думается мне, таинственного джентльмена нам не найти, ежели он сам того не пожелает.

Пенкроф в сущности выразил мнение всех своих сотоварищей. Убежище незнакомца, вероятно, было не менее таинственным, чем он сам.

К вечеру тележка остановилась у самого устья Водопадной речки. Устроились на ночлег, приняв, как обычно, все меры предосторожности. Герберт вновь стал крепким и здоровым юношей, каким он был до болезни, ему пошла на пользу жизнь на вольном воздухе, океанские ветры и живительное благоухание лесов. Теперь он уже мог не ехать на тележке, а идти во главе каравана.

На следующий день, 19 февраля, колонисты расстались с побережьем, где за устьем речки живописно громоздились базальтовые глыбы самых причудливых очертаний и стали подниматься левым берегом вверх по течению. Дорога там была в значительной её части расчищена во время прежних походов из кораля до западного берега. Колонисты уже находились в шести милях от горы Франклина.

Сайрес Смит предложил следующий план: держа под тщательным наблюдением всю долину, по которой пролегало русло реки, осторожно подойти к коралю; если кораль захвачен — отбить его силой; если он свободен — укрепиться там и сделать его средоточием дальнейших походов для обследования горы Франклина.

План этот был единодушно одобрен — ведь колонистам не терпелось вновь стать хозяевами на своём острове!

Итак, путники направились по узкой долине, разделявшей два самых больших отрога горы Франклина. Рощи, теснившиеся по берегам речки, редели, поднимаясь к вершине вулкана. Местность вокруг была гористая, изрезанная оврагами и ущельями, очень удобная для вражеских засад, и продвигаться тут следовало с большой осторожностью. Топа и Юпа пустили вперёд: бросаясь то направо, то налево в лесные заросли, они прекрасно выполняли обязанности разведчиков, соперничая друг с другом в сообразительности и ловкости. Однако не было никаких признаков, говоривших, что кто-то бродил недавно по берегам горного потока, что пираты находятся где-то поблизости.

Около пяти часов вечера тележка остановилась шагах в шестистах от частокола, служившего оградой кораля. Полукружие высоких деревьев закрывало её завесой густых ветвей.

Надо было произвести разведку, узнать, не захвачен ли кораль. Но если там засели бандиты, двинуться к коралю открыто, когда светило ещё солнце, значило подставлять себя под выстрелы и получить пулю в грудь, как это случилось с Гербертом. Решили, что будет разумнее дождаться темноты.

Однако Гедеону Спилету хотелось, не мешкая, разведать подступы к коралю, и Пенкроф, совсем уже потерявший терпение, намеревался пойти вместе с ним.

— Нет, друзья мои, — ответил инженер. — Дождитесь темноты. Я не позволю вам бесцельно рисковать жизнью.

— Да что же это, мистер Сайрес!.. — недовольно воскликнул моряк, выйдя из повиновения.

— Успокойтесь, прошу вас, Пенкроф! — сказал инженер.

— Есть успокоиться! — ответил моряк и, дав волю своему гневу против пиратов, принялся честить их на все корки, пустив в ход самые энергичные выражения матросского лексикона.

Итак, колонисты ждали, собравшись около тележки, и внимательно следили за тем, что делается по соседству, в лесу.

Так прошло три часа. Ветер спал. Под высокими деревьями воцарилась тишина, столь глубокая, что она выдала бы самый слабый звук: лёгкий хруст сломившейся тоненькой веточки, шорох осторожных шагов по сухим листьям, шелест травы, примятой ползущим человеком. Всё кругом было спокойно. Топ неподвижно лежал на земле, положив морду на вытянутые лапы, и не проявлял ни малейшей тревоги.

К восьми часам уже достаточно стемнело, и, казалось, всё благоприятствовало разведке. Гедеон Спилет заявил, что он готов отправиться вместе с Пенкрофом. Сайрес Смит дал на это согласие. Топу и Юпу пришлось остаться с инженером, Гербертом и Набом: ведь собака могла залаять, а Юп — испустить крик, и этот неуместный шум всполошил бы врагов.

— Зря собой не рискуйте, — сказал Сайрес Смит моряку и журналисту. — Ваша задача не захват кораля, а разведка. Узнайте, засели там бандиты или нет.

— Решено, — ответил Пенкроф.

И оба разведчика тронулись в путь.

В лесу под деревьями уже стояла такая темень, что в тридцати — сорока футах ничего не было видно. Журналист и Пенкроф ступали осторожно и застывали на месте при малейшем подозрительном звуке.

Они шли на некотором расстоянии друг от друга, не желая представлять удобную мишень. Надо сказать, что они каждую минуту ждали выстрела.

Через пять минут Гедеон Спилет и Пенкроф уже вышли на опушку леса; перед ними была поляна, а в конце её — частокол, окружавший кораль.

Они остановились. Бледный, сумеречный свет ещё озарял поляну. В тридцати шагах от себя разведчики увидели ворота кораля. Они казались запертыми. Надо было пройти расстояние в тридцать шагов — от опушки леса до ограды. Но по терминологии, употребляемой в баллистике, пространство это представляло собой «опасную зону». Действительно, несколько пуль и даже одинокий выстрел могли уложить на месте всякого, кто дерзнул бы появиться в этой «опасной зоне».

Гедеон Спилет и моряк никогда не отступали перед опасностями, но они хорошо понимали, что сейчас любая неосторожность могла оказаться роковой не только для них самих, но и для товарищей. Если убьют разведчиков, что станется с Сайресом Смитом, Набом и Гербертом?

Правда, Пенкроф, возбуждённый близостью врагов — ведь он предполагал, что разбойники укрылись в корале, — уже двинулся было вперёд, но журналист крепко схватил его за плечо.

— Через несколько минут будет совсем темно, — прошептал он на ухо Пенкрофу. — Тогда и приступим.

Пенкроф остановился, крепко сжимая ствол своего ружья, и замер в ожидании, проклиная про себя бандитов.

Вскоре угасли последние, тусклые отсветы. Поляну окутал мрак, словно выползавший из лесной чащи. Гора Франклина высилась, будто огромный заслон, закрывавший полосу заката, быстро настала тьма, как это бывает в низких широтах. Пора было действовать.

С той минуты, как журналист и Пенкроф остановились на опушке леса, они не теряли из виду ограду. Казалось, в корале никого нет. Гребень ограды выделялся в темноте чёрной линией, и ничто не изменяло его чётких очертаний. Однако, будь в корале пираты, им пришлось бы поставить тут дозорного, чтобы обезопасить себя от всякого рода неприятных неожиданностей.

Гедеон Спилет сжал руку своему товарищу, и оба ползком двинулись к коралю, взяв ружья на изготовку.

Они подобрались к воротам: во мраке не мелькнуло ни единой искорки света.

Пенкроф попробовал отворить ворота, но предположения его самого и журналиста были верны — ворота оказались запертыми, и запертыми изнутри: моряк убедился, что наружные засовы не задвинуты. Из этого можно было заключить, что пираты находятся в корале и, по всей вероятности, заперлись крепко-накрепко, чтобы к ним не могли ворваться.

Гедеон Спилет и Пенкроф прислушались.

За оградой царила мёртвая тишина. Должно быть, муфлоны и козы спали, из хлевов не доносилось ни звука.

Не слыша ни малейшего шума, журналист и Пенкроф уже подумывали, не перелезть ли им через ограду. Однако это противоречило указаниям Сайреса Смита.

Попытка могла увенчаться успехом, но она могла привести и к поражению. Ведь если пираты ничего не подозревают о готовящемся нападении, то сейчас есть возможность захватить их врасплох. И разве можно рисковать, всё испортить, неосмотрительно перебравшись через ограду?

Журналист не хотел действовать очертя голову. Он думал — не лучше ли подождать, пока все соберутся, а тогда уж попытаться проникнуть в кораль. Во всяком случае, ясно было, что к ограде можно подобраться незаметно и что её никто не охраняет. Установив это обстоятельство, разведчики решили вернуться к своим и обсудить с ними положение.

Пенкроф, очевидно разделявший теперь эту точку зрения, безропотно последовал за журналистом, когда тот повернул обратно, к лесу.

Несколько минут спустя инженер уже знал, как обстоит дело.

— Прекрасно, — сказал он после краткого размышления. — Я думаю, что бандитов в корале нет.

— А мы это сейчас проверим, — заметил Пенкроф. — Стоит только перелезть через ограду.

— Вперёд, друзья! — воскликнул Сайрес Смит.

— Тележку в лесу оставим? — спросил Наб.

— Нет, — ответил инженер. — Это наш обозный фургон для военного снаряжения и провианта. А в случае нужды тележка послужит нам и укрытием.

— Ну, в путь! — сказал Гедеон Спилет.

Тележка выехала из леса и бесшумно покатила к коралю. Кругом был такой же непроглядный мрак, как и в ту минуту, когда Пенкроф с журналистом ползком пробирались по поляне. Густая трава заглушала шаги.

Колонисты приготовились открыть огонь. Юпу моряк велел двигаться позади. Наб держал Топа на сворке, чтоб он не кинулся вперёд.

Вскоре подошли к поляне. На ней никого не было. Маленький отряд смело двинулся к ограде. Быстро пересекли «опасную зону». Ни один выстрел не нарушил тишины. Тележка остановилась у частокола. Наб остался около онагров, чтобы сдерживать их. Инженер, журналист, Герберт и Пенкроф направились к воротам, посмотреть не забаррикадированы ли они изнутри.

Одна створка оказалась отворённой!

— Ну, а вы что говорили? — спросил инженер, повернувшись к моряку и Гедеону Спилету.

Оба они были ошеломлены.

— Клянусь честью, — воскликнул Пенкроф, — ворота только что были заперты!

Колонисты стояли в нерешительности. Ведь пираты были в корале, когда Пенкроф и журналист подходили к ограде, производя разведку. Сомнений тут быть не могло. Кто же, кроме самих разбойников, отпер крепко запертые изнутри ворота? А сидят ли они ещё в корале? Или кто-нибудь из них вышел оттуда?

Все эти вопросы проносились в уме у каждого, но как найти на них ответ?

В эту минуту Герберт, пройдя несколько шагов по двору, бросился обратно и схватил за руку Сайреса Смита.

— Что ты увидел? — спросил инженер.

— Свет.

— В доме?

— Да.

Все пятеро подошли к воротам. Действительно, прямо напротив них, в окне, мерцал тусклый огонёк. Сайрес Смит быстро принял решение.

— Удача необыкновенная! — сказал он. — Бандиты, верно, заперлись в доме и не ждут нападения. Они в наших руках! Вперёд!

Колонисты прокрались во двор, держа наготове ружья. Тележку оставили за оградой под охраной Юпа и Топа, из осторожности привязав их к самой тележке.

Сайрес Смит, Пенкроф, Гедеон Спилет — с одной стороны, а Герберт и Наб — с другой, бесшумно прокрались вдоль ограды. Кругом было темно и безлюдно.

Через несколько мгновений все были около дома, у запертой двери.

Сайрес Смит знаком велел товарищам не шевелиться и заглянул в окно, слабо освещённое изнутри.

Он окинул взглядом комнату — единственную в нижнем этаже дома.

На столе горел фонарь. Рядом со столом стояла кровать, на которой когда-то спал Айртон.

На кровати кто-то лежал.

Вдруг Сайрес Смит отпрянул от окна и произнёс вполголоса:

— Айртон!

Тотчас же дверь отворили, вернее, выломали, и колонисты бросились в комнату.

Айртон, казалось, спал. Лицо у него было измученное, говорившее о долгих и жестоких страданиях. На запястьях и на щиколотках виднелись кровоточащие ссадины.

Сайрес Смит наклонился над ним.

— Айртон! — воскликнул инженер и схватил спящего за руки.

При каких необыкновенных обстоятельствах произошла эта неожиданная встреча!

Айртон открыл глаза и посмотрел на Сайреса Смита, потом обвёл взглядом всех остальных.

— Вы? — воскликнул он. — Неужели это вы?

— Айртон! Айртон! — повторял Сайрес Смит.

— Где я?

— В нашем корале.

— Один?

— Да.

— Но они сейчас придут! — воскликнул Айртон. — Защищайтесь! Защищайтесь!

И в изнеможении он упал на кровать.

— Спилет, — сказал инженер, — на нас с минуты на минуту могут напасть. Завезите тележку во двор. Потом заприте хорошенько ворота и все возвращайтесь сюда.

Пенкроф, Наб и журналист поторопились выполнить распоряжение инженера. Нельзя было терять ни минуты. Может быть, тележка уже попала в руки пиратов.

В одно мгновение журналист с двумя товарищами промчались через двор, но, выбежав за ограду, услышали глухое рычание Топа.

Оставив на минуту Айртона, инженер вышел за порог и взял ружьё на изготовку. Герберт встал рядом с ним. Оба настороженно смотрели на гребень отрога, возвышавшийся над коралем. Если бандиты устроили там засаду, они могли перестрелять всех колонистов одного за другим.

В это мгновение над чёрной завесой лесных зарослей выплыла луна, и стало светло как днём. Лунное сияние озарило весь кораль, разбросанные по нему купы деревьев, орошавший его ручеёк и широко расстилавшийся ковёр зелёной травы. В той стороне, где высилась гора Франклина, дом и часть ограды, залитые лунным светом, казались совсем белыми, а на противоположной стороне, в тени, ограда тянулась тёмной стеной.

Вскоре в светлом круге появилось что-то громоздкое и чёрное — это въехала во двор тележка, и Сайрес Смит услышал, как захлопнулись ворота и загремели засовы.

Но в эту минуту Топ, сорвавшись с привязи и заливаясь яростным лаем, бросился в глубину кораля, вправо от дома.

— Осторожней, друзья! Целься! — крикнул Сайрес Смит.

Колонисты вскинули ружья и уже готовы были выстрелить. Топ лаял, не умолкая, а Юп, подбежав к нему, пронзительно засвистел.

Колонисты двинулись за ними следом и вышли к ручейку, бежавшему под высокими деревьями.

И что же увидели они у берега, озарённого, ярким светом луны!

На траве лежало пять трупов!

Это были те самые бандиты, которые четыре месяца назад высадились на остров Линкольна!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Рассказ Айртона. — Планы его бывших сообщников. — Захват кораля. — Вершитель правосудия на острове Линкольна. — «Бонадвентур». — Поиски вокруг горы Франклина. — Верхние долины. — Подземный гул. — Ответ Пенкрофа. — На дне кратера. — Возвращение.

Что же случилось? Кто сразил пиратов? Может быть, Айртон? Нет, ведь за минуту до этого он так боялся их возвращения!

А тем временем Айртоном овладел глубокий сон, невозможно было его добудиться. Произнеся те немногие слова, которые мы привели, он рухнул на постель и лежал неподвижно в тяжёлом забытьи.

Теряясь в догадках, колонисты всю ночь не спали от волнения, никто не выходил из дома, не решился ещё раз побывать на том месте, где лежали трупы пиратов. Вероятно, Айртон не мог бы сказать, при каких обстоятельствах они нашли смерть, ведь бедняга даже не знал, что он находится в корале. Но, возможно, ему известно было, что произошло перед этой ужасной казнью.

На следующий день Айртон очнулся от забытья, и все сердечно радовались, что после ста четырёх дней разлуки видят его живым и почти здоровым.

И тут Айртон вкратце передал, что произошло, — во всяком случае то, что он знал.

Десятого ноября, на следующий день после возвращения Айртона в кораль, как только стемнело, через ограду перелезли пираты и схватили его. Связав Айртона, злодеи заткнули ему рот и отвели к подножию горы Франклина, в одну из тех тёмных пещер, где они укрывались.

Его обрекли на смерть и собирались убить на следующий день. Но вдруг один из пиратов узнал его и назвал тем именем, которое он носил в Австралии. Негодяи, намеревавшиеся замучить Айртона, не посмели тронуть Бена Джойса.

Но с той минуты, как Айртона узнали, ему пришлось бороться против требований своих бывших соратников. Они решили перетянуть его на свою сторону, рассчитывая, что он поможет им завладеть Гранитным дворцом; они надеялись, что, проникнув в это неприступное убежище, перебьют колонистов и станут хозяевами на острове!

Айртон не поддавался. Бывший разбойник, искупивший вину раскаянием и заслуживший прощение, скорее умер бы, чем выдал своих товарищей.

Его связали, заткнули ему рот и почти четыре месяца держали в пещере, не спуская с него глаз.

Вскоре после высадки на остров пираты обнаружили кораль и с тех пор добывали себе в нём съестные припасы, но не пожелали там поселиться. Двое из этих бандитов 11 ноября натолкнулись на колонистов и стреляли в Герберта; возвратившись к своим собратьям, один из них хвастался, что «ухлопал» кого-то из обитателей острова; но преступник вернулся один — его сообщника, как нам уже известно, сразил кинжал Сайреса Смита.

Нетрудно представить себе тревогу и скорбь Айртона, когда он услышал слова разбойников о смерти Герберта. Значит, колонистов осталось только четверо, и они теперь в полной власти пиратов!

После этого события, в течение тех дней, когда колонисты находились в домике Айртона, где их удерживала болезнь Герберта, пираты прятались в пещере, и, даже опустошив плато Кругозора, они из осторожности не расстались со своим убежищем.

С Айртоном стали обращаться ещё хуже. На руках и ногах у него остались кровавые следы от верёвок, которыми его связывали. Каждую минуту он ждал смерти и считал свою гибель неминуемой.

Так обстояло дело до середины февраля. Разбойники все выжидали благоприятного случая для нападения на колонистов и редко выползали из своего логова, лишь предпринимали несколько раз вылазки для охоты, промышляя то внутри острова, то добираясь до южного берега. До Айртона больше не доходило ни единой вести о его друзьях, и он уже потерял всякую надежду увидеть их!

Наконец несчастный так ослабел от мучений, которым его подвергали, что впал в полную прострацию и, находясь в таком состоянии уже два дня, ничего не видел, ничего не слышал и не мог сказать, что произошло.

— Не знаю, мистер Смит, как это получилось, что лежал я связанный в пещере, а вдруг опять очутился в корале.

— А как случилось, что пираты лежат мёртвые в ограде кораля? — спросил инженер.

— Мёртвые? — воскликнул Айртон и, несмотря на свою слабость, даже приподнялся на кровати.

Товарищи поддержали его. Он хотел встать с постели, ему помогли подняться, и все вместе направились к ручейку.

Уже совсем рассвело.

На берегу ручья лежали бездыханные тела в тех позах, в каких, верно застала пиратов мгновенная смерть.

Айртон был потрясён. Сайрес Смит и все его товарищи молча смотрели на него.

По знаку инженера Наб и Пенкроф осмотрели трупы, уже закоченевшие на холоде.

Никаких ранений у мертвецов не обнаружили. И, лишь вглядевшись самым внимательным образом, Пенкроф заметил у каждого из них маленькое красное пятнышко, словно след от ушиба: у одного пятнышко было на лбу, у другого — на груди, у того — на спине, у этого — на плече. Откуда взялись эти пятнышки, установить было невозможно.

— Вот как они были убиты! — сказал Сайрес Смит.

— Но каким оружием? — изумлённо сказал журналист.

— И кто же их убил? — спросил Пенкроф.

— Вершитель правосудия на нашем острове, — ответил Сайрес Смит, — тот, кто перенёс вас сюда, Айртон; тот, кто своим вмешательством столько раз спасал нас; тот, кто делает для нас всё, что мы не в силах сделать сами, и сделав это, таится от нас.

— Поищем же его! — воскликнул Пенкроф.

— Да, мы будем его искать, — отозвался Сайрес Смит. — Но где скрывается это могущественное существо, совершившее для нас столько чудес, мы откроем лишь в том случае, если ему угодно будет позвать нас к себе.

Покровительство невидимого благодетеля, сводившее на нет их собственные усилия, и раздражало и вместе с тем глубоко трогало Сайреса Смита. Всякий раз его вмешательство говорило об относительной беспомощности самого Сайреса Смита, а для гордых душ такое чувство обидно. В великодушной помощи, которую оказывают скрытно, избегая всяких изъявлений благодарности со стороны тех, кому оказывают благодеяние, есть известная доля высокомерия, и, по мнению Сайреса Смита, это уменьшало цену благодеяния.

— Будем его искать, — повторил инженер, — и, дай бог, чтобы нам удалось когда-нибудь доказать нашему высокомерному покровителю, что нас нельзя назвать неблагодарными! Чего бы я не дал, лишь бы воздать ему добром за добро и хотя бы ценою своей жизни оказать ему какую-нибудь важную услугу!

С того дня поиски незнакомца стали единственной заботой обитателей острова Линкольна. Всё побуждало их найти ключ этой загадки, узнать имя человека, обладающего поистине необъяснимым, каким-то сверхъестественным могуществом.

Колонисты поспешили возвратиться в дом, и их заботы быстро возвратили Айртону душевные и телесные силы.

Наб и Пенкроф перенесли трупы пиратов в лес, подальше от кораля, и глубоко зарыли их в землю.

Затем Айртону рассказали, что произошло в то время, как он был в плену. Он узнал тогда о ранении Герберта и о всех испытаниях, выпавших на долю колонистов. Товарищи сказали ему, что они уже не надеялись свидеться с ним, так они боялись, что безжалостные преступники зверски убили его.

— А теперь, — сказал в заключение Сайрес Смит, — нам остаётся выполнить свой долг. Половина нашей задачи решена. Однако если теперь нам уже нечего бояться пиратов и мы вновь стали хозяевами острова, то обязаны мы этим не самим себе.

— Прекрасно, — отозвался Гедеон Спилет, — обыщем весь этот лабиринт ущелий между отрогами горы Франклина. Не пропустим ни одного грота, ни одной впадины! Ах я думаю, ещё ни одному журналисту не приходилось разгадывать такой увлекательной тайны!

— И мы не вернёмся в Гранитный дворец, пока не найдём нашего благодетеля, — сказал Герберт.

— Да, — подтвердил инженер. — Мы сделаем всё, что в силах человеческих… Но, повторяю, найти его нам удастся лишь в том случае, если он сам того пожелает!

— Останемся в корале, — предложил Пенкроф.

— Останемся, — согласился Сайрес Смит. — Провианта здесь много, и, кроме того, мы находимся в самом центре той местности, где будем производить поиски. И отсюда, если понадобится, можно быстро съездить на тележке в Гранитный дворец.

— Правильно, — сказал моряк. — Имею только одно замечание.

— Какое?

— Вот уже лето приближается, и не надо забывать, что нам предстоит путешествие.

— Какое путешествие? Куда? — спросил Гедеон Спилет.

— На остров Табор, — ответил Пенкроф. — Надо же оставить там записку, указать в ней координаты нашего острова и сообщить, где теперь находится Айртон, на тот случай, если шотландская яхта придёт за ним. Кто знает, может, мы уже опоздали.

— Подождите, Пенкроф, — сказал Айртон. — На чём вы думаете добраться до острова Табор?

— На нашем корабле!

— На вашем корабле? — воскликнул Айртон. — Его уж больше нет.

— Как, корабля больше нет?! — закричал Пенкроф, вскочив на ноги.

— Да, Пенкроф, — сказал Айртон. — Неделю тому назад пираты разыскали его в маленькой бухточке, вышли на нём в море и…

— И что же?.. — с замиранием сердца спросил Пенкроф.

— Ведь у них теперь нет Боба Гарвея, значит, некому вести корабль… Ну, они и наткнулись на рифы. Судёнышко ваше разбилось.

— Ах негодяи! Ах бандиты! Подлецы проклятые! — воскликнул моряк.

— Пенкроф, — сказал Герберт, взяв его за руку. — Мы построим другой корабль, ещё лучше и больше прежнего. Ведь у нас теперь есть все железные части, весь такелаж и паруса с пиратского брига!

— А вы знаете, сколько времени надо, чтобы построить судно водоизмещением в тридцать — сорок тонн? — горестно заметил Пенкроф. — На это уйдёт месяцев пять, а то и полгода.

— Сколько понадобится, столько и потратим времени, но построим судно, — ответил журналист. — А в этом году не поедем на остров Табор.

— Ну, что ж поделаешь, Пенкроф, — утешал его инженер.

— Случилось несчастье, надо перенести его. Будем надеяться, что отсрочка поездки на Табор не принесёт нам вреда.

— Эх, «Бонадвентур»! Бедный мой «Бонадвентур»! — воскликнул Пенкроф, глубоко потрясённый утратой судёнышка, которым он так гордился.

Гибель корабля действительно была большой потерей для колонистов, и они твёрдо решили как можно скорее поправить беду. Но сейчас единственной их заботой было обследование всех тайников, имевшихся на острове.

Поиски начались в тот же день, 19 февраля, и длились целую неделю. У подножия горы Франклина, между её отрогами и многочисленными их разветвлениями, извивался настоящий лабиринт долин и оврагов, расположенных чрезвычайно прихотливо. Очевидно, искать нужно было в этих узких ущельях, может быть даже в недрах горы. Человеку, желавшему оставаться для всех неведомым, легче всего было устроить себе потаённое жилище именно в этой части острова. Отроги так хаотически переплетались меж собою, что Сайресу Смиту пришлось вести поиски со строжайшей методичностью.

Прежде всего обследованы были все долины у южного склона вулкана и у истоков Водопадной речки. Айртон показал колонистам убежище бандитов — ту пещеру, где он томился в заключении, пока его не перенесли в кораль. В пещере всё было в том же виде, как и при Айртоне. И так же, как при нём, лежали там оружие, порох, пули и провиант, которые бандиты похитили и держали в своём логове про запас.

Колонисты тщательно обследовали всю соседнюю с пещерой долину, поросшую прекрасными деревьями, главным образом хвойными; затем, обогнув оконечность юго-западного отрога, они направились в узкое ущелье, доходившее до живописного нагромождения базальтовых глыб на побережье.

Здесь деревьев было меньше. Траву заменил камень. Среди утёсов прыгали дикие козы и муфлоны. Тут начиналась бесплодная часть острова. Уже можно было заметить, что из многочисленных долин, разветвлявшихся у подножия горы Франклина, только три богаты лесом и пастбищами, как, например, долина, избранная для кораля и граничившая на западе с долиной Водопадной речки, а на востоке — с долиной Красного ручья. Оба эти ручья начинались где-то в горах, а ниже, вобрав в себя несколько притоков, они превращались в речки, орошавшие южную часть острова. Реку Благодарения питали главным образом обильные родники, терявшиеся в густой чаще леса Жакамара; бесчисленные струйки подпочвенных вод, изливавшихся такими же родниками, орошали полуостров Извилистый.

Одна из вышеупомянутых долин, где не было недостатка в питьевой воде, вполне подходила для убежища какого-нибудь отшельника, — он мог найти тут всё необходимое для жизни. Колонисты тщательно исследовали все три долины, но нигде не обнаружили присутствия человека.

Где же таинственный незнакомец нашёл себе пристанище? Может быть, на северном склоне, в диких ущельях, среди обвалившихся скал, в бесплодных теснинах, между застывшими потоками лавы?

У подошвы горы Франклина с северной стороны пролегали только две широкие и неглубокие долины; они были совсем лишены зелени, усеяны валунами, испещрены длинными полосами морен и потоками застывшей лавы, меж которых вздымались буграми вулканические горные породы и лежали россыпью мелкие обломки обсидиана и лабрадоритов. Эта часть острова потребовала долгих и трудных исследований. В склоны горы врезалось здесь множество пещер, конечно, совсем неудобных для жилья, но совершенно скрытых от глаз и почти неприступных. Колонисты осмотрели даже тёмные туннели, возникшие ещё в эпоху образования острова. При свете смоляных факелов исследователи прошли по всем этим мрачным галереям, обыскали каждый грот, исследовали каждую впадину. Всюду тишина и мрак. Казалось, никогда ещё по этим древним подземным ходам не ступала нога человека, никогда он не передвинул тут ни единого камня. Всё оставалось таким же, как в те бесконечно далёкие времена, когда подземный огонь извергнул со дна морского эти глыбы и над водами океана поднялся остров.

Но хотя эти глубинные ходы казались совершенно пустынными и в них царил беспросветный мрак, Сайресу Смиту пришлось убедиться, что они не были царством абсолютной тишины.

Проходя по одной из этих мрачных пещер, врезавшихся в толщу горы на несколько сот футов, он, к удивлению своему, услышал доносившийся издалека рокот, который отдавался эхом под каменными сводами подземной галереи.

Гедеон Спилет, который шёл вместе с ним, тоже услышал этот отдалённый гул, указывавший, что в недрах вулкана ожил потухший огонь. Оба прислушались: глухие раскаты повторились несколько раз; очевидно, в глубинах земли происходил некий геологический процесс.

— Значит, вулкан ещё не совсем потух? — сказал журналист.

— Возможно, что, с тех пор как мы обследовали кратер, — ответил Сайрес Смит, — в нижних пластах горы начались какие-то процессы. В любом вулкане, который считается потухшим, может снова разгореться огонь.

— Но если огнедышащая гора Франклина оживает и готовится новое извержение, то разве острову Линкольна не грозит опасность? — спросил Гедеон Спилет.

— Не думаю, — ответил инженер. — Ведь кратер вулкана играет роль предохранительного клапана; избыток паров и лавы, как и прежде, вырвется через этот привычный канал.

— Если только лава не проложит себе новый выход в направлении плодородной части острова…

— Да почему же это будет так, дорогой Спилет? — ответил Сайрес Смит. — Почему лава уклонится от того пути, который ей проложила сама природа?..

— Ну, вулканы очень капризны, — ответил журналист.

— Заметьте, — возразил инженер, — что наклон всей горы Франклина благоприятствует стоку изверженной лавы к тем самым долинам, которые мы сейчас обследуем. Для того чтобы она потекла в другую сторону, должно произойти перемещение центра тяжести, что возможно только в результате землетрясения.

— Но ведь в таких случаях, насколько я знаю, всегда следует опасаться землетрясения, — заметил Гедеон Спилет.

— Всегда! — подтвердил инженер. — Особенно когда подземные силы начинают пробуждаться после долгого отдыха, а кратер огнедышащей горы закупорен. Право, дорогой Спилет, извержение вулкана может стать для нас большим бедствием, и лучше бы он никогда не пробуждался, а спал себе мирным сном. Но тут уж мы бессильны, не правда ли? Однако, что бы ни случилось, я полагаю, что нашим плантациям на плато Кругозора не грозит серьёзной опасности. Между плато и горой лежит довольно глубокая впадина, и если когда-нибудь лава потечёт по направлению к озеру, она польётся из этой впадины в сторону дюн и к заливу Акулы.

— А ведь мы ещё не видели над вершиной горы ни малейшего дымка, предвещающего близость извержения, — заметил Гедеон Спилет.

— Да, не видели, — сказал Сайрес Смит. — Над кратером нет ни одного облачка пара, я только вчера внимательно наблюдал за макушкой горы. Но возможно, что в течение веков кратер снизу крепко забили каменные глыбы, вулканический пепел, застывшая лава, и, следовательно, предохранительный клапан, о котором я говорил сейчас, слишком плотно закупорен. Однако при первом же серьёзном толчке всё это взлетит на воздух, и будьте уверены, дорогой Спилет, что ни остров, который можно сравнить с паровым котлом, ни вулкан — его топка — не взорвутся от давления газов. И всё же, повторяю, пусть лучше не будет извержения.

— А меж тем мы с вами не ошибаемся: очень хорошо слышен глухой рокот. В недрах вулкана что-то происходит!..

— Да, да, — ответил инженер, настороженно прислушиваясь.

— Ошибиться невозможно… Тут, несомненно, происходит какой-то процесс, но его значение и окончательный результат пока ещё нельзя предвидеть.

Выйдя из пещеры, Сайрес Смит и Гедеон Спилет разыскали своих товарищей и рассказали им о своих наблюдениях.

— Вот оно как! — воскликнул Пенкроф. — Вулкан опять вздумал приняться за свои проделки. Пусть только попробует. Найдётся и на него управа!..

— Кто же с ним справится? — спросил Наб.

— Наш покровитель, Наб, наш добрый гений. Уж он заткнёт кратер, если вулкан попытается разинуть свою глотку!

Как видят читатели, вера Пенкрофа в новоявленное божество, повелевающее островом, была непреложна, да и, надо сказать, таинственная сила, проявлявшаяся до сих пор во многих и многих случаях, казалась всемогущей. Но этот чародей ускользал от самых тщательных поисков, и, невзирая на все старания колонистов, на их усердие и, главное, на их упорство в исследовании острова, скрытое убежище до сих пор не было обнаружено.

С 19 по 25 февраля круг розысков расширился и захватил всю северную часть острова; обысканы были самые укромные уголки. Дело доходило до того, что колонисты выстукивали склоны утёсов, как выстукивает стены полиция, производя обыск в подозрительном доме. Инженер даже составил очень точную карту горы и её отрогов, и колонисты обошли их все до самых отдалённых уголков. Исследовали они также и верхнюю террасу и возвышавшуюся на ней конусообразную вершину, вплоть до снеговой шапки, белевшей на её макушке, в которой, зияла воронка кратера.

Больше того: спускались даже в самую воронку кратера, ещё не дышавшего огнём, хотя в глубине пропасти уже ясно слышался зловещий рокот. Однако из кратера не поднималось ни единой струйки дыма, ни единого облачка пара, стенки его нисколько не нагрелись — словом, ничто не предвещало близкого извержения. И нигде — ни на вершине горы, ни на её склонах, — решительно нигде колонисты не нашли ни малейших следов пребывания незнакомца, которого они искали.

Тогда стали производить розыски по всей полосе дюн. Тщательно осмотрели и высокие берега залива Акулы, представлявшие собой отвесную стену из застывшей лавы, исследовали её сверху донизу, хотя очень трудно было спускаться к морю по этой круче. Нигде никого!

Слова эти верно выражали плачевный результат бесплодных поисков, потребовавших столько утомительных усилий, столько упорства, и не удивительно, что такая незадача вызвала у Сайреса Смита и его товарищей чувство горького разочарования.

Пришлось, однако, подумать о возвращении домой — поиски не могли продолжаться до бесконечности. Теперь у колонистов были все основания считать, что убежище таинственного незнакомца находится не на поверхности острова, и тогда у каждого в разгорячённом воображении зародились самые безумные предположения. В особенности много фантазировали Пенкроф и Наб; они не только создавали в своих домыслах странный образ, но уносились в волшебный, сказочный мир.

Двадцать пятого февраля колонисты возвратились в Гранитный дворец. При помощи двойного каната, который привязали к стреле и закинули на выступ площадки, они восстановили сообщение между своим жилищем и берегом.

Месяц спустя, 24 марта, поселенцы праздновали третью годовщину своего пребывания на острове Линкольна.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Прошло три года. — Вопрос о постройке нового корабля. — Решение. — Колония процветает. — Судостроительная верфь. — Холода в Южном полушарии. — Пенкроф смиряется. — Стирка белья. — Гора Франклина.

Прошло три года с тех пор, как пленники бежали из Ричмонда. Сколько раз за эти три года они говорили о своей родине. Никогда они не забывали о ней!

Они не сомневались в том, что гражданская война кончилась, причём не допускали и мысли, чтобы справедливое дело северян не восторжествовало. Но каковы были перипетии этой ужасной войны? Много ли пролито было крови? Кто из друзей и знакомых пал в сражениях? Вот о чём часто беседовали колонисты, не зная, скоро ли настанет день, когда они увидят родную страну. Возвратиться на родину хотя бы на несколько дней, возобновить связь с обитаемым миром, установить постоянное сообщение между родной страной и островом, — после этого они готовы были провести долгие годы в основанной ими колонии, которая стала бы тогда зависеть от метрополии, и, быть может, эти годы оказались бы лучшей, счастливейшей порой их жизни. И разве всё это было несбыточной мечтой?

Но мечта их могла осуществиться лишь двумя путями: или в воды острова Линкольна придёт какой-нибудь корабль, или колонисты сами построят достаточно большое судно, чтобы доплыть на нём до ближайшей земли.

— А может быть, — говорил Пенкроф, — наш гений-покровитель предоставит нам возможность возвратиться на родину!

Право, если бы Пенкрофу и Набу сказали, что в заливе Акулы или в порту Воздушного шара их ждёт корабль водоизмещением в триста тонн, они бы нисколько не удивились, даже глазом бы не моргнули, решив, что это в порядке вещей, ибо ждали от незнакомца любых чудес.

Но Сайрес Смит, как человек менее доверчивый, советовал им вернуться к реальной действительности и самим приняться за постройку судна; задача эта поистине являлась неотложной, так как следовало поскорее отвезти на остров Табор записку о новом местопребывании Айртона.

«Бонадвентура» уже не существовало, для постройки нового корабля требовалось по меньшей мере полгода. А близилась зима. Словом, до будущей весны нечего было и думать о поездке.

— Что ж, у нас будет достаточно времени, и к наступлению тёплых дней мы успеем подготовиться как следует, — сказал инженер Пенкрофу, беседуя с ним на эту тему. — Я думаю, друг мой, что, раз нам нужно заново строить судно, лучше всего сделать его размерами побольше. Ещё неизвестно, посетит ли шотландская яхта остров Табор. Может статься, что она приплыла туда несколько месяцев назад, что шотландцы долго искали Айртона и, не найдя никаких следов его пребывания на острове, уплыли обратно. Нет, нам с вами надо построить такой корабль, чтобы в случае нужды мы могли добраться на нём до островов Полинезии или до Новой Зеландии. Как вы думаете?

— Я думаю, мистер Сайрес, — ответил моряк, — я думаю, что вы со всяким делом справитесь, у вас и большой корабль получится не хуже маленького. Дерева и инструментов у нас достаточно. Значит, всё зависит от времени.

— А сколько месяцев потребуется на постройку корабля водоизмещением в двести пятьдесят — триста тонн? — спросил Сайрес Смит.

— Месяцев семь-восемь по меньшей мере, — ответил Пенкроф. — Да ещё не забывайте, что зима подходит, а в сильные холода трудно обрабатывать дерево. Значит, считайте, что несколько недель пропадут зря, и дай бог, ежели мы спустим корабль на воду в ноябре месяце.

— Вот и хорошо! — сказал Сайрес Смит. — Самая подходящая пора для путешествия на остров Табор или даже в более далёкие края.

— Правильно, мистер Сайрес, — ответил моряк. — Делайте чертежи. Рабочие готовы. Я думаю, в таком деле Айртон будет нам хорошим помощником.

Посовещались с остальными колонистами, те одобрили замысел инженера, и действительно идея была превосходная. Правда, построить корабль водоизмещением от двухсот до трёхсот тонн — задача нелёгкая, но колонисты верили в свои силы, что вполне оправдывалось уже достигнутыми успехами.

Итак, Сайрес Смит занялся составлением расчётов и чертежей для постройки корабля. Тем временем его товарищи рубили и перевозили деревья, которые должны были пойти на изогнутые шпангоуты, на весь набор судна и на его обшивку. Леса Дальнего Запада дали им лучшие для кораблестроения породы дуба и вяза. Воспользовавшись просекой, которую прорубили во время последней экспедиции, проложили по ней дорогу, назвав её дорогой Дальнего Запада; по ней брёвна подвезли к Трущобам, и устроили там корабельную верфь. Что касается дороги, то она шла прихотливыми зигзагами, петляя в зависимости от расположения деревьев, выбранных для рубки, и всё же благодаря ей значительная часть полуострова Извилистого стала гораздо доступнее.

Колонисты спешили рубить и обтёсывать деревья, так как сырая древесина не годится для постройки судна, и надо было, чтоб она успела высохнуть. Корабельные плотники усердно работали весь апрель: за этот месяц не случилось никаких неприятностей, кроме довольно сильных штормов, обычных в пору равноденствия. Юп хорошо помогал лесорубам — то взбирался на самую макушку дуба и закреплял там верёвку, которой валили срубленное дерево, то перетаскивал на своей крепкой спине уже обтёсанные стволы.

Брёвна сложили штабелями под широким дощатым навесом, поставленным около Трущоб: там они должны были храниться, пока их не пустят в дело.

Апрель выдался погожий, каким в Северном полушарии зачастую бывает октябрь. Помимо постройки корабля, колонисты усердно обрабатывали землю, и вскоре с плато Кругозора исчезли все следы опустошения. Отстроили мельницу, на месте уничтоженного птичника выросли новые сараи. Их построили более просторными, потому что пернатое население фермы очень возросло. В конюшне стояло теперь пять онагров — четверо сильных, крепких и хорошо объезженных животных, ходивших и в упряжке и под седлом, и недавно родившийся жеребёнок. Инвентарь колонии увеличился — появился плуг; на онаграх теперь пахали землю, и они тянули плуг не хуже волов, на которых пашут в Йоркшире или в Кентукки. Каждый колонист брал на себя ту или иную работу, никто не сидел сложа руки. Зато каким завидным здоровьем могли похвастаться все эти труженики, как весело проводили они вечера в Гранитном дворце, какие радужные планы на будущее они строили!

Айртон, разумеется, чувствовал себя теперь равноправным членом содружества; он уж не заводил речи о том, чтобы ему жить отдельно в корале. Однако он всегда был задумчив, молчал и больше разделял с колонистами их труды, чем радости. Но работник он был прекрасный — сильный, ловкий, изобретательный и толковый, его любили и уважали, и он не мог этого не чувствовать.

Не был заброшен и кораль. Кто-нибудь из колонистов через день ездил туда на тележке или верхом, задавал корма скоту, доил коз и привозил молоко, которое поступало в распоряжение Наба. Этими поездками пользовались и для охоты, поэтому чаще других ездили в кораль Герберт и Гедеон Спилет в сопровождении Топа, всегда бежавшего впереди: благодаря искусству охотников и их превосходным ружьям в доме не переводилась крупная дичь — водосвинки, агути, кенгуру, кабаны, пекари; не переводилась и птица: утки, тетерева, глухари, жакамары, бекасы. Кролики из садка, устрицы с отмели, иной раз черепаха, полные невода сёмги, приплывшей целыми косяками в реку Благодарения метать икру, овощи с огорода на плато Кругозора, дикие плоды из леса — какие щедрые дары природы! Главный повар Наб едва успевал убирать их про запас в свои кладовые.

Само собой разумеется, что телеграфный провод, протянутый между коралем и Гранитным дворцом, был восстановлен, и ничего не стоило теперь послать депешу, когда кто-либо из колонистов, отправившись в кораль, считал нужным там заночевать. Ведь теперь на острове опять стало спокойно, и больше не приходилось опасаться вторжения, по крайней мере со стороны людей.

И всё же беда могла повториться, если б на остров опять вздумали высадиться какие-нибудь беглые каторжники. Быть может, приятели и сообщники Боба Гарвея, ещё отбывавшие заключение в Норфолке, были посвящены в тайну его замыслов и собирались последовать его примеру. Итак, колонисты беспрестанно вели наблюдение за всеми удобными для высадки частями побережья, и ежедневно их подзорная труба обводила широкую дугу горизонта от бухты Соединения до бухты Вашингтона. Направляясь в кораль, они не менее внимательно оглядывали море и в западном направлении, — с отрогов горы Франклина видно было очень далеко.

Ничего подозрительного ни разу не появлялось в поле зрения, и тем не менее всегда приходилось держаться настороже.

Однажды вечером Сайрес Смит предложил товарищам приступить к укреплению кораля. Он считал разумной мерой предосторожности выше поднять ограду и сбоку построить нечто вроде блокгауза, для того чтобы укрыться там в случае нужды и дать отпор нападающим. Гранитный дворец, говорил инженер, можно считать неприступным благодаря самому его расположению, но кораль с его постройками, запасами продовольствия и содержащимся в загонах скотом всегда может оказаться предметом посягательств со стороны каких-либо грабителей, которые нагрянут откуда-нибудь, и надо создать наиболее благоприятные условия для защиты от них.

План укрепления кораля ещё надо было хорошенько обдумать, и осуществление его поневоле отложили до весны.

К 15 мая на верфи был уже заложен киль нового судна, и вскоре почти перпендикулярно к нему поднялись в пазах ахтерштевень на одном конце и форштевень — на другом. Киль, сделанный из крепкого дуба, имел в длину сто десять футов, что позволило поставить средний бимс длиной в двадцать пять футов. Но только это корабельные плотники и успели сделать до наступления ненастья и холодов. На следующей неделе ещё поставили первые кормовые шпангоуты, а затем пришлось работы приостановить.

В конце месяца погода совсем испортилась. Дул восточный ветер, иногда достигавший силы урагана. Сайрес Смит опасался за судьбу корабельной верфи. Он выбрал для неё самое удобное место, близ Гранитного дворца, но в бурю островок Спасения был плохой защитой побережья, волны, гонимые ветром, докатывались до гранитной стены и разбивались у её подножия.

К счастью, его опасения не оправдались. Ветер чаще всего дул с юго-востока, а тогда Гранитный дворец бывал прекрасно защищён выступом мыса Находки.

Пенкроф и Айртон, самые ревностные строители нового судна, не прекращали работы до тех пор, пока это было возможно. Они не боялись ни ветра, трепавшего им волосы, ни дождя, от которого оба промокали до нитки: они находили, что молоток одинаково хорошо бьёт и в ненастье и в хорошую погоду. Но когда после слякоти ударили морозы, дерево на холоде затвердело, как железо, и плотникам стало чрезвычайно трудно его обрабатывать — к 10 июня пришлось прервать постройку судна.

Сайрес Смит и его товарищи, конечно, не могли не замечать, как суровы зимы на острове Линкольна. Такие холода бывали разве что в штатах Новой Англии, расположенных приблизительно на таком же расстоянии от экватора, как и остров Линкольна. В Северном полушарии, по крайней мере в той его части, которую занимают Новая Англия и северная полоса Соединённых Штатов, это явление объясняется плоским рельефом, который граничит с полярной зоной: ни одна возвышенность не преграждает там путь северным ветрам; но в отношении острова Линкольна такое объяснение было неприменимо.

— Наблюдениями установлено, — сказал однажды Сайрес Смит своим товарищам, — что при равных географических широтах на островах и морских побережьях холода не так сильны, как во внутренних областях континентов. Например, я часто слышал, что в Ломбардии зимы более суровы, чем в Шотландии, а это, говорят, зависит от того, что море отдаёт зимой то тепло, которое оно получило от солнца летом. А ведь острова находятся в особо благоприятных условиях для такого согревания.

— Так в чём же дело, мистер Смит? — спросил Герберт. — Почему остров Линкольна как будто представляет собою исключение из общего правила?

— Трудно найти этому объяснение, — сказал инженер. — Однако я полагаю, что такая климатическая особенность зависит от того, что наш остров находится в Южном полушарии, а, как тебе известно, дитя моё, зимы тут холоднее, чем в Северном полушарии.

— Да, это верно, — согласился с ним Герберт. — Недаром плавучие льды можно встретить в южной части Тихого океана на более низких широтах, чем в северной.

— Правильно, — подтвердил Пенкроф. — Когда я плавал на китобойном судне, нам встречались айсберги даже на траверсе мыса Горн.

— В таком случае суровые холода, от которых мы страдаем на острове Линкольна, возможно, объясняются тем, что сравнительно неподалёку от него плавают айсберги и даже образовались ледяные поля, — сказал Гедеон Спилет.

— Ваше объяснение вполне правдоподобно, дорогой Спилет, — заметил Сайрес Смит. — Очень возможно, что суровыми зимами мы обязаны близости льдов. Я хочу напомнить вам, какой чисто физической причиной вызван тот факт, что в Южном полушарии холоднее, чем в Северном. Ведь летом солнце ближе к этому полушарию, а следовательно, зимой оно неизбежно должно отстоять дальше. Этим и объясняется резкая разница в средней температуре зимы и лета. Вспомните-ка, на острове Линкольна зима холодная, зато лето очень знойное.

— А скажите, пожалуйста, мистер Смит, — спросил Пенкроф, нахмурив брови, — почему же это наше Южное полушарие так нехорошо устроено? Это ведь несправедливо!

— Дружище Пенкроф, — смеясь, ответил инженер. — Справедливо это или несправедливо, но уж так оно есть, надо считаться с фактом. Происходит же эта особенность вот отчего. Орбита, по которой движется Земля вокруг Солнца, представляет собою не окружность, а эллипс, что соответствует разумным законам механики. Поэтому Земля в определённый момент достигает афелия, то есть точки наиболее далёкой от Солнца, а в другое время — перигелия, то есть находится на самом коротком расстоянии от Солнца. И вот, оказывается, что как раз во время зимы в странах Южного полушария Земля находится в точке, наиболее удалённой от Солнца и, следовательно, в условиях, благоприятствующих тому, чтобы в этих областях были самые сильные холода. Тут уж ничего не поделаешь, Пенкроф, и самым учёным людям никогда не удастся что-либо изменить в устройстве вселенной, установленном господом богом.

— А всё-таки удивительно! — добавил Пенкроф, видимо с трудом примиряясь с неизбежностью. — Мудрено устроен мир! Толстенные книги получатся, если записать всё, что люди знают.

— А ещё толще книги можно написать о том, чего люди до сих пор не знают, — сказал Сайрес Смит.

Как бы то ни было, в июне настала уже привычная колонистам суровая зима, и они зачастую даже не выходили из Гранитного дворца.

Каким томительным было для всех это затворничество, и, пожалуй, особенно оно тяготило Гедеона Спилета.

— Знаешь что, — сказал он однажды Набу, — я бы тебе написал дарственную, засвидетельствованную по всем правилам у нотариуса, и отдал бы в твою пользу все наследства, какие меня ждут, если б ты, как добрый малый, сходил бы куда-нибудь, где принимается подписка на газеты и журналы, да подписал меня хоть на какую-нибудь захудалую газетку! Положительно, для полного счастья мне больше всего не хватает газеты. Хочется, друг, узнавать по утрам, что вчера произошло в мире, за пределами нашего острова!

Наб рассмеялся.

— Вот какой любопытный, — сказал он. — А я за работой обо всём забываю. Каждый день у нас дела по горло!

Действительно, и в Гранитном дворце и вне его работы было достаточно.

Благодаря трёхлетнему упорному труду обитателей острова Линкольна колония их достигла в том году истинного процветания. Затонувший бриг послужил для них новым источником сокровищ. Помимо полной оснастки, которая могла пойти для строящегося судна, кладовые Гранитного дворца были забиты всякого рода утварью, инструментами, приборами, оружием, боевыми припасами и одеждой. Колонистам уже не приходилось больше выделывать грубое сукно. В первую зиму они страдали от холода, а теперь их нисколько не страшили самые лютые морозы. Белья у них тоже стало много, да и держали его они в большом порядке. Из морской соли, в которой содержится хлористый натрий, Сайрес Смит без труда получил натрий и хлор. Натрий шёл затем на изготовление соды, а хлор — хлорной извести; и то и другое употреблялось в Гранитном дворце для хозяйственных нужд и, в частности, для стирки белья. Впрочем, большую стирку затевали только четыре раза в год, как это делалось в семейных домах в старое время, и надо добавить, что Пенкроф и Гедеон Спилет, мечтавший об удовольствии читать ежедневно газету, показали себя превосходными прачками.

Так прошли зимние месяцы — июнь, июль и август. Стояли морозы — средняя температура не превышала восьми градусов по Фаренгейту (13,33° ниже нуля по Цельсию). Следовательно, зима выдалась более суровая, чем в прошлом году. Зато как жарко топились камины в Гранитном дворце! Непрестанно пылал в них огонь, и копоть длинными полосами расписала там стены. Дров не жалели — лес был в нескольких шагах. Шли на дрова и лишние брёвна, заготовленные для постройки судна, и это позволяло экономить каменный уголь, который трудно было перевозить с места добычи.

И люди и домашние животные чувствовали себя прекрасно. Правда, дядюшка Юп оказался довольно зябким существом — это был, пожалуй, единственный его недостаток. Пришлось сшить для него тёплый халат на вате. Но какой из него вышел замечательный слуга — ловкий, усердный, неутомимый, нелюбопытный, неболтливый; вполне заслуженно он мог стать образцом для всех своих двуногих собратьев в Старом и Новом Свете.

— Что же тут удивительного? — говорил Пенкроф. — Раз у него четыре руки, значит, с него и спросу больше — должен стараться!

И уж как усердствовало умное четверорукое животное!

В течение семи месяцев, которые истекли со времени розысков, производившихся вокруг горы Франклина, и в течение всего сентября, когда вернулись тёплые дни, добрый гений острова не давал о себе знать. Ни в чём не сказывалась его помощь. Да, по правде сказать, в ней и не чувствовалось нужды — за это время не случилось ни одного злополучного происшествия, оказавшегося тяжким испытанием для колонистов.

Сайрес Смит даже заметил, что за это время не было ничего похожего на таинственную связь, как будто установившуюся сквозь каменный кряж между обитателями Гранитного дворца и незнакомцем, чьё присутствие Топ, казалось, улавливал чутьём. Собака перестала рычать, да и Юп тоже не выказывал беспокойства. Оба приятеля (Топ и обезьяна крепко подружились) больше уже не сновали около закрытого трапом провала, не тявкали и не скулили с какой-то особой тревогой, сразу же насторожившей внимание инженера. Но разве Сайрес Смит мог сказать с уверенностью, что с этой загадкой покончено и на попытках разгадать её надо поставить крест? Разве мог он утверждать, что уж никогда не возникнут такие обстоятельства, при которых неведомый благодетель вновь выступит на сцену? Как знать, что сулило им будущее?

Зима кончилась. Но как раз в первые вешние дни произошло событие, чреватое очень важными последствиями.

Седьмого сентября Сайрес Смит, рассматривая макушку горы Франклина, заметил над кратером потухшего вулкана извивавшуюся в воздухе струйку дыма и белое облачко пара.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Пробуждение вулкана. — Летняя пора. — Возобновление работ. — Вечер 15 октября. — Телеграмма. — Просьба. — Ответ. — Скорее в кораль! — Записка. — Второй провод. — Базальтовые скалы. — В часы прилива. — В часы отлива. — Пещера. — Ослепительный свет.

Услышав от инженера страшную весть, колонисты бросили работу и молча устремили взгляд на гору Франклина.

Итак, вулкан пробудился от сна; пар и газы, поднявшись из его недр, прорвались сквозь слой твёрдых пород, скопившихся на дне кратера. Но вызовет ли подземный огонь сильное извержение? Ни предвидеть это, ни предотвратить беду не было возможности.

Но даже если предположить, что извержение неминуемо, ещё оставалась надежда, что от него пострадает не весь остров. Изливаясь из вулкана, расплавленные породы не всегда несут с собою гибель. Остров уже прошёл через такое испытание: об этом свидетельствовали потоки застывшей лавы, бороздившие северные склоны горы. Кроме того, сама форма кратера и глубокая трещина, рассекавшая его верхний край, должны были направлять извергаемую лаву в сторону, противоположную плодородной зоне острова.

Однако прошлое не гарантировало будущего. Нередко бывает, что у вулканов давние кратеры забиты наглухо, но вместо них раскрываются другие кратеры. Это наблюдалось и в Старом и в Новом Свете — на Этне, на Попокатепетле, на Орисабе, а накануне извержения всего можно опасаться. Ведь бывает достаточно землетрясения — а это явление нередко сопутствует вулканическим извержениям, — чтобы внутреннее строение огнедышащей горы изменилось и расплавленная лава проложила себе новые пути.

Сайрес Смит объяснил всё это товарищам и, не сгущая красок, привёл все доводы «за» и «против» опасности положения.

В конце концов они тут ничего не могли изменить. Гранитному дворцу как будто ничто не грозило, кроме возможного землетрясения. Но кораль мог быть совершенно уничтожен, если б на южном склоне горы Франклина образовался новый кратер.

С того дня над вершиной горы всегда развевался белый султан пара, и даже заметно было, что он становится выше и шире. Однако к густым его клубам не примешивалась ни единая искра пламени. Пока ещё процессы шли в нижней части центрального очага.

Несмотря ни на что, с первыми тёплыми днями работы возобновились. Постройку корабля старались вести как можно быстрее; воспользовавшись движущей силой берегового водопада, Сайрес Смит устроил водяную лесопилку, и теперь колонисты гораздо быстрее, чем вручную, разделывали брёвна на доски и балки. Устройство этой установки было такое же простое, как и на сельских лесопилках в Норвегии. Ведь тут нужно было добиться только движения в двух плоскостях: двигать бревно в горизонтальном направлении, а пилу — в вертикальном, вот и всё; Сайресу Смиту удалось этого достигнуть при помощи колёса, двух валов и соответствующим образом расположенных блоков.

К концу месяца на верфи уже высился на подпорках набор судна, которое решили оснастить как шхуну. Набор был почти уже закончен, все шпангоуты держались на временных креплениях, и уже ясно выступала форма судна. На этой шхуне, отличавшейся узкой носовой частью и очень широкой кормой, несомненно, можно было в случае нужды делать довольно большие переходы, но требовалось ещё много времени на наружную и внутреннюю обшивку судна, на настилку палубы. После взрыва подводной мины удалось, на радость строителям, спасти все металлические части пиратского брига. Из искорёженных досок обшивки, из корабельных шпангоутов Пенкроф и Айртон вырвали клещами болты и множество медных гвоздей. Таким образом, кузнецам пришлось меньше трудиться, но у плотников работы было выше головы.

На неделю строительство шхуны пришлось прервать, заняться уборкой урожая, сенокосом да свезти в амбары и склады зерно и овощи, собранные на плато Кругозора. Но лишь только эти работы закончились, снова принялись за постройку корабля и уже ни на одно мгновение не отвлекались от неё.

К вечеру строители едва держались на ногах от усталости. Чтобы не терять зря времени, они переменили часы своих трапез: обедали в полдень, а ужинали только после захода солнца, когда совсем уж становилось темно. Тогда они поднимались в Гранитный дворец и спешили поскорее лечь спать.

Впрочем, иной раз завязывался разговор на какую-нибудь увлекательную тему, и колонисты ложились позднее обычного. В беседе они делились своими мечтами о будущем и охотно говорили о том, какие счастливые перемены в их судьбе принесёт путешествие на шхуне в ближайшие обитаемые края. И всё же в планах, которые они строили, неизменно господствовала мысль о возвращении на остров Линкольна. Нет, нет, разве можно расстаться с колонией, которую они основали, вложив в неё столько труда, перенеся такие тяжкие испытания и одержав столько побед? Надо только установить сообщение с Америкой, а тогда развитие колонии пойдёт ещё быстрее.

Пенкроф и Наб твёрдо надеялись прожить на острове до конца своих дней.

— Герберт, — говорил моряк, — ведь ты никогда не расстанешься с нашим островом?

— Никогда, Пенкроф, особенно если ты примешь решение тут остаться!

— Да я уж принял такое решение, голубчик, — отвечал Пенкроф. — Я тебя тут буду ждать. Ты приедешь с женой, с детками. Я стану пестовать твоих ребятишек, и они у нас вырастут такими молодцами, только держись!

— Решено! — смеясь и краснея, отзывался Герберт.

— А вы, мистер Сайрес, — мечтал вслух Пенкроф, — вы будете постоянным губернатором острова. Ах да, кстати! Какое население может прокормить наш остров? По-моему, не меньше десяти тысяч.

Случалось, друзья подолгу беседовали так по вечерам. Никто не высмеивал Пенкрофа, напротив — он всех увлекал за собой в область мечтаний, и в конце концов журналист даже основал на острове газету «Нью-Линкольн геральд».

Так уж устроен человек. Потребность созидать, оставить свой след на земле, вложить свою душу во что-то большое, что будет жить долго, переживёт его, — вот признак превосходства человека над всеми животными, населяющими нашу планету. Вот почему человек стал венцом творения, вот что оправдывает его господство над миром животных.

А впрочем, как знать. Может быть, у Топа с Юпом тоже были какие-нибудь мечты о будущем?

Один только Айртон держал про себя свои мысли о том, какое бы это было счастье, если б ему довелось встретиться с лордом Гленарваном и предстать перед всеми новым человеком, искупившим свою вину.

Вечером 15 октября приятная беседа затянулась дольше обычного. Было уже девять часов. Уже слышались откровенные протяжные зевки, свидетельствовавшие о том, что всем пора на покой и Пенкроф направился было к своей постели, как вдруг в зале раздался электрический звонок.

Все колонисты были в сборе — Сайрес Смит, Гедеон Спилет, Герберт, Айртон и Пенкроф, — в корале не осталось никого.

Сайрес Смит поднялся со своего места. Остальные вопрошающе переглядывались, полагая что они ослышались.

— Что это значит? — воскликнул Наб. — Уж не дьявол ли вздумал позвонить?

Никто не отозвался на эту шутку.

— Погода нынче грозовая, — заметил Герберт. — Может быть, влияют электрические разряды…

Он не договорил. Инженер, на которого все устремили взгляд, отрицательно покачал головой.

— Подождём, — сказал тогда Гедеон Спилет, — если это сигнал, то, от кого бы он ни исходил, звонок, наверно, повторится.

— А кто же, по-вашему, может подать сигнал? — воскликнул Наб.

— Ты разве забыл? — сказал Пенкроф. — Да тот, кто…

Слова его прервал новый звонок — молоточек быстро забарабанил по чашечке звонка.

Сайрес Смит подошёл к аппарату и, пустив по проводу ток, послал в кораль телеграмму:

«Что вам угодно?»

Через несколько секунд по кругу с алфавитом задвигалась стрелка, и обитатели Гранитного дворца прочли ответ:

«Немедленно приходите в кораль».

— Наконец-то! — воскликнул Сайрес Смит.

Да, наконец-то раскроется тайна! Усталости как не бывало, сон отлетел от глаз — так всем хотелось поскорее очутиться в корале. Не произнеся ни слова, они мгновенно собрались в путь и через несколько секунд уже были на берегу океана. В Гранитном дворце остались только Юп и Топ. В экспедиции можно было обойтись без них.

Кругом стоял мрак. Молодой месяц, появившийся в тот день, зашёл в час заката солнца. Как и говорил Герберт, надвигалась гроза, чёрные тучи нависли над землёй низким тяжёлым сводом, не пропускавшим ни единого звёздного луча. На горизонте то и дело вспыхивали зарницы.

Следовало ожидать, что через несколько часов гроза разразится над самим островом. Ночь была полна тревоги.

Но беспросветная тьма не могла остановить наших путников. Дорога в кораль была им хорошо знакома. Они прошли по левому берегу реки Благодарения, поднялись на плато Кругозора, перебрались по мосту через Глицериновый ручей и двинулись дальше лесом.

Путники шли быстрым шагом, испытывая живейшее волнение. Никто не сомневался, что сейчас в их руках окажется ключ к разгадке тайны, в которую они так долго и тщетно стремились проникнуть. Скоро, скоро они узнают имя невидимого благодетеля, так глубоко вошедшего в их жизнь, великодушного, могущественного незнакомца. Несомненно, он внимательно следил за их существованием, знал о них всё до малейших мелочей, слышал всё, что говорилось в Гранитном дворце, иначе его вмешательство не было бы всегда таким своевременным.

Каждый шёл быстрым шагом, погрузившись в свои мысли. Под сводом деревьев стояла темень, не видно было даже обочины дороги. Лес замер в мёртвой тишине. Притихли и застыли в неподвижности и птицы и животные, оцепенев от предгрозовой духоты. Не шелохнулся ни единый листик. Во мраке гулко отдавались шаги колонистов по твёрдой, как камень, земле.

В первые четверть часа пути молчание нарушило лишь одно замечание Пенкрофа да ответ инженера.

— Надо было захватить с собой фонарь, — сказал моряк.

— Фонарь найдём в корале, — отозвался инженер.

Сайрес Смит и его спутники вышли из Гранитного дворца в двенадцать минут десятого. В сорок семь минут десятого оказалось, что они уже прошли три мили из пяти, отделявших устье реки Благодарения от кораля.

Огромные белые молнии разрывали над островом небо, и при каждой вспышке вокруг отчётливо вырисовывалась чёрным узором листва. Яркий свет слепил глаза. Вот-вот должна была разразиться гроза. Молнии всё чаще прорезали небо, сверкали зловеще. Всё ближе громыхали раскаты грома. Воздух был нестерпимо душен.

Путники шли так быстро, как будто их влекла вперёд какая-то неодолимая сила.

В четверть одиннадцатого при яркой вспышке молнии они увидели перед собой ограду кораля. Лишь только вошли в ворота, раздался оглушительный раскат грома.

В одну секунду колонисты пробежали через двор и очутились у дверей жилого дома.

Незнакомец, вероятно, находился в доме — ведь телеграмму он, конечно, послал оттуда. Однако ни в одном окне не было света.

Инженер постучался.

Никакого ответа.

Сайрес Смит отворил дверь, и все вошли в совершенно тёмную комнату.

Наб высек огонь, мигом зажгли фонарь и осветили им все углы…

В доме не было никого. Все вещи стояли на своих местах, в том порядке, в каком их оставили.

— Неужели нам всё это померещилось? — прошептал Сайрес Смит.

Нет, обмануться они не могли. В телеграмме ясно говорилось:

«Немедленно приходите в кораль».

Колонисты подошли к столу, предназначенному для телеграфа. Тут тоже всё оказалось на месте — батарея и ящик, в котором она стояла, приёмник и передаточный аппарат.

— Кто был тут последним? — спросил инженер.

— Я, мистер Сайрес, — ответил Айртон.

— Когда?

— Четыре дня назад.

— Смотрите, записка! — воскликнул Герберт, указывая на листок бумаги, белевший на столе. На листке было написано по-английски:

«Идите вдоль нового провода».

— В дорогу! — воскликнул Сайрес Смит; он понял, что депеша была отправлена не из кораля, а, несомненно, из таинственного убежища незнакомца и что какой-то дополнительный провод, отведённый от старого, непосредственно соединяет это убежище с Гранитным дворцом.

Наб взял зажжённый фонарь, и все вышли из кораля.

Гроза свирепствовала с яростной силой. Всё короче становились промежутки между вспышками молнии и ударом грома. Чувствовалось, что скоро гроза разразится над горой Франклина, над всем островом. При вспышках молнии видна была верхушка вулкана, увенчанная султаном пара.

Во дворе кораля, отделявшем дом от ограды, не было никаких признаков телеграфной связи. Выйдя за ворота, Сайрес Смит подбежал к ближайшему столбу и при свете молний увидел, что от изолятора спускается до земли новый провод.

— Вот он! — сказал инженер.

Провод тянулся по земле, но по всей своей длине был заключён, как подводный кабель, в изоляционную оболочку, что обеспечивало хорошую передачу тока. Судя по направлению провода, он шёл через лес и южные отроги горы к западной части острова.

— Держитесь кабеля! — сказал Сайрес Смит.

То при тусклом свете фонаря, то при ослепительных сверканиях молнии колонисты устремились по пути, указанному телеграфным проводом.

Над их головами раздавались такие долгие и оглушительные раскаты грома, что говорить было совершенно невозможно. Впрочем, слова излишни, когда нужно только одно — как можно быстрее идти вперёд.

Сайрес Смит и его товарищи одолели сперва отрог, отделявший долину кораля от долины Водопадной речки, перевалили через самую узкую его часть; дорогу им указывал кабель, то подвешенный к нижним ветвям деревьев, то протянутый по земле.

Инженер предполагал, что провод кончится в глубине долины, — там, вероятно, и находится тайное убежище незнакомца.

Предположение оказалось ошибочным. Пришлось подняться по склону юго-западного отрога и спуститься затем на бесплодное плато, которое простиралось вплоть до причудливого нагромождения базальтовых утёсов. Время от времени то один, то другой из колонистов наклонялся, ощупывая рукой провод, проверяя взятое направление. Было, однако, уже ясно, что провод идёт прямо к морю. Вероятно, там, в глубокой пещере, средь неведомых скал, таилось жилище, которое так долго и напрасно они искали.

Всё небо полыхало огнём. Молнии сверкали непрерывно: они ударяли в вершину вулкана, устремлялись в кратер, окутанный густым дымом. Порой казалось, что гора изрыгает пламя.

В одиннадцать часов без нескольких минут колонисты дошли до карниза высокой гряды, поднимавшейся над океаном на западном берегу острова. Внизу, в пятистах футах, ревел прибой.

Сайрес Смит высчитал, что его спутники и он отошли от кораля на полторы мили. От этого места провод шёл вниз между скал, протянувшись по крутому склону узкого и извилистого оврага.

Колонисты принялись спускаться, рискуя вызвать обвал плохо державшихся каменных глыб, которые, падая, могли сбросить их в море. Спуск оказался крайне опасным, но путники совсем об этом не думали — они уже не властны были над собой. Таинственное убежище незнакомца влекло их к себе с непреодолимой силой, как притягивает магнит железные опилки.

Они почти бессознательно спустились в овраг, хотя даже среди бела дня склоны его показались бы страшными. Из-под ног путников катились камни и при вспышках молнии сверкали, точно раскалённые метеоры. Сайрес Смит шёл впереди. Айртон замыкал шествие. Двигались то медленно, шаг за шагом, то соскальзывали по гладкому, точно отполированному каменному скату, а затем, поднявшись на ноги, продолжали свой путь.

Наконец провод, сделав крутой поворот, потянулся меж прибрежных утёсов к чёрной гряде рифов, о которые, верно, тяжко бились волны в дни больших приливов. Колонисты дошли до нижних уступов базальтовой стены. По низу её параллельно морю шёл длинный узкий вал, вдоль него вился телеграфный провод, и колонисты двинулись в этом направлении. Не прошли они и ста шагов, как начался пологий скат, который и привёл их к морю.

Инженер схватил кабель и увидел, что он уходит под воду.

Спутники остановились около Сайреса Смита, они были ошеломлены.

У всех вырвался возглас разочарования, почти отчаяния. Неужели нужно броситься в море, искать какую-то подводную пещеру? Однако все были так возбуждены, так взволнованы, что, не колеблясь, готовы были сделать даже это.

Сайрес Смит остановил своих товарищей.

Он подвёл их к углублению в скале и сказал:

— Подождём здесь. Сейчас прилив. Когда море отступит от берега, путь откроется.

— А почему вы так думаете?.. — спросил Пенкроф.

— Он не позвал бы нас, если б не было к нему пути.

Сайрес Смит сказал это так уверенно, что ни у кого не нашлось возражений. К тому же мысль его казалась вполне логичной. Легко было допустить, что у подножия базальтовой стены существовала подводная пещера, вход в которую закрывали сейчас волны.

Пришлось ждать несколько часов. Колонисты молча стояли, забившись в своего рода нишу, выдолбленную волнами в базальтовой стене. Пошёл дождь, и вскоре из чёрных туч, раздираемых зигзагами молний, потоками стал низвергаться ливень. Эхо гулко повторяло раскаты грома, усиливая их оглушительный грохот.

Колонистов охватило крайнее волнение. У каждого возникло множество странных мыслей. Все ждали чего-то сверхъестественного: вот сейчас возникнет перед ними величественное видение, появится исполин-чародей, — ведь только сказочный образ мог соответствовать их представлению о таинственном могуществе незнакомца.

В полночь Сайрес Смит, взяв фонарь, спустился к самому морю посмотреть, как расположены внизу скалы. Отлив к тому времени длился уже два часа.

Инженер не ошибся. Над водой начал вырисовываться свод обширного грота. Кабель, повернув под прямым углом, уходил в его зияющее отверстие.

Сайрес Смит возвратился к своим спутникам и спокойно сказал:

— Через час можно будет войти в пещеру.

— Стало быть, она действительно существует? — спросил Пенкроф.

— А вы сомневались? — ответил вопросом Сайрес Смит.

— Но ведь в пещере всё-таки останется вода; что, если там глубоко будет? — заметил Герберт.

— Во время отлива вода, возможно, полностью уходит из пещеры, — сказал Сайрес Смит, — и тогда мы пройдём по дну, а если вода там остаётся, нам, несомненно, будут предоставлены те или иные средства переправы.

Прошёл час. Все спустились под дождём к морю. За три часа уровень воды понизился на пятнадцать футов. Вход в пещеру постепенно обнажался, верхушка свода уже выступила над морем по меньшей мере на восемь футов. Пенистые волны, бурля, протекали под ним, словно под аркой моста.

Наклонившись, инженер увидел какой-то чёрный предмет, колыхавшийся на воде, и притянул его к себе. Это была лодка, привязанная верёвкой к выступу внутренней стенки пещеры. Лодка была сделана из плотно скреплённых меж собой листов железа. На дне её, под скамейками, лежало два весла.

— В лодку! — сказал Сайрес Смит.

Через секунду все уже были в лодке, Наб и Айртон сели на вёсла. Пенкроф взялся за руль. Сайрес Смит, поставив на форштевень фонарь, освещал путь.

Проехали под низко нависшей аркой грота — и вдруг свод поднялся высоко и расширился; но вокруг стояла густая тьма, и при слабом свете фонаря невозможно было определить, как велика эта пещера, установить хотя бы приблизительно её ширину, высоту и глубину. В недрах этого подводного базальтового тайника царила величавая тишина. Снаружи туда не доносилось ни малейшего звука, сверкание молний не могло проникнуть сквозь толстые стены.

Кое-где на земном шаре существуют огромные подземные пещеры, своего рода естественные исполинские склепы, хранящие следы той далёкой геологической эпохи, в которую они образовались. Одни из них затоплены водами морей, другие таят в своих стенах целые озёра. Таковы, например, Фингалова пещера на острове Стаффа, одном из Гебридских островов, или гроты Морга в бухте Дуарнене в Бретани, гроты Бонифачо на Корсике, пещера Лиз-Фиорда в Норвегии и исполинская Мамонтова пещера в Кентукки высотою в пятьсот футов и длиной более чем в двадцать миль. Во многих местах земного шара природа вырыла такие склепы, они сохранились и вызывают восторг человека.

Что касается пещеры, в которой оказались колонисты, у них возник вопрос — не доходит ли она до самой середины острова? Лодка плыла уже четверть часа, делая повороты, которые указывал Пенкрофу инженер, коротко подавая сигнал, и вдруг он скомандовал:

— Правее!

Лодка изменила направление и пошла у правой стены пещеры. Инженеру пришло разумное желание проверить, тянется ли по-прежнему вдоль неё кабель.

Кабель шёл вдоль стены, цепляясь за её выступы.

— Вперёд! — приказал инженер.

Два весла разом погрузились в чёрную воду, и лодка тронулась дальше.

Плыли ещё четверть часа, от входа пещеры проехали, вероятно, с полмили, и снова раздался голос Сайреса.

— Стоп! — скомандовал он.

Лодка остановилась, и перед глазами изумлённых путников засиял яркий свет, озаривший огромную пещеру, так глубоко вырытую природой в недрах острова.

И тогда стало возможно рассмотреть этот тайник, о существовании которого никто не подозревал.

На высоте ста футов поднимался округлый свод, его поддерживали базальтовые столбы, казалось все изваянные по одной мерке. Такие огромные колонны природа воздвигала тысячами в первые эпохи образования земной коры; в найденной пещере на них опирались неправильной формы арки и причудливые карнизы. Обрубки базальта, поднятые друг на друга, достигали сорока — пятидесяти футов высоты; подножия колонн омывала вода — совершенно спокойная, несмотря на бурю, бушевавшую над островом. Лучи, исходившие из неведомого источника света, замеченного инженером, чётко обрисовывали каждую грань базальтовых призм, зажигали на них огненные искры и как будто пронизывали стены пещеры, словно они были прозрачные, превращали малейшие их выпуклости в блистающие самоцветы. Все эти разнообразные сверкающие блики отражались в воде, трепетали на её поверхности, и казалось, что лодка плывёт среди огнемётных струй.

Не могло быть никакого сомнения относительно отражавшегося в воде света, выхватывавшего из темноты снопами своих лучей очертания базальтовых стен, колонн и сводов пещеры. Свет этот, конечно, давало электричество: о его происхождении говорил белый оттенок лучей. Электричество заменяло солнце в этой пещере и всю её заливало светом.

По знаку Сайреса Смита вёсла вновь ударили по воде, вокруг дождём алмазов рассыпались брызги, лодка тронулась к тому месту, откуда разливался свет, и вскоре уже была от него не более чем в полкабельтове.

Подземный водоём достигал тут ширины в триста пятьдесят футов, а за ослепительным источником света видна была огромная базальтовая стена, закрывавшая впереди путь. Пещера значительно расширялась, и воды морские образовали тут озеро. Но по-прежнему и свод, и боковые стены пещеры, и каменный заслон, замыкавший её, все эти базальтовые призмы, цилиндры, конусы затоплял поток электрического света, такого яркого, что он как будто исходил от этих каменных глыб; казалось, что их огранили, как драгоценные бриллианты, и каждая грань горит разноцветными огнями!

На середине озера виднелся какой-то длинный предмет веретенообразной формы, поднимавшийся над застывшей, неподвижной водой. Из обоих концов его вырывался свет, словно из жерла двух накалённых добела печей.

Предмет этот, напоминавший собой огромное морское животное из породы китообразных, имел в длину около двухсот пятидесяти футов и возвышался над уровнем озера на десять — двенадцать футов.

Лодка медленно подплывала к нему. Сайрес Смит, сидевший на носу, поднялся. Он пристально смотрел вперёд и вдруг, в глубоком волнении, воскликнул, схватив журналиста за руку:

— Но ведь это он! Только он, и никто другой! Он!..

И, опустившись на скамью, инженер шёпотом произнёс имя, которое расслышал лишь Гедеон Спилет.

Имя это, очевидно, было знакомо журналисту, ибо произвело на него глубокое впечатление. Он ответил глухим голосом:

— Он? Человек, объявленный вне закона?

— Он! — повторил Сайрес Смит.

По приказанию инженера лодка подплыла к странному плавучему сооружению. Гребцы причалили слева к его округлой стенке, откуда сквозь толстое стекло вырывался сноп ослепительного света.

Сайрес Смит и его спутники поднялись на площадку.

Там зияло отверстие отпертого люка. Все устремились в него.

Внизу от лестницы шёл коридор, освещённый электричеством. В конце его пришельцы увидели дверь. Сайрес Смит отворил её.

Торопливо пройдя через богато убранный зал, они вошли в соседнюю с ним библиотеку, где светящийся потолок разливал яркий свет.

В глубине библиотеки оказалась ещё одна дверь. Инженер отворил и эту дверь.

И тогда они увидели просторную комнату, похожую на музей, — в ней были собраны и сокровища царства минералов, и произведения искусства, и чудесные промышленные изделия, — колонистам показалось, что они очутились в каком-то волшебном мире.

На роскошном диване неподвижно лежал человек, как будто не заметивший их появления.

Сайрес Смит выступил вперёд и, к величайшему удивлению своих спутников, громко сказал:

— Капитан Немо, вы звали нас? Мы пришли.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Капитан Немо. — Первые его слова. — История героя, боровшегося за независимость родины. — Ненависть к захватчикам. — Спутники капитана Немо. — Жизнь под водою. — Одиночество. — Остров Линкольна — последнее убежище «Наутилуса». — Таинственный гений острова.

При этих словах лежавший на диване человек приподнялся, и свет озарил его лицо: у него была великолепная посадка головы, высокий лоб, гордый взор, седая борода, грива откинутых назад густых волос.

Он встал и опёрся рукой на спинку дивана. Взгляд его был спокоен. Заметно было, что долгая болезнь постепенно подточила его здоровье, но голос ещё был звучен, когда он сказал по-английски с крайним удивлением:

— У меня нет имени, милостивый государь.

— Мне известно ваше имя, — ответил Сайрес Смит.

Капитан Немо устремил на инженера такой горящий взгляд, словно хотел его уничтожить. Потом, рухнув на диван, он прошептал:

— А не всё ли равно в конце концов. Я скоро умру.

Сайрес Смит подошёл ближе к капитану Немо, а Гедеон Спилет взял его за руку. Рука была горячая. Айртон, Пенкроф, Герберт и Наб держались на почтительном расстоянии, в углу этого великолепного зала, освещённого электричеством.

Капитан Немо тихонько отвёл руку и знаком предложил инженеру и журналисту сесть.

Все смотрели на него с искренним волнением. Так вот он, тот, кого они называли «гением острова», существо могущественное, чьё вмешательство во многих случаях оказалось спасительным; вот он, благодетель, которому они стольким обязаны. Перед ними оказался немощный, умирающий человек, меж тем как Пенкроф и Наб ожидали увидеть полубога.

Но как могло быть, что Сайрес Смит знал капитана Немо? Почему капитан Немо вскочил, услышав своё имя, которое, как он думал, никому не ведомо?..

Капитан снова лёг на диван и, опираясь на локоть, внимательно посмотрел на Сайреса Смита, сидевшего возле него.

— Итак, сударь, вы знаете имя, которое я носил? — спросил капитан Немо.

— Знаю, — ответил Сайрес Смит, — и знаю также, как называется замечательная подводная лодка…

— «Наутилус», — сказал с полуулыбкой капитан.

— Да, «Наутилус».

— А знаете вы?.. Знаете ли вы, кто я такой?

— Знаю.

— А ведь уже тридцать лет у меня нет ни малейшей связи с обитаемым миром, тридцать лет я живу в морских глубинах, ибо это единственная среда, где я обрёл независимость! Кто же мог выдать мою тайну?

— Некий человек, который не связал себя никакими обязательствами в отношении вас, капитан Немо, и, следовательно, не может быть обвинён в измене.

— Не тот ли француз, который по воле случая попал на борт моего судна шестнадцать лет тому назад?

— Он самый.

— Значит, этот человек и два его спутника не погибли в Мальстриме, когда «Наутилус» очутился там?

— Нет, не погибли. И вот появилась книга под названием «Двадцать тысяч лье под водой», в которой рассказывается история вашей жизни.

— История нескольких месяцев моей жизни, и только, сударь! — с живостью возразил капитан.

— Вы правы, — подтвердил Сайрес Смит. — Но достаточно было прожить близ вас несколько месяцев, чтобы составить о вас суждение…

— Как о великом преступнике, не правда ли? — отозвался капитан Немо, и на губах его мелькнула высокомерная улыбка. — Да, как о мятежнике, об отщепенце человеческого общества.

Инженер ничего не ответил.

— Что же вы молчите, сударь?

— Я не вправе судить капитана Немо, — сказал Сайрес Смит, — по крайней мере судить за его прошлое. Ведь никому, и мне в том числе, не известно, что заставило его вести такую странную жизнь, а не зная причин, нельзя судить о следствиях. Но я твёрдо знаю, что ваше благодетельное вмешательство непрестанно охраняло нас с того дня, как мы очутились на острове Линкольна; я знаю, что все мы обязаны жизнью доброму, великодушному, могущественному покровителю и что этим добрым, великодушным, могущественным покровителем были вы, капитан Немо.

— Да, я помогал вам, — просто ответил капитан Немо.

Инженер и журналист встали. Подошли их сотоварищи, желая выразить капитану Немо благодарность, переполнявшую их сердца.

Капитан Немо движением руки остановил их излияния и с волнением, которое он не мог скрыть, сказал:

— Подождите, сначала выслушайте меня.

И капитан Немо в немногих словах, сжато и ясно, рассказал всю свою жизнь.

Рассказ был короткий, однако ж больному пришлось собрать все свои угасающие силы, чтобы довести его до конца. Видно было, что он всё больше слабеет. Несколько раз Сайрес Смит просил его отдохнуть, но капитан Немо отрицательно качал головой. Он ведь знал, что может не дожить до завтра, а когда журналист предложил ему свои услуги в качестве врача, Немо ответил:

— Бесполезно, сударь, бесполезно. Мне осталось жить несколько часов.

Капитан Немо был по происхождению индус, сын раджи, правившего независимым тогда княжеством Бундельханда, племянник знаменитого в Индии героя Типпо-Саиба. Десятилетним мальчиком отец послал его в Европу, желая дать ему всестороннее образование и в тайне надеясь, что когда-нибудь сын его, как равный противник, будет бороться против тех, кого раджа считал угнетателями родной страны.

С десяти до тридцати лет принц Даккар, человек, наделённый высокими дарованиями, благородством души и ума, учился, овладевая различными науками, и достиг больших познаний как в естествоведении и в математике, так и в литературе.

Принц Даккар путешествовал по всей Европе. Благодаря своему знатному происхождению и богатству он везде считался желанным гостем, но утехи светской жизни его никогда не прельщали. Молодой красавец индус всегда был серьёзен, даже угрюм и поглощён жаждой знания. В сердце у него горела неумолимая ненависть. Принц Даккар ненавидел. Он ненавидел ту единственную страну, на землю которой ни за что не хотел ступить, единственную страну, чьи заигрывания он постоянно отвергал; он ненавидел Англию, и тем более ненавидел, что во многом восхищался ею.

Этот индус был воплощением ярой ненависти побеждённого к победителю. Поработитель не нашёл бы пощады у порабощённого. Сын одного из тех князей, которые лишь на словах покорились Соединённому королевству, принц из рода Типпо-Саиба, воспитанный в духе борьбы за независимость и мести, полный неискоренимой любви к своей поэтической родине, закованной в цепи англичанами, он не желал ступить на землю той страны, которую считал проклятой, ибо она поработила Индию.

Принц Даккар стал художником — чудеса искусства вызывали в нём благородное волнение; стал учёным — ничто не было чуждо ему в области высоких знаний; стал государственным деятелем, изучившим при европейских дворах все тонкости дипломатии. Поверхностному наблюдателю он, может быть, показался бы одним из любопытствующих космополитов, жаждущих всё знать, но не способных действовать, одним из тех богатых путешественников, высокомерных пустоцветов, которые непрестанно разъезжают по всему свету и не принадлежат ни одной стране.

А на деле он был совсем не таким. Этот художник, этот учёный, этот одарённый человек оставался душой индусом, полным жажды мести, индусом, лелеявшим надежду, что настанет день, когда его соотечественники потребуют прав для своей страны, изгонят из неё чужеземцев и возвратят ей независимость.

И вот в 1849 году принц Даккар вернулся в Бундельханд. Он женился на девушке знатного рода, у которой так же, как у него, сердце обливалось кровью при виде страданий отчизны. Жена подарила ему двоих детей, он обожал их. Но, наслаждаясь семейным счастьем, он не мог забыть о порабощении Индии. Он выжидал случая. И случай представился.

Владычество Англии легло слишком тяжёлым бременем на всё население страны. Принц Даккар стал глашатаем недовольных. Он зажигал в людях огонь той ненависти к чужестранцам, который горел в нём самом. Он разъезжал по всему полуострову — по княжествам, ещё независимым, и по областям, уже находившимся в непосредственном управлении англичан. Он взывал к тем героическим дням, когда Типпо-Саиб, защищая родину, пал в бою под Серингапатамом.

В 1857 году вспыхнуло крупное восстание сипаев. Душой его был принц Даккар. Он поднял огромные массы. Он отдал правому делу все свои дарования и своё богатство. Бесстрашно шёл он в бой в первом ряду, рисковал своей жизнью так же, как самый простой человек из этих героев, поднявшихся ради освобождения отчизны. Он участвовал в двадцати схватках и десять раз был ранен. Но тщетно искал он себе смерти, когда последние воины, отстаивавшие независимость Индии, пали, сражённые английскими пулями.

Никогда ещё владычеству Великобритании над Индией не грозила такая опасность, и если б сипаям, как они на это надеялись, оказали помощь извне, вероятно, в Азии было бы покончено с влиянием и господством Соединённого королевства.

Имя принца Даккара стало в те дни знаменитым. Герой, носивший это имя, не таился и вёл борьбу открыто. Голова его была оценена, и, хотя не нашлось ни одного предателя, готового выдать Даккара, за него поплатились жизнью отец, мать, жена и дети — их убили прежде, чем он узнал, какая опасность грозит им из-за него…

Ещё раз право было повержено во прах перед силой. Но цивилизация никогда не отступает, можно подумать, что она заимствует свои права у неизбежности. Сипаи были побеждены, и древние княжества раджей вновь подпали под жестокое владычество Англии.

Принц Даккар, которого пощадила смерть, возвратился в горы Бундельханда. Одинокий, исполненный беспредельного отвращения к самому имени «человек», питая ужас и ненависть к цивилизованному миру, стремясь навсегда бежать от него, он обратил в деньги остатки своего состояния, собрал вокруг себя самых преданных ему соратников и в один прекрасный день куда-то исчез вместе с ними.

Куда же отправился принц Даккар? Где искал он той независимости, в которой ему отказала земля, населённая людьми? Под водой, в глубинах морей — там, где никто не мог преследовать его.

На смену воину пришёл учёный. Пустынный остров в Тихом океане послужил ему пристанищем; он заложил там корабельную верфь, и на ней была построена по его чертежам подводная лодка. При помощи способов, которые когда-нибудь станут известны, он сумел воспользоваться неизмеримой механической силой электричества, добывая его из неисчерпаемых источников, и применил эту силу для всех надобностей на своей подводной лодке — электричество служило двигателем судна, освещало и отопляло его. Море и его неисчислимые сокровища, мириады рыб, водные поля с обильно произрастающими на них водорослями, огромные млекопитающие — всё то, что природа схоронила в морских пучинах, и то, что потеряли в них люди, вполне удовлетворяло нужды принца Даккара и всего экипажа, а главное, исполнилось самое горячее его желание — не иметь более никаких связей с землёй. Он дал своему судну название «Наутилус», себя назвал капитаном Немо и скрылся под водой.

Много лет капитан плавал в глубинах всех океанов, от одного полюса до другого. Пария в мире людей, он собрал в неведомых подводных мирах дивные сокровища. Миллионы, затонувшие в бухте Виго в 1702 году, когда пошли ко дну испанские галионы с грузом золота, стали для него неистощимым источником богатства, всегда находившимся в его распоряжении, и оставаясь безвестным, он обращал это золото на помощь сражавшимся за независимость своей страны.^[11]

Долгое время не имел он никакого общения с людьми, но вдруг в ночь на 6 ноября 1866 года три человека нежданно оказались на борту его корабля: француз-профессор, его слуга и канадский рыбак. Людей этих капитан Немо подобрал, когда они упали в море во время столкновения «Наутилуса» с американским фрегатом «Авраам Линкольн», гнавшимся за подводной лодкой.

Капитан Немо узнал тогда от профессора, что «Наутилус» принимают то за исполинское морское животное из семейства китообразных, то за подводную лодку, принадлежавшую пиратам, и что за ним охотятся во всех морях.

Капитан Немо мог бы бросить в океан трёх чужаков, которые волей случая вторгнулись в его таинственное существование. Но он этого не сделал, он держал их у себя пленниками, и в течение семи месяцев они были свидетелями всех чудесных перипетий путешествия, когда корабль капитана Немо проплыл под водой двадцать тысяч лье.

Двадцать второго июня 1867 года этим трём пленникам, ничего не знавшим о прошлом капитана Немо, удалось бежать — они уплыли на лодке, похищенной ими с «Наутилуса». Но так как в это время «Наутилус» захватило стремительное течение Мальстрима и повлекло к берегам Норвегии, капитан считал, что, попав в этот ужасный водоворот, беглецы нашли себе могилу в пучине моря. Ему так и осталось неизвестным, что французу и двум его спутникам каким-то чудом удалось спастись, что их выбросило на берег, что их подобрали рыбаки с Лофотенских островов и что профессор, возвратившись во Францию, напечатал книгу, в которой он рассказал о своём семимесячном плавании на борту «Наутилуса», сделав достоянием любопытных читателей многочисленные приключения, происходившие во время этого необычайного путешествия.

Ещё долго капитан Немо вёл такую жизнь, плавая по всем морям. Но вот умерли один за другим все его спутники, и он похоронил их на коралловом кладбище на дне Тихого океана. Пусто стало на «Наутилусе» — из всех, кто бежал на нём от мира людей, в живых остался лишь капитан Немо.

Ему было тогда шестьдесят лет. Одинокому старику удалось провести «Наутилус» в одну из подводных гаваней, где его корабль иногда отстаивался после плавания.

Этой гаванью служила пещера, образовавшаяся под островом Линкольна, она была и теперь пристанищем «Наутилуса».

Уже шесть лет жил тут капитан Немо, не пускаясь в плавания, ибо он ждал смерти — того мгновения, когда он соединится со своими товарищами, и вдруг по воле случая он оказался очевидцем падения воздушного шара, на котором бежали из Ричмонда узники «южан». Надев скафандр, он совершал под водой прогулку в нескольких кабельтовых от острова, в том месте, где инженера Смита поглотило море. Капитан Немо поддался порыву великодушия и спас Сайреса Смита.

Сначала он хотел бежать от пятерых аэронавтов, потерпевших крушение, но выход из его гавани был закрыт: под действием вулканических сил поднялось дно базальтовой пещеры, и «Наутилус» уже не мог выбраться из своего подземелья. Там, где было достаточно глубоко для лёгкой лодки, не мог пройти «Наутилус», ибо его осадка была довольно велика.

Итак, капитан Немо остался. Он стал наблюдать за своими соседями, выброшенными на необитаемый остров и лишёнными самого необходимого. Но сам он не хотел показываться им на глаза. Мало-помалу, видя, какие это благородные, энергичные люди, какой братской дружбой они связаны меж собой, он заинтересовался их борьбой с природой. Волей-неволей он проник во все тайны их жизни. В водолазном костюме ему нетрудно было пробираться на дно провала, существовавшего внутри Гранитного дворца; поднявшись по выступам на стенках этого колодца до верхнего его отверстия, он слышал, как колонисты рассказывали о своём прошлом, говорили о теперешнем своём положении и своих планах на будущее. От них он узнал о кровопролитной борьбе, в которой одна часть Америки поднялась против другой во имя уничтожения рабства негров. Да, эти люди, случайно попавшие на остров, были достойны всяческого уважения и могли бы примирить капитана Немо с человечеством, ибо являлись благороднейшими его представителями.

Капитан Немо спас Сайреса Смита. Он же привёл его собаку в Трущобы, он спас Топа от дюгоня в глубине озера; он подбросил на мыс Находки ящик, в котором было столько вещей, полезных для колонистов; он отвязал лодку, и она поплыла вниз по реке Благодарения; во время нашествия обезьян он сбросил вниз верёвочную лестницу, укреплённую у двери Гранитного дворца; пустив по морю запечатанную бутылку с запиской, он сообщил, что Айртон находится на острове Табор; он взорвал разбойничий бриг при помощи подводной мины, поставленной на дне пролива; он спас Герберта от смерти, принеся для него сернокислый хинин, и, наконец, он же сразил бандитов электрическими пулями — своим изобретением, которым он пользовался на подводной охоте. Вот чем объяснялось столько происшествий, которые могли показаться сверхъестественными; все они свидетельствовали о великодушии и могуществе капитана Немо.

У этого человеконенавистника была потребность творить добро. Ему хотелось ещё раз помочь людям, для которых он столько сделал, дать им несколько полезных советов, к тому же он чувствовал приближение смерти; в этот грозный час, дав волю своему сердцу, он, как мы знаем, призвал к себе колонистов, воспользовавшись проводом, который соединял кораль с «Наутилусом», где тоже был установлен телеграфный аппарат. Быть может, он не позвал бы их, если б знал, что его история отчасти известна Сайресу Смиту и что тот назовёт его именем Немо.

Капитан Немо закончил повесть своей жизни. Тогда взял слово Сайрес Смит; он напомнил все случаи, когда вмешательство великодушного незнакомца оказалось благотворным для колонии, и поблагодарил его от своего имени и от имени своих сотоварищей за всё, что он сделал для них.

Но капитан Немо не требовал признательности за свои услуги. Одна последняя мысль волновала его, и, пожимая руку, протянутую ему инженером, он сказал:

— А теперь, сударь, когда вы знаете мою жизнь, судите меня.

Говоря это, капитан, очевидно, намекал на тот злополучный случай, свидетелями которого были три иностранца, попавшие на борт «Наутилуса», — об этом происшествии француз-профессор, несомненно, рассказал в своей книге, и оно должно было получить печальную известность.

В самом деле, за несколько дней до бегства профессора и двух его спутников «Наутилус», находившийся в северных широтах Атлантического океана, ринулся на преследовавший его фрегат, протаранил его своим корпусом и потопил без всякой жалости.

Сайрес Смит понял намёк и ничего не ответил.

— Ведь это был английский фрегат! — воскликнул капитан Немо, в котором ожил на мгновение принц Даккар. — Английский фрегат! Вы слышите? Он напал на меня. Запер меня в узкой, мелкой бухте… Мне нужно было вырваться… и я вырвался! — Затем он промолвил более спокойно: — И право и справедливость были на моей стороне. Всюду, где мог, я делал людям добро. Иной раз приходилось делать и зло. Не всегда прощение является актом справедливости!

И после краткой паузы капитан Немо повторил:

— Что вы думаете обо мне, господа?

Сайрес Смит протянул капитану руку и серьёзным тоном ответил:

— Капитан Немо, ваша вина в том, что вы хотели возродить прошлое и боролись против необходимости, против прогресса. Подобные заблуждения у одних вызывают восторг, других возмущают; разумом человеческим их можно понять, а судья им — один лишь бог. Вы шли неверным путём, но из добрых побуждений, и, борясь против такого человека, к нему не теряют уважения. Ваши ошибки принадлежат к числу тех, которые не порочат честного имени, и вам нечего бояться суда истории. Она любит героические безумства, хотя и выносит строгий приговор их последствиям.

Капитан Немо тяжело вздохнул и, подняв руку к небу, тихо сказал:

— Прав я был или не прав?

Сайрес Смит повторил:

— О великих деяниях пусть судит бог, ведь всё от него исходит! Капитан Немо, честные люди, стоящие здесь, люди, которым вы столько помогли, всегда будут оплакивать вас.

Герберт подошёл к капитану Немо и, опустившись на колени, взял его руку и поцеловал.

Слёзы покатились из глаз умирающего.

— Дитя моё, — прошептал он, — благословляю тебя!..

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Последние часы капитана Немо. — Воля умирающего. — Подарок друзьям, которые знали его лишь один день. — Гроб капитана Немо. — Советы остающимся. — Последние минуты. — В пучине морской.

Настал день, но ни единый проблеск солнца не проник во мрак пещеры. Прилив заградил вход в неё со стороны моря. Но искусственный свет, вырывавшийся длинными пучками лучей сквозь выпуклые стёкла на носу и корме «Наутилуса», не угасал, и водная гладь всё так же сверкала вокруг удивительного корабля.

Бесконечная усталость овладела капитаном Немо, он снова упал на диван. Нечего было и помышлять о том, чтобы перенести его в Гранитный дворец, — он выразил желание остаться на «Наутилусе» среди бесценных сокровищ, какие не купить бы и за миллионы; тут он решил ждать уже недалёкого часа смерти.

Пока больной лежал неподвижно, почти без сознания, Сайрес Смит и Гедеон Спилет внимательно наблюдали за его состоянием. Видно было, что он постепенно угасает. Силы покидали его; некогда могучее тело стало хрупкой оболочкой души, готовой расстаться с миром. Вся жизнь сосредоточилась в сердце и в мозгу.

Инженер и журналист шёпотом посовещались между собой. Какие врачебные средства применить? Может быть, удастся если не спасти, то хотя бы продлить его жизнь на несколько дней? Сам же он решил, что никакие средства не помогут, и спокойно ждал последнего своего часа — он не боялся смерти.

— Мы тут беспомощны, — сказал Гедеон Спилет.

— Да от чего же он умирает? — спросил Пенкроф.

— Силы угасли, — ответил журналист.

— А всё-таки, — продолжал моряк, — вынести бы его на свежий воздух, на солнышко, может, он и ожил бы.

— Нет, Пенкроф, — ответил инженер, — нечего и пытаться! Да капитан Немо и не согласится покинуть своё судно. Он уже тридцать лет живёт на «Наутилусе» и хочет на «Наутилусе» умереть.

Вероятно, капитан Немо услышал ответ Сайреса Смита — он немного приподнялся и слабым голосом, но внятно произнёс:

— Вы совершенно правы, сударь. Я должен, да и сам хочу умереть тут. И у меня к вам просьба.

Сайрес Смит и его товарищи подошли к дивану, поправили подушки, чтобы больному удобнее было лежать.

Они заметили, что капитан Немо обводит глазами чудеса, собранные в его комнате, залитой мягким электрическим светом, падавшим с отделанного арабесками светящегося потолка; он оглядел одну за другой картины, развешанные по стенам, затянутым великолепными гобеленами, — шедевры итальянских, фламандских, французских и испанских художников; скульптуры — уменьшенные бронзовые и мраморные копии прославленных статуй, стоявшие на пьедесталах; прекрасный орган, поставленный у задней стены; витрины со всякими редкостями, окружавшие устроенный в середине зала бассейн, где красовались прекраснейшие образцы морской фауны и флоры: водоросли, морские травы, морские животные, подобные растениям, и растения, подобные животным; жемчужные раковины и нитки бесценных жемчугов, наконец его взгляд остановился на словах, начертанных над дверью этого музея и являвшихся девизом «Наутилуса»:

MOBILIS IN MOBILI^[12]

Казалось, он в последний раз любовался этими дивными творениями искусства и природы, которыми ограничил свой кругозор за долгие годы жизни в глубинах океана.

Сайрес Смит не решался нарушить молчание капитана Немо, ожидая, когда он сам заговорит. Так прошло несколько минут; должно быть, перед глазами умирающего за эти краткие мгновения прошла вся его жизнь. Наконец капитан Немо повернулся лицом к колонистам и сказал:

— Вы считаете, господа, что я заслуживаю некоторой признательности с вашей стороны?..

— Капитан, все мы отдали бы жизнь, лишь бы продлить ваши дни!

— Прекрасно, — продолжал капитан Немо, — прекрасно! Обещайте мне, что вы исполните мою последнюю волю, и я буду тогда вознаграждён за всё, что сделал для вас.

— Обещаем, — ответил Сайрес Смит, давая обязательство за себя лично и за своих товарищей.

— Господа, — проговорил капитан, — завтра я умру.

Движением руки он остановил Герберта, хотевшего что-то возразить.

— Завтра я умру, — повторил он, — и хочу, чтобы «Наутилус» стал моим гробом. Иного гроба мне не надо. Все мои друзья покоятся на дне моря. Я хочу быть вместе с ними.

Слова капитана Немо были встречены глубоким молчанием.

— Выслушайте меня, господа, — промолвил он. — «Наутилус» стал пленником, ибо дно этой пещеры поднялось у входа. Но если для него теперь невозможно бежать из своей темницы, он по крайней мере может опуститься в бездну, таящуюся здесь, и похоронить в ней мой прах.

Колонисты слушали его с благоговейным вниманием.

— Завтра, после моей смерти, — продолжал капитан Немо, — вы, мистер Смит, и ваши товарищи должны покинуть «Наутилус», и я хочу, чтобы все богатства, которые собраны в нём, исчезли вместе со мной. Вам на память о принце Даккаре, чью историю вы теперь знаете, я оставлю только одно: вот этот ларчик… В нём лежат бриллианты на несколько миллионов; по большей части с ними связаны воспоминания о той поре моей жизни, когда я был супругом и отцом, когда я верил, что на земле возможно счастье. А ещё лежат там отборные жемчуга, найденные мною и моими друзьями на дне морей. Владея этими сокровищами, вы когда-нибудь сделаете много хорошего, я убеждён в этом. В руках таких людей, как вы и ваши товарищи, мистер Смит, деньги не станут орудием зла. Душа моя будет участницей ваших дел: я верю вам и ничего не опасаюсь.

Капитан Немо умолк — от слабости он не мог говорить, но, отдохнув немного, промолвил:

— Завтра вы возьмёте этот ларчик, выйдете из комнаты и запрете дверь. Потом подниметесь на площадку «Наутилуса», опустите крышку люка и задраите её.

— Всё будет сделано, капитан, — ответил Сайрес Смит.

— Хорошо. Потом садитесь в лодку, на которой прибыли сюда. Но, прежде чем покинуть «Наутилус», подплывите к его корме и откройте там два больших крана, расположенных на ватерлинии. Вода хлынет в камеры. «Наутилус» постепенно погрузится в воду и будет погребён на дне пропасти.

В ответ на движение, вырвавшееся у Сайреса Смита, капитан Немо добавил:

— Не бойтесь, вы действительно похороните мертвеца.

Ни Сайрес Смит, ни его товарищи не считали себя вправе что-либо возразить капитану Немо. Он изъявил последнюю свою волю, им следовало только её выполнить.

— Вы дали мне слово, господа, — тихо сказал умирающий.

— Мы его сдержим, — ответил инженер.

Капитан лишь знаком выразил благодарность и попросил оставить его одного на несколько часов. Гедеон Спилет предложил побыть возле него на случай, если ему понадобится врачебная помощь, но умирающий отказался:

— Не бойтесь, до завтра я проживу.

Все вышли из комнаты и, пройдя через библиотеку и столовую, направились в носовую часть судна — в машинное отделение, где стояли электрические аппараты, которые давали «Наутилусу» свет, тепло и являлись его двигателями.

«Наутилус» был настоящим чудом техники, заключавшим в себе много других чудес, и инженер восторгался им.

Колонисты поднялись на площадку, возвышавшуюся над водой на семь-восемь футов. Они прилегли там близ очень выпуклой линзы из толстого стекла, сквозь которое электричество бросало во мрак потоки света. За ней виднелась пустая кабина, где установлены были рули управления. Когда-то там находился рулевой, который вёл «Наутилус» сквозь толщу морских вод, и электричество озаряло ему путь, бросая на большое расстояние свои лучи.

Взволнованные тем, что им привелось увидеть и услышать, Сайрес Смит и его товарищи долго молчали; у каждого сжималось сердце при мысли, что человек, столько раз протягивавший им руку помощи, их покровитель, которого они узнали лишь несколько часов назад, умирает.

Какой бы приговор ни вынесли грядущие поколения делам и поступкам, совершённым в столь удивительной жизни, прошедшей, можно сказать, вне человеческого общества, принц Даккар всё же останется одним из тех необычайных образов, воспоминание о которых никогда не изгладится.

— Что за человек! — сказал наконец Пенкроф. — Подумать только — годы и годы жил на дне океана! А зачем? Ведь, поди, и тут не нашёл себе покоя!

— Может быть, «Наутилус» пригодился бы нам, — заметил Айртон, — мы на нём ушли бы с острова Линкольна и доплыли бы до какой-нибудь обитаемой земли.

— Тысяча чертей! — воскликнул Пенкроф. — Никогда бы я не решился управлять таким корабликом! Плыть по морям — пожалуйста! А уж под морями — ни за что!

— А я думаю, Пенкроф, — возразил журналист, — что управлять такой подводной лодкой, как «Наутилус», должно быть, очень легко, и мы все быстро освоились бы с этим делом. Не пришлось бы бояться ни бурь, ни нападений пиратов. На глубине в несколько футов в море царит спокойствие, как в тихом озере.

— Может, и так, — ответил моряк. — А по-моему, крепкий шторм на борту хорошо оснащённой шхуны куда лучше такой тишины. Кораблям положено плавать по воде, а не под водой.

— Друзья мои, — сказал инженер, — бесполезно, во всяком случае бесполезно в отношении «Наутилуса», обсуждать вопрос о подводных лодках. «Наутилус» нам не принадлежит, и мы не имеем права им распоряжаться. Он ни в коем случае не может сослужить нам службу. Дело не только в том, что ему уже не выйти из пещеры, ибо дно её у входа поднялось. Вспомните, ведь капитан Немо желает, чтобы море поглотило его корабль вместе с ним. Волю свою он выразил совершенно ясно, и мы её исполним.

Побеседовав ещё некоторое время, Сайрес Смит и его товарищи спустились в каюты «Наутилуса». Подкрепившись пищей, друзья возвратились в тот зал, где лежал капитан Немо.

Он как будто уже не испытывал крайней слабости, сковывавшей его, глаза у него блестели, на губах играла слабая улыбка.

Колонисты подошли к нему.

— Господа, — сказал он, — вы мужественные, честные и добрые люди. И вы всецело преданы вашему общему делу. Я часто наблюдал за вами. Я вас полюбил, я люблю вас!.. Дайте руку, мистер Смит.

Сайрес Смит протянул руку, капитан Немо крепко пожал её.

— Вот и хорошо! — прошептал он, потом произнёс громко: — Но довольно говорить обо мне. Лучше побеседуем о вас самих и об острове Линкольна, на котором вы нашли себе приют… Вы рассчитываете уехать отсюда?

— Но мы обязательно вернёмся! — с живостью ответил Пенкроф.

— Вернётесь?.. Что ж, Пенкроф, я знаю, как вы любите этот остров, — сказал капитан, улыбаясь. — Здесь очень многое изменилось вашими стараниями, и это действительно ваш остров.

— У нас вот какие планы, капитан, — сказал тут Сайрес Смит, — принести остров в дар Соединённым Штатам и основать здесь порт для стоянки нашего морского флота, очень удачно расположенный в этой отдалённой части Тихого океана.

— Вы думаете о вашей стране, господа, — ответил капитан. — Вы трудились во имя её процветания, её славы. И вы правы. Родина!.. Конечно, надо возвратиться на родину. Умереть надо на родине!.. А я вот умираю вдали от всего, что было мне дорого!

— Может быть, вы желаете передать кому-нибудь вашу последнюю волю? — спросил инженер. — Может быть, хотите что-нибудь завещать на память друзьям? У вас, верно, остались друзья в горах Индии.

— Нет, мистер Смит. У меня больше нет друзей! Я последний в нашем роду… А те, кто знал меня, считают, что я уже давно умер… Но возвратимся к вашей судьбе. Одиночество, оторванность от людей — участь печальная, непосильная… Я вот умираю потому, что вообразил, будто можно жить одному!.. Вы должны всё сделать, чтобы уехать отсюда и вновь увидеть ту землю, где вы родились. Я знаю, эти негодяи уничтожили судно, которое вы построили…

— Мы уже строим другое судно, — сказал Гедеон Спилет, — хотим сделать его довольно большим, чтоб можно было доплыть на нём до ближайшей земли. Но если нам удастся уехать с острова Линкольна, мы всё равно рано или поздно вернёмся. Слишком много воспоминаний у нас связано с островом, и нам его не забыть!

— И здесь судьба свела нас с капитаном Немо, — сказал Сайрес Смит.

— Здесь мы будем часто, часто вспоминать вас, — добавил Герберт.

— Здесь я найду себе покой, уснув вечным сном, если только… — промолвил капитан Немо.

Он запнулся и, оборвав начатую фразу, сказал:

— Мистер Смит, я хотел бы поговорить с вами… с глазу на глаз.

Товарищи инженера, уважая желание умирающего, вышли из комнаты.

Несколько минут капитан Немо беседовал о чём-то с Сайресом Смитом наедине, потом инженер позвал своих друзей, но не сказал им ни слова из того, что умирающий пожелал поведать ему.

Гедеон Спилет внимательно вглядывался в лицо капитана Немо. Было ясно, что больного поддерживает только сила воли, но скоро ему уже не одолеть всё возрастающей телесной слабости.

До вечера в состоянии больного как будто не было никаких перемен. Колонисты ни на минуту не покидали «Наутилуса». Спустилась ночь, хотя наступления её невозможно было заметить в этом склепе.

Капитан Немо не испытывал никаких страданий, но силы его иссякли. Лицо, запечатлённое благородной красотой, осунулось, покрылось мертвенной бледностью. Из уст порой вырывались еле слышные слова — должно быть, ему вспоминались то одни, то другие события его удивительного существования. Чувствовалось, что жизнь постепенно покидает его тело, конечности уже похолодели.

Раза два он ещё обращал несколько приветливых слов к колонистам, стоявшим возле него, улыбался им той светлой улыбкой, которая навеки застывает на лице умершего.

Вскоре после полуночи, собрав последние силы, капитан Немо с трудом поднял руки и скрестил их на груди, словно хотел умереть именно в этом положении.

Около часа ночи вся жизнь сосредоточилась у него в пристальном взгляде. Последний раз сверкнули огнём его зеницы, когда-то горевшие пламенем. Потом он прошептал: «Бог и родина!» — и тихо скончался.

Сайрес Смит наклонился и закрыл глаза тому, кто некогда был принцем Даккаром, а теперь уже не был и капитаном Немо.

Герберт и Пенкроф плакали. Айртон смахнул набежавшую слезу. Наб опустился на колени, а журналист словно окаменел.

Сайрес Смит поднял руку над головой усопшего.

— Упокой, господи, его душу! — сказал он и, повернувшись к друзьям, добавил: — Помолимся за того, кого мы лишились!

Несколько часов спустя они сдержали своё слово, выполнив последнюю волю умершего.

Сайрес Смит и его товарищи покинули «Наутилус», унося с собою единственный дар, завещанный покойным их благодетелем, — ларец, содержавший в себе огромные богатства.

Они тщательно заперли великолепный, по-прежнему ярко освещённый зал. Стальную дверь люка задраили крепко-накрепко, чтобы ни одной капли воды не проникло в каюты «Наутилуса».

Затем колонисты сели в лодку, пришвартованную к борту «Наутилуса».

Лодку подвели к корме. Там на ватерлинии были устроены широкие краны, сообщавшиеся с камерами, предназначенными для погружения корабля.

Открыли оба крана, камеры наполнились водой, и «Наутилус», опускаясь всё ниже, исчез под её безмятежной гладью.

Но колонисты ещё долго видели его в глубине сквозь толщу морской воды; при свете мощных электрических фонарей она сверкала прозрачной голубизной, меж тем как пещера снова стала чёрным склепом. Но наконец широкий сияющий ореол корабля померк, и «Наутилус», ставший гробом капитана Немо, лёг недвижно на дно океана.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Размышления колонистов. — Возобновление работ на верфи. — Первое января 1869 года. — Столб дыма над вулканом. — Первые признаки извержения. — Айртон и Сайрес Смит направляются в кораль. — Исследование пещеры Даккара. — Что сказал капитан Немо Сайресу Смиту.

Как только забрезжил рассвет, поселенцы в полном молчании добрались до выхода из пещеры, которую в память усопшего капитана Немо они окрестили «пещерой Даккара». Отлив уже начался, и они без труда выбрались из грота, не обращая внимания на небольшие волны, лизавшие подножие базальтовых стен.

Лодку оставили тут же, в укромном уголке, недосягаемом для волн. Для вящей безопасности Пенкроф, Наб и Айртон соединёнными усилиями втащили её на небольшую отмель, идущую вдоль одной из стен пещеры, где лодке ничто не угрожало.

С первыми проблесками зари гроза утихла. Только где-то далеко на западе ещё ворчал гром, но раскаты его становились всё глуше. Дождь перестал, однако небо было по-прежнему затянуто тучами. Словом, октябрь, первый весенний месяц в Южном полушарии, начался неблагоприятно, и порывистый ветер, всё время переходивший от одного румба на другой, предвещал неустойчивую погоду.

Сайрес Смит с друзьями, выбравшись из грота Даккара, повернули в кораль. По дороге Наб с Гербертом отвязали провод, который капитан провёл между коралем и пещерой; они справедливо рассудили, что этот провод может им пригодиться впоследствии.

Поселенцы только изредка перебрасывались отрывистыми фразами. Они ещё находились под впечатлением всех тех событий, которые разыгрались в ночь с 15 на 16 октября. Их неведомый покровитель, приходивший к ним на помощь в самые трудные минуты, человек, которого они в душе почитали своим добрым гением, их капитан Немо, ушёл из жизни. «Наутилус» вместе со своим хозяином погребён на дне океана. И каждый невольно ещё острее ощущал свою оторванность от остального мира. Колонисты привыкли рассчитывать на вмешательство этой могущественной силы, которой, увы, уже не стало, и даже Гедеон Спилет, даже Сайрес Смит поддались общему настроению. Вот почему, направляясь в кораль, оба хранили глубокое молчание.

Около девяти часов утра поселенцы возвратились в Гранитный дворец.

Было решено продолжить постройку корабля и вести работы в самом спешном порядке. Сайрес Смит отдавал этому делу всё своё время, всё своё умение. Неизвестно, что готовило им будущее. Иметь в своём распоряжении большое хорошее судно, на котором можно будет пуститься в плавание даже в бурю, а при случае предпринять и длительное путешествие, значило иметь лишний шанс на спасение. Если, закончив постройку судна, колонисты не решатся сразу покинуть остров Линкольна и добраться до Полинезии или берегов Новой Зеландии, то во всяком случае они смогут посетить остров Табор, чтобы оставить там записку с указанием нового местонахождения Айртона. А сделать это необходимо на тот случай, если шотландская яхта вновь появится в здешних водах. Нельзя же в самом деле пренебрегать подобной возможностью!

Таким образом, прерванные работы начались вновь. Сайрес Смит, Пенкроф и Айртон с помощью Наба, Гедеона Спилета и Герберта работали не покладая рук, если только их не отвлекало какое-нибудь другое, более неотложное дело. Судно должно было быть готово через пять месяцев, то есть к началу марта, — только в этом случае они могли добраться до острова Табор, потому что с равноденствием начинались ветры, не позволявшие пускаться в плавание. И вот плотники не теряли ни минуты. Впрочем, им не приходилось заботиться об оснастке, так как оснастку «Быстрого», к счастью, удалось полностью спасти. Прежде всего надо было закончить постройку корпуса.

Конец 1868 года прошёл в этих важных работах, за которыми были почти позабыты все прочие дела. Через два с половиной месяца шпангоуты были поставлены на место и прикреплены первые доски бортовой обшивки. Уже сейчас можно было смело утверждать, что Сайрес Смит не зря трудился над проектом судна и оно выдержит любые испытания. Пенкроф же работал с каким-то ожесточением, и когда кто-нибудь из колонистов сменял плотничий топор на охотничье ружьё, он, не стесняясь, осыпал нерадивого упрёками. Однако необходимо было пополнить запасы в кладовых Гранитного дворца из-за приближения зимы. Но что до того было Пенкрофу! Славный моряк, недосчитавшись кого-нибудь из товарищей по работе, каждый раз выходил из себя. В таких случаях он, не переставая брюзжать, один работал за шестерых.

Всё лето погода не баловала поселенцев. В течение нескольких дней стояла нестерпимая жара, воздух был насыщен электричеством, то и дело разражались страшные грозы. Круглые сутки слышались отдалённые раскаты грома. Небо глухо, но непрерывно ворчало — явление довольно обычное в экваториальных зонах.

Первый день нового, 1869 года ознаменовался жесточайшей грозой, и молния много раз ударяла в остров. Несколько огромных деревьев разбило и сломало грозой и в том числе одно из великолепных крапивных деревьев, защищавших птичий двор со стороны южной оконечности озера. Уж не существовало ли непосредственной связи между этими чудовищными грозами и теми явлениями, что совершались в недрах земли? Не были ли эти грозы отражением тех сдвигов, которые происходили в глубинных слоях земного шара? Сайрес Смит склонялся к этому предположению, тем более что полоса гроз сопровождалась усилением деятельности вулкана.

Третьего января Герберт, вставший с первыми лучами солнца, поднялся на плато Кругозора, чтобы оседлать онагра, как вдруг он заметил над кратером вулкана огромный столб дыма.

Герберт поспешил предупредить остальных поселенцев, они тут же поднялись на плато и стали внимательно смотреть в указанном направлении.

— Эге, — воскликнул Пенкроф, — на сей раз это уж не просто пар! Похоже, что наш богатырь не только дышит, но и курит!

И хотя Пенкроф выразил свою мысль чересчур образно, он вполне точно определил те явления, которые наблюдались над кратером вулкана. Вот уже три месяца из кратера вырывались густые клубы пара, но они указывали лишь на происходящее в недрах вулкана кипение расплавленных масс. Теперь его вершину венчали уже не клубы пара, а густой дым; в небо подымался плотный сероватый столб, достигавший у основания трёхсот футов в объёме и высотой в семьсот — восемьсот футов; там, на этой высоте, он расплывался, напоминая по форме огромный гриб.

— В трубе загорелась сажа, — произнёс Гедеон Спилет.

— И мы не можем её потушить! — в тон ему ответил Герберт.

— Хорошо, если бы каждый вулкан время от времени прочищали трубочисты, — заметил Наб самым серьёзным тоном.

— Браво, Наб! — воскликнул Пенкроф. — Уж не хочешь ли ты взяться за ремесло вулканочиста?

И моряк громко рассмеялся своей собственной шутке.

Сайрес Смит внимательно наблюдал за клубами густого дыма, вырывавшимися из жерла горы Франклина; он даже стоял немного в стороне от товарищей, слегка вытянув шею, как бы стараясь уловить отдалённый гул извержения. Затем он подошёл к своим товарищам и сказал:

— Действительно, друзья мои, в вулкане произошли значительные изменения. Не будем скрывать от себя этого обстоятельства. Вулканические массы находятся не только в состоянии кипения, они уже разгорелись, и, возможно, в недалёком будущем нам угрожает извержение!

— Ну и пусть себе, мистер Сайрес! — воскликнул Пенкроф. — Если оно получится на славу, это самое извержение, мы ему поаплодируем, и дело с концом! У нас, полагаю, есть дела поважнее всех этих вулканов!

— Нет, Пенкроф, — возразил Сайрес Смит, — старый путь по-прежнему открыт для лавы, а кратер наклонён таким образом, что до сих пор её поток изливался в северном направлении. А всё же…

— А всё же, — подхватил Гедеон Спилет, — поскольку от извержения вулкана нам никакой пользы не будет, лучше всего обойтись без такового.

— Как знать! — возразил моряк. — А вдруг наш вулкан возьмёт да и выбросит специально для нас какие-нибудь полезные и редкие ископаемые. Не беспокойтесь, мы уж сумеем воспользоваться его любезностью.

Но Сайрес Смит неодобрительно покачал головой, всем своим видом говоря, что лично он не ждёт ничего хорошего от процесса, развивавшегося столь стремительно. Он не мог так легко и беспечно, как Пенкроф, относиться к предстоящему извержению. Если из-за наклона кратера поток лавы и не угрожает непосредственно лесистой и возделанной части острова, возможны иные, весьма печальные последствия. Как известно, извержение вулкана нередко сопровождается землетрясением. Остров такого происхождения, как остров Линкольна, может просто распасться на части, ведь по своей структуре он состоит из самых различных пород: из базальта и гранита, застывшей лавы на севере и рыхлых почв на юге, а эти породы, конечно, не прочно связаны между собой. Если даже самое истечение лавы не несёт серьёзной опасности, то слабый подземный толчок неизбежно приведёт к самым трагическим последствиям.

— Мне кажется, — вдруг сказал Айртон (он лёг и прижался ухом к земле), — мне кажется, что я слышу приглушённый грохот, знаете, как будто грохочет повозка, нагруженная железными брусьями.

Колонисты внимательно прислушались и должны были признать правоту Айртона. Грохот временами сопровождался подземным гулом, который то усиливался, то затихал, — казалось, там, в недрах земли, проносится яростный вихрь. Однако пока ещё не было слышно характерных для извержения звуков, напоминающих выстрелы. Следовательно, пары и дым свободно вырывались из главного кратера, а если выходное отверстие достаточно широко, то можно не опасаться ни взрыва, ни резких смещений земной коры.

— А ну его! — сказал Пенкроф. — Давайте-ка лучше возьмёмся за дело. Пусть себе гора Франклина курит, пусть ревёт, воет, пусть выбрасывает огонь и пламя, сколько её душе угодно, неужели из-за таких пустяков сидеть сложа руки! Идёмте же, Айртон, пойдём, Наб, пойдём, Герберт, и вы, мистер Сайрес, и вы, мистер Спилет, сегодня нам всем не грех хорошенько потрудиться! Сейчас мы будем ставить ширстрек, а для такого дела и десятка рук маловато. Чего я хочу? Чтобы наш новый «Бонадвентур» — ведь мы его «Бонадвентуром» назовём, верно ведь? — так вот я хочу, чтобы не дольше как через два месяца наше новое судно уже красовалось в порту Воздушного шара. А если так, то не будем терять зря времени!

Все колонисты послушно пошли за Пенкрофом на верфь, где строился корабль, и приступили к креплению ширстрека — толстой обшивки, которая образует пояс судна, прочно связывающий между собой части судового набора. Нелёгкая это была работа, и Пенкроф справедливо требовал, чтобы все в ней приняли участие.

Весь день 3 января они не покидали верфи, позабыв о вулкане, которого, впрочем, и не было видно с берега у Гранитного дворца. Но раза два или три густая тень застилала солнце, совершавшее свой обычный дневной путь по безоблачному небу, — это плотное облако дыма проходило между светилом и островом. Ветер, дувший с моря, уносил дым и пар куда-то на запад. От внимания Сайреса Смита и Гедеона Спилета не ускользнули эти затемнения, они не раз обменивались замечаниями по поводу той быстроты, с какой назревало извержение, однако не бросали работы. Оба понимали, что в их же интересах, в интересах всей колонии, построить корабль в возможно короткий срок. При хорошем судне им не страшны любые неожиданности. И кто знает, не окажется ли в один прекрасный день этот корабль их единственным прибежищем?

Вечером, после ужина, Сайрес Смит вместе с Гедеоном Спилетом и Гербертом отправились на плато Кругозора. Сумрак уже окутал землю, но темнота благоприятствовала их задаче — установить, не примешивается ли к пару и дыму, окутывавшим кратер вулкана, ещё и огонь, не выбрасывает ли вулкан частиц раскалённых пород.

— Кратер в огне! — вдруг закричал Герберт, который обогнал спутников и первым добежал до плато Кругозора.

Гора Франклина, отстоявшая милях в шести от плато Кругозора, казалась отсюда огромным факелом, горевшим багровым пламенем. Однако даже во мраке ночи оно бросало лишь тусклый отблеск, что, очевидно, зависело от значительной примеси дыма, шлака и пепла. По острову разливался красновато-жёлтый свет, и на фоне этого зарева смутно чернел массив леса. Небо заволакивали огромные клубы дыма, в разрывах меж ними кое-где сияли звёзды.

— Да, дело пошло слишком быстро! — заметил инженер.

— Это не удивительно, — подхватил журналист. — Вулкан пробудился уже давно. Вспомните-ка, Сайрес, ведь впервые пары показались ещё в то время, когда мы обследовали отроги горы в надежде найти убежище капитана Немо. А было это, если не ошибаюсь, примерно в половине октября?

— Вот именно! — воскликнул Герберт. — Значит, уже два с половиной месяца тому назад.

— Следовательно, огонь разгорался под землёй в течение десяти недель, — сказал Гедеон Спилет, — и понятно, что за такой срок он набрался сил!

— А вы разве не чувствуете колебания почвы? — спросил Сайрес Смит.

— Чувствую, — ответил Гедеон Спилет, — однако от этого ещё до настоящего землетрясения…

— Я и не говорю, что нам угрожает землетрясение, — живо отозвался Сайрес Смит, — храни нас бог от него! Нет. Но эти колебания вызваны подземным огнём. Земную кору можно смело уподобить стенкам котла, а вы сами знаете, что под давлением газа стенки котла дрожат, будто металлическая пластинка. Мы как раз и наблюдаем это явление.

— До чего же красивые снопы огня! — воскликнул Герберт.

В эту минуту из кратера брызнул фейерверк искр, ослепительный блеск которых не могли скрыть густые клубы пара. Тысячи светящихся осколков и огненных точек разлетелись вокруг вулкана. Некоторые из них поднялись даже выше шапки дыма и рассыпались раскалённой пылью. Эта вспышка сопровождалась рядом подземных взрывов, словно где-то поблизости била картечью батарея.

Сайрес Смит, журналист и Герберт целый час провели на плато Кругозора и затем спустились вниз и вернулись в Гранитный дворец. У инженера был такой задумчивый, вернее, такой озабоченный вид, что Гедеон Спилет не удержался и спросил, не предвидит ли он в ближайшем будущем какой-нибудь опасности, прямо или косвенно связанной с извержением.

— И да и нет! — ответил Сайрес Смит.

— Но разве самое большое несчастье, которое может с нами случиться, не землетрясение, грозящее гибелью нашему острову? Откровенно говоря, я этого не опасаюсь, поскольку пары и лава нашли себе свободный выход.

— И я тоже боюсь не землетрясения, вернее, не того, что обычно называют этим словом — смещение земной коры, вызываемое расширением подземных газов, — отозвался Сайрес Смит. — Но существуют и другие причины, которые могут повлечь за собой катастрофу.

— Какие же, дорогой Сайрес?

— Пока я ещё и сам хорошенько не знаю… Я должен поглядеть… подняться на гору… через несколько дней я надеюсь, что всё выяснится.

Гедеон Спилет не стал настаивать, и в скором времени, несмотря на подземный грохот, который с каждым часом становился всё громче и отдавался эхом по острову, обитатели Гранитного дворца заснули безмятежным сном.

Прошло три дня — 4, 5 и 6 января. По-прежнему на верфи шла постройка корабля, и инженер старался по мере возможности ускорить работы, хотя прямо об этом ничего не говорил. Вершина горы Франклина была, словно капюшоном, прикрыта тёмной тучей самого зловещего вида, из кратера вместе с пламенем вырывались теперь раскалённые камни, некоторые из них падали обратно в жерло вулкана. Пенкроф, который даже в извержении видел забавные стороны, время от времени восклицал:

— Смотрите-ка! Наш великан играет в бильбоке! Глядите-ка, наш великан жонглирует!

И действительно, выброшенные вулканом камни снова исчезали в бездне, а это позволяло надеяться, что лава, вздувшаяся под воздействием внутреннего давления, ещё не дошла до отверстия кратера. Во всяком случае, наблюдая за северо-восточным скатом, который был отчётливо виден с плато Кругозора, колонисты не обнаружили на склоне горы никаких следов страшного огненного потока.

Однако, как ни торопились колонисты завершить постройку нового корабля, их нередко отвлекали другие столь же важные дела. Первым долгом надо было посетить кораль, где стояло стадо муфлонов и коз, и пополнить запас кормов для скота. Было решено, что на следующий день, 7 января, Айртон отправится в кораль, и, так как со всеми этими привычными работами он вполне мог управиться без посторонней помощи, Пенкроф и его товарищи немало удивились, услышав следующие слова инженера:

— Раз вы завтра едете в кораль, Айртон, я поеду вместе с вами.

— Э, нет, мистер Сайрес! — воскликнул моряк. — У нас ведь каждый день на счету, и если вы оба уедете, нам, шутка ли, не хватит двух пар рук!

— Мы вернёмся послезавтра, — ответил Сайрес Смит, — мне необходимо побывать в корале… Я хочу знать, скоро ли произойдёт извержение.

— «Извержение! Извержение!» — недовольно проворчал Пенкроф. — Будто нет на свете вещей поважнее извержения. Меня, как видите, оно ни капли не беспокоит!

Несмотря на все доводы моряка, поездка, задуманная инженером, была назначена на следующее утро. Герберту очень хотелось отправиться вместе с Сайресом Смитом, но он побоялся, что это окончательно испортит настроение Пенкрофу.

— Прекрасно.

— Но они что-то беспокоятся, мистер Смит.

— В них говорит инстинкт, а инстинкт не обманывает.

— А теперь…

— Возьмите фонарь и огниво, Айртон, — ответил инженер, — и в путь.

Айртон исполнил приказание инженера. Ещё заранее он распряг онагров, и они бродили теперь по коралю. Исследователи заперли ворота с наружной стороны и пошли по узкой тропинке к западному побережью: Сайрес Смит впереди, Айртон позади.

Они шли как по слою ваты: вся почва была покрыта мельчайшими частицами, осевшими из воздуха. В лесах не было видно ни одной живой твари. Даже птицы разлетелись. Иногда ветер, играя, взметал с земли пепел, и тогда путешественники, окружённые плотным облаком, теряли друг друга из вида. Они то и дело прикладывали носовой платок к глазам и ко рту, чтобы не ослепнуть и не задохнуться в этой густой пыли.

Понятно, что в таких условиях Сайрес Смит и Айртон не могли идти быстрым шагом. Да и сам воздух был тяжёлый, словно из него выгорела часть кислорода, дышать становилось всё труднее. Через каждые сто шагов приходилось останавливаться, чтобы перевести дух. Было уже больше десяти часов, когда наши путники достигли гряды базальтовых и порфировых скал, в беспорядке нагромождённых вдоль всего северо-западного берега острова.

Айртон и Сайрес Смит начали спускаться вниз по обрывистому склону, стараясь держаться той почти непроходимой тропинки, которая привела их грозовой ночью к пещере Даккара. Впрочем, при дневном свете этот путь был менее опасен, к тому же пепел, покрывавший гладкие, точно отшлифованные склоны, облегчал спуск, не давая скользить ноге.

Вскоре путники достигли вала, который служил продолжением берега на высоте примерно сорока футов. Сайрес Смит вспомнил, что этот вал постепенно понижается, образуя пологий спуск к морю. Хотя уже начался отлив, песчаный берег ещё не обнажился, и волны, бурые от осевшей в воду вулканической пыли, били о подножие базальтовых скал.

Сайрес Смит и Айртон без труда отыскали вход в пещеру Даккара и остановились у скалы, которая служила как бы нижней площадкой вала.

— Лодка здесь? — спросил инженер.

— Да, — ответил Айртон, подтягивая к себе лёгкий чёлн, который они укрыли с Пенкрофом под сводом базальтовой пещеры.

— Что ж, отправимся в путь!

Оба сели в лодку. Она легко скользнула по волнам под низко нависшие своды пещеры; Айртон высек огонь, зажёг фонарь и поставил его на нос лодки с таким расчётом, чтобы сноп света освещал им путь, затем взялся за вёсла; Сайрес Смит сел за руль и направил лодку во мрак пещеры.

«Наутилуса» уже не было здесь, не видно было его огней, побеждавших вечную ночь, царящую в гроте. Возможно, электрический свет, питаемый мощными источниками энергии, ещё сиял в глубине вод, но сюда, на поверхность, из бездны, где нашёл свою могилу капитан Немо, не пробивался ни один луч.

Свет фонаря позволял, впрочем, Сайресу Смиту, уверенно вести лодку вдоль правой стены пещеры. Под базальтовыми сводами царила гробовая тишина, во всяком случае в передней части пещеры, потому что некоторое время спустя инженер отчётливо различил гул, идущий из недр земли.

— Это вулкан, — сказал он.

Вскоре к подземному гулу присоединился и едкий запах химических соединений; Сайрес Смит и Айртон чуть не задохнулись от сернистых испарений.

— Этого-то и боялся капитан Немо! — пробормотал Сайрес Смит, и лицо его слегка побледнело. — И всё же мы должны добраться до цели.

— Что ж, доберёмся! — ответил Айртон; он налёг на вёсла, и лодка понеслась в глубь пещеры.

Минут через двадцать пять после начала пути лодка достигла задней стены пещеры и остановилась.

Сайрес Смит встал на скамью и начал водить фонарём, освещая по частям стену, отделявшую пещеру от главного кратера вулкана. Какова толщина этой стены? Сто футов или десять? Никто не мог бы дать ответа на этот вопрос. Но вряд ли стена была очень толстая, так как подземный гул слышался здесь вполне отчётливо.

Обследовав стену в горизонтальном направлении, инженер прицепил фонарь к концу весла и снова стал водить им по базальтовой стене, стараясь осветить её верхнюю часть.

Отсюда через еле заметные глазу трещины пробивался меж каменных глыб едкий дым, отравлявший воздух в пещере. Вся стена была изборождена трещинами, и некоторые из них, особенно отчётливо вырисовывавшиеся на гладкой поверхности базальта, спускались почти до самой воды.

Сайрес Смит стоял в глубоком раздумье. Потом еле слышно прошептал:

— Да, капитан был прав! Здесь таится опасность, и опасность поистине ужасная!

Айртон ничего не спросил. По знаку Сайреса Смита он снова взялся за вёсла, и через полчаса путники выбрались из пещеры Даккара.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Рассказ Сайреса Смита о его наблюдениях. — Постройку судна ускоряют. — Последний раз в корале. — Битва огня и воды. — Что осталось на острове. — Спуск корабля. — Ночь с 8 на 9 марта.

Проведя в корале целый день и убедившись, что хозяйство в порядке, Сайрес Смит и Айртон переночевали там и 8 января утром возвратились в Гранитный дворец.

Инженер тотчас собрал товарищей и сообщил им, что острову грозит величайшая опасность, которую никакие силы человеческие предотвратить не могут.

— Друзья мои, — сказал он, и в голосе его слышалось глубокое волнение, — остров Линкольна не принадлежит к числу тех геологических образований, которые просуществуют столько же, сколько и весь земной шар. Он обречён на более или менее близкое разрушение, причина его гибели находится в нём самом, и ничто не спасёт его.

Колонисты переглянулись, потом недоуменно посмотрели на Сайреса Смита, — они не поняли всего смысла его слов.

— Объясните яснее, Сайрес, — сказал Гедеон Спилет.

— Сейчас объясню, — ответил Сайрес Смит. — Я передам вам то, что капитан Немо сказал мне наедине в нашей краткой беседе.

— Капитан Немо? — воскликнули колонисты.

— Да. Он хотел перед смертью оказать нам последнюю услугу.

— Последнюю? — повторил Пенкроф. — Последнюю услугу? Вот увидите, даже и после смерти он ещё не раз придёт нам на помощь.

— Но что же вам сказал капитан Немо? — спросил журналист.

— Знайте, друзья, — ответил инженер, — что остров Линкольна отличается своим строением от других островов Тихого океана: недра его образованы так, что рано или поздно подводная его часть должна развалиться.

— Развалиться? Это остров-то Линкольна развалится? Полно вам! — недоверчиво произнёс Пенкроф и при всём своём почтении к Сайресу Смиту пожал плечами.

— Слушайте внимательно, Пенкроф, — продолжал инженер. — Вот что установил капитан Немо и что я сам заметил вчера, осмотрев пещеру Даккара. Пещера идёт под островом вплоть до самого вулкана и отделена от центрального его очага лишь стеной, замыкающей грот. Но вся эта стена испещрена трещинами, и сквозь них уже проникают сернистые газы, образующиеся внутри вулкана.

— И что же? — нахмурившись, спросил Пенкроф.

— А то, что под давлением этих газов трещины увеличиваются. Базальтовая стена раскалывается, и через некоторое время, быть может очень скоро, в трещины хлынет морская вода, заполняющая пещеру.

— Отлично! — произнёс Пенкроф, пытаясь, как всегда, пошутить. — Вода потушит огонь в вулкане, и всё будет кончено!

— Да, всё будет кончено! — сказал Сайрес Смит. — В тот день, когда сквозь брешь в стене море хлынет в центральный очаг вулкана, а оттуда — в глубинные недра острова, где кипят расплавленные породы, в тот день, Пенкроф, остров Линкольна взорвётся, как взорвалась бы Сицилия, если б в Этну хлынуло Средиземное море.

Колонисты ничего не ответили на это категорическое утверждение инженера. Все поняли, какая страшная опасность им угрожает.

И надо сказать, Сайрес Смит нисколько не преувеличивал опасности. Многим уже приходила мысль, что, может быть, удалось бы потушить действующие вулканы, открыв доступ воде в их раскалённые недра, а ведь почти все вулканы высятся на берегах морей или озёр. Но такие фантазёры не знали, что тогда бы часть земного шара взлетела на воздух, словно паровой котёл, в котором вдруг от внезапного перегрева возросло бы давление пара. Устремившись в замкнутую раскалённую среду, температура которой достигает нескольких тысяч градусов, вода мгновенно обратилась бы в пар, и он вырвался бы наружу с такой силой, что сокрушил бы любую оболочку.

Итак, не подлежало сомнению, что острову грозит ужасный конец, что близится час его уничтожения, — всё зависит от того, сколько ещё продержится базальтовая стена в пещере Даккара. Тут уж речь идёт не о месяцах, не о неделях — речь идёт о днях, может быть даже часах!

Первым чувством, охватившим колонистов, была глубокая скорбь. Они не думали об опасности, угрожавшей им, а о неминуемой гибели острова, где они нашли приют, о разрушении того края, который они стремились сделать цветущим и мечтали обратить его в рай земной. Сколько бесполезно затрачено сил! Сколько трудов пойдёт прахом!

Пенкроф не мог сдержаться и заплакал; крупные слёзы катились у него по щекам, он даже не пытался их скрыть.

Беседа продолжалась ещё некоторое время, обитатели острова Линкольна обсуждали, есть ли для них ещё какая-нибудь возможность спастись. И в заключение единодушно решили, что нельзя терять ни минуты, надо как можно скорее построить и оснастить корабль, сделать это с молниеносной быстротой, потому что это их единственный шанс на спасение.

Всех поставили работать на верфи. Зачем теперь жать хлеб, убирать урожай, охотиться, умножать запасы провианта, собранные в Гранитном дворце… Того, что хранилось на складе и в кладовых, могло с лихвой хватить для самого долгого плавания на корабле. Необходимо было только одно: чтоб судно оказалось готовым до того, как разразится неизбежная катастрофа.

Итак, работы возобновились и велись с лихорадочной быстротой. К 23 января наполовину уже была закончена обшивка судна. В тех явлениях, какие происходили на вершине вулкана, как будто не было перемен. По-прежнему из кратера вырывались облака пара, дым, языки пламени и раскалённые докрасна камни. Но в ночь с 23 на 24 января, под напором лавы, поднявшейся до верхнего яруса вулкана, с него сорвало конусообразную вершину, похожую на шапку. Раздался невероятный грохот. Колонисты подумали, что остров разваливается, и бросились вон из Гранитного дворца.

Было около двух часов ночи.

Всё небо полыхало огнём. Верхний конус высотой в тысячу футов, а весом в миллиарды фунтов низвергся на остров, и земля задрожала. К счастью, он наклонён был к северу и поэтому упал на равнину, покрытую песками и туфом, пролегавшую между горой и морем; кратер вулкана, широко разверзший теперь своё жерло, метал в небо багровое пламя, и в воздухе словно разливалось зарево пожара. Вздувшийся поток лавы, переливаясь через край новой вершины, словно вода из переполненной чаши, потёк длинными каскадами, и по склонам вулкана как будто поползли тысячи огненных змей.

— Кораль! Кораль! — в ужасе воскликнул Айртон.

В самом деле: у нового кратера был иной наклон, лава потекла в сторону кораля и, следовательно, несла с собою гибель плодородной части острова, истокам Красного ручья и лесу Жакамара.

В ответ на вопль Айртона колонисты кинулись в конюшню, где стояли онагры. Мгновенно запрягли тележку. У всех была одна мысль: мчаться в кораль, выпустить запертый там скот.

Ещё не было трёх часов утра, когда они подъехали к коралю. Оттуда неслось дикое мычание и блеяние, свидетельствовавшее о панике, охватившей муфлонов и коз. Со склона ближнего отрога надвигался пылающий поток расплавленной массы, он уже извивался по лугу, подбираясь к ограде кораля. Айртон распахнул ворота, и обезумевшие животные бросились из них во все стороны.

Час спустя кипящая лава разлилась по всему коралю, обратив в облака пара протекавший по нему ручеёк, подожгла жилой дом, и он вспыхнул, как солома, охватила огнём ограду, пожрав её всю, до последнего столба. От кораля ничего не осталось!

Колонисты пытались бороться с вторжением лавы, — попытка безумная и бесполезная, ибо человек безоружен перед такими страшными катаклизмами.

Настал день 24 января. Прежде чем возвратиться в Гранитный дворец, Сайрес Смит и его сотоварищи решили выяснить, какое направление окончательно примет поток лавы. Начиная от горы Франклина поверхность острова имела скат к восточному берегу, и были основания опасаться, что, несмотря на защитную завесу, которую представляла собою лесная чаща Жакамара, поток лавы дойдёт до плато Кругозора.

— Озеро защитит нас, — сказал Гедеон Спилет.

— Будем надеяться, — коротко ответил Сайрес Смит и больше ничего не добавил.

Колонисты хотели было добраться до равнины, на которую упал верхний конус вулкана, но лава преградила им дорогу: она текла по двум впадинам — по долине Красного ручья и по долине Водопадной речки — и воду в них обращала в пар. Перейти через потоки лавы не было никакой возможности, наоборот, приходилось отступать перед ними. Развенчанный вулкан был неузнаваем. Кратер стал плоской дырой, края которой оказались разорваны с восточной и южной стороны, и из этих разрывов непрестанно выливалась лава, сбегая вниз двумя раздельными потоками. Над новым кратером клубились облака дыма и пепла, смешиваясь с тучами, собравшимися над островом. Раскаты грома сливались с грохотом извержения вулкана. Из жерла кратера взмётывались на высоту свыше тысячи футов раскалённые каменные глыбы и, разорвавшись в облаках, разлетались тысячами осколков, как картечь. На грохот вулкана небо отвечало громами и молниями.

Укрывшись на опушке леса Жакамара, колонисты наблюдали эту картину, но к семи часам утра им стало невмоготу. Вокруг дождём стали сыпаться камни, а, кроме того, лава, переполнявшая русло Красного ручья, грозила перерезать дорогу к берегу. Ближайшие к опушке деревья загорелись, и оттого что соки их мгновенно обращались в пар, стволы разрывались с треском, как хлопушки; деревья менее сырые стояли нетронутыми.

Колонисты вновь выбрались на дорогу, которая вела из кораля в Гранитный дворец. Они шли медленно, поминутно оглядываясь. Но, следуя наклону долины, лава быстро текла к восточному берегу; лишь только нижние её пласты застывали, на них тотчас же накатывались новые кипящие волны.

А главный поток, устремившийся по долине Красного ручья, становился всё более страшной угрозой. Вся ближняя к нему часть леса была в огне, над деревьями клубился дым, подножия стволов уже потрескивали, загоревшись в раскалённом потоке лавы.

Колонисты остановились у берега озера, на расстоянии полумили от устья Красного ручья. Близилась минута, от которой зависела их жизнь или смерть.

Сайрес Смит никогда не терялся в критических обстоятельствах; зная, что перед ним люди, способные выслушать самую горькую истину, он сказал:

— Может быть, озеро остановит поток лавы, и в таком случае часть острова, будет спасена от полного опустошения, но весьма возможно, что лава разольётся по лесам Дальнего Запада, всё уничтожит, и на острове не останется ни единого растения. Тогда нас ожидает смерть на голых скалах, и долго ждать её не придётся, ибо остров взлетит на воздух.

— Это что же? — воскликнул Пенкроф и, скрестив на груди руки, топнул ногой о землю. — Значит, нечего нам и трудиться над постройкой судна?

— Пенкроф, — ответил Сайрес Смит, — долг свой надо выполнить до конца.

В эту минуту река расплавленной лавы, проложив себе дорогу среди прекрасных деревьев, которые она быстро пожирала, подобралась к озеру. На пути её поднимался бугор, и, будь тут подъём круче, он мог бы остановить поток.

— За работу! — крикнул Сайрес Смит.

Замысел инженера сразу поняли. Он решил возвести плотину и таким способом направить поток лавы в озеро.

Колонисты помчались к верфи, принесли оттуда лопаты, кирки, топоры. При помощи земляных насыпей и завалов из срубленных деревьев им удалось за несколько часов сделать плотину высотою в три фута и длиной в несколько сот шагов. Когда они кончили работу, им казалось, что она длилась всего лишь несколько минут.

Успели как раз вовремя. Расплавленная лава уже подползла к перемычке. Поток её вздулся, как река в половодье, стремящаяся выйти из берегов; казалось — вот-вот он одолеет единственную преграду, которая могла помешать ему затопить леса Дальнего Запада… И всё же плотина сдержала его. Была ужасная минута — огненная река остановилась, словно в нерешительности, но вдруг устремилась в озеро Гранта, падая с обрыва высотою в двадцать футов.

Едва дыша, застыв недвижно, онемев, колонисты смотрели на совершавшуюся перед ними борьбу двух стихий.

Шла битва воды и огня! Какое зрелище! Чьё перо могло бы описать эту чудесную и страшную битву? Чья кисть могла бы её нарисовать? В озеро низвергались струи кипящей лавы, и вода с шипением обращалась в пар. Белые клубы взлетали на огромную высоту и кружились вихрем, словно кто-то внезапно открыл клапаны исполинского парового котла. Но как ни велико было количество воды в озере, в конце концов огонь осушил бы его, потому что убыль воды не пополнялась, а страшная огненная река, которую питал неистощимый источник, неустанно катила всё новые волны расплавленной массы.

Падая в озеро, лава тотчас же застывала, превращалась в каменные глыбы, и, громоздясь друг на друга, они вскоре уже поднимались над водою. По их поверхности скользили и скатывались в воду новые струи лавы и тоже каменели, но скоплялись ближе к средине озера. Таким образом вырастала каменная гряда, грозившая заполнить всю котловину озера, а оно не могло выйти из берегов, так как воды его обращались в пар. Над озером раздавалось оглушительное шипение и треск, ветер подхватывал и уносил к морю облака испарений, и там они, охлаждаясь, рождали дождь. Каменная дамба всё удлинялась, глыбы затвердевшей лавы громоздились друг на друга. Там, где только что простиралась спокойная водная гладь, вздымалось скопище дымящихся скал, как будто землетрясение вздыбило дно озера рифами. Вообразите себе поднятые ураганом огромные волны, внезапно скованные льдом на двадцатиградусном морозе, и вы получите некоторое представление о той картине, какую являло собою озеро через три часа после вторжения в него всесокрушающего потока лавы.

На этот раз огонь победил воду.

Однако для колонистов было большим счастьем, что лава устремилась в сторону озера Гранта. Это на несколько дней отсрочило катастрофу. Плато Кругозора, Гранитный дворец и корабельная верфь на время оказались вне опасности. За эти несколько дней передышки нужно было закончить обшивку корабля и хорошенько его проконопатить. Потом спустить его на воду; оснасткой же заняться лишь тогда, когда судно окажется на море, в своей стихии. Оставаться на суше стало крайне опасно: острову угрожал взрыв и уничтожение. Гранитный дворец, который ещё так недавно был надёжным убежищем, с минуты на минуту мог обрушиться.

И вот шесть дней, с 25 по 30 января, колонисты работали над постройкой корабля с неистовым усердием, сделали столько, что и двадцать плотников за ними бы не угнались. Они не давали себе отдыха, почти не спали, вели работу круглые сутки, так как при свете пламени, вырывавшегося из кратера, ночью было видно как днём. Вулкан всё ещё извергал лаву, но, пожалуй, менее обильно. Этому можно было только порадоваться: ведь котловина озера Гранта была уже почти заполнена, и если б новые потоки устремились в водоём, лава неизбежно разлилась бы по плато Кругозора, а оттуда низверглась бы на берег океана.

Но если с восточной стороны остров был до некоторой степени защищён, не так обстояло дело с западной его частью.

В самом деле, второй поток лавы шёл по Водопадной речке, не встречая никаких препятствий в долине, широко простиравшейся по обе стороны речного русла. Несущая гибель расплавленная масса растеклась по лесу Дальнего Запада. В знойную пору года, когда от палящей жары все древесные соки высохли, лес занялся в одно мгновение, пожар распространялся и по низу и по кронам деревьев, пламя побежало по густым сплетениям ветвей. Казалось даже, что поток огня быстрее несётся по вершинам деревьев, чем поток лавы у подножия стволов.

И тогда обезумевшие звери — ягуары, кабаны, пекари, коалы, хищники и обычные их жертвы, четвероногие и пернатая дичь, — пытаясь спастись, устремились к реке Благодарения, к Утиному болоту и за линию дороги, к порту Воздушного шара. Но колонисты, поглощённые своей работой, не обращали внимания даже на самых опасных хищников. Меж тем с Гранитным дворцом они теперь расстались и, не решаясь искать себе убежища в Трущобах, ютились в палатке около устья реки Благодарения.

Ежедневно Сайрес Смит и Гедеон Спилет поднимались на плато Кругозора. Иногда их сопровождал Герберт. Но Пенкроф никогда туда не ходил, не желая смотреть на опустошённый остров, совершенно изменивший свой прежний облик.

Зрелище и в самом деле было тяжёлое. Вся лесистая часть острова обнажилась. Лишь на конце полуострова Извилистого зеленела маленькая рощица. Кое-где торчали безобразные почерневшие скелеты деревьев. То место, где прежде простирались леса, стало более бесплодным, чем Утиное болото. Лава всё погубила. Там, где ещё совсем недавно высились могучие лесные великаны, теперь лежали глыбы вулканического туфа. По руслу Водопадной речки и реки Благодарения уже не текло ни единой струйки воды, и если б ещё и озеро Гранта пересохло, колонистам нечем было бы утолить жажду. Но, к счастью, уцелел один уголок озера, у южного края, — там образовалось нечто вроде пруда, где скопилась вся оставшаяся на острове питьевая вода. Вдали, на северо-западе, вырисовывались резкие очертания отрогов вулкана, похожие на гигантские когти, вонзившиеся в землю. Какое грустное зрелище, какая ужасная картина и как больно было смотреть на неё людям, которые видели тут прежде плодороднейший уголок, возделанный их трудом, великолепные леса, прозрачные речки, орошавшие землю, пышные нивы. В одно мгновение всё изменилось, вокруг виднелся только голый камень. Не будь у наших поселенцев запасов пищи, им пришлось бы умирать с голоду.

— Просто сердце разрывается! — сказал однажды Гедеон Спилет.

— Да, Спилет, — отозвался инженер. — Дай бог, чтоб мы успели закончить постройку судна, в нём — единственное наше спасение!

— А вам не кажется, Сайрес, что вулкан как будто успокаивается? Он ещё извергает лаву, но, если я не ошибаюсь, не так много, как прежде!

— Это не имеет значения, — ответил Сайрес Смит. — В недрах вулкана всё так же пылает огонь, и каждое мгновение туда может ринуться море. У нас с вами положение не лучше, чем у пассажиров корабля, которые плывут по морю, а сами знают, что на корабле пожар, что потушить его они не в силах и что рано или поздно огонь доберётся до трюма, где лежат бочки с порохом. Идёмте-ка, Спилет, идёмте работать. Не будем терять времени!

И ещё целую неделю, то есть до 7 февраля, текла из кратера лава, но сила извержения не увеличивалась. Сайрес Смит больше всего боялся, как бы потоки расплавленных горных пород не разлились по берегу, ведь в таком случае они уничтожили бы корабельную верфь. Но через некоторое время колонисты почувствовали, что под почвой, где-то в глубинах земли, происходит сотрясение, и это страшно их встревожило.

Наступило 20 февраля. Ещё нужен был целый месяц, чтобы достроить корабль и спустить его на воду. Выстоит ли остров до тех пор? Пенкроф и Сайрес Смит решили приступить к спуску корабля, как только его корпус будет непроницаем для воды. Настилку палубы, надводные постройки, отделку и оснастку намеревались произвести позднее, когда корабль уже будет в море, — самым важным было обеспечить себе убежище вдали от острова. Не следует ли, думали они, отвести корабль в порт Воздушного шара, подальше от очага извержения, так как, находясь близ устья реки, между островком Спасения и гранитной стеной, он будет раздавлен, если остров Линкольна разрушится. Теперь все усилия строителей направлены были на то, чтобы как можно скорее закончить корпус корабля.

Так колонисты прожили до 3 марта и уже рассчитывали произвести дней через десять спуск корабля.

У обитателей острова Линкольна, переживших на четвёртом году своего пребывания на острове столько бедствий, возродилась в сердце надежда. Повеселел даже Пенкроф, замкнувшийся в угрюмом молчании с тех пор, как он стал свидетелем опустошения и гибели своих владений. Правда, теперь он думал только о корабле и только на него возлагал надежды.

— Мы его достроим, — говорил он инженеру. — Обязательно достроим, мистер Смит. Спешить надо, время идёт, скоро наступит пора равноденствия. Но это ничего. Если понадобится, мы переправимся на остров Табор и там перезимуем. Конечно, после острова Линкольна да вдруг остров Табор! Совсем не то. Эх, горе! Вот уж не думал, не гадал, что увижу такие дела!

— Надо торопиться! — неизменно отвечал инженер.

И все трудились, боясь потерять хоть одну минуту.

— Мистер Смит, — спросил как-то раз Наб, — а если бы капитан Немо был жив, как вы полагаете, случилось бы всё это?

— Да, Наб, — ответил Сайрес Смит.

— А я думаю, не случилось бы, — шепнул Пенкроф на ухо Набу.

— И я так думаю, — убеждённо сказал Наб.

В первую неделю марта гора Франклина опять стала грозить всякими ужасами. На землю дождём падали тысячи стеклянных нитей, образовавшихся из брызг расплавленной лавы. Снова кратер переполнился, и лава потекла по всем склонам вулкана. Огненный поток побежал по затвердевшим пластам туфа и довершил уничтожение обгорелых деревьев, торчавших уродливыми скелетами после первого извержения. На этот раз поток устремился вдоль юго-западного берега озера Гранта, пересёк Глицериновый ручей и разлился по плато Кругозора. Колонистам нанесён был последний и убийственный удар. От мельницы, от построек птичника, от хлевов и сараев ничего не осталось. Перепуганные птицы разлетелись во все стороны. По всем признакам Топ и Юп испытывали панический страх — они инстинктом чуяли приближение катастрофы. Во время первого извержения погибло много животных. Уцелевшие звери нашли приют на Утином болоте, и лишь немногие из них укрылись на плато Кругозора. Теперь они лишились последнего пристанища, а река огненной лавы, переливаясь через край гранитной стены, уже низвергалась пылающим водопадом на берег океана. Картина величественная и ужасная, никакими словами передать её невозможно! Всю ночь лилась эта страшная Ниагара, как будто истекавшая струями расплавленной стали, окутанная вверху клубами пара, пронизанного багровыми отсветами, и разбрызгивая внизу тяжёлую массу кипящей лавы.

Извержение настигло колонистов в последнем их убежище, и хотя верхние швы корабельного корпуса ещё не были законопачены, строители решились спустить судно на воду.

Пенкроф и Айртон приступили к подготовке, желая произвести спуск на следующее утро, 9 марта.

Но в ночь с 8 на 9 марта из кратера с громовым шумом вырвался столб пара и поднялся на высоту свыше трёх тысяч футов. Очевидно, стена пещеры Даккара рухнула под напором газов, море хлынуло в центральный очаг вулкана, и пар не мог найти себе свободного выхода. Раздался взрыв чудовищной силы, который слышен был на расстоянии в сто миль. Взлетели вверх обломки скал, упали в океан, и несколько минут спустя его воды уже покрывали то место, где только что был остров Линкольна.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Одинокая скала среди океана. — Последнее убежище. — Впереди — смерть. — Нежданная помощь. — Откуда и как она явилась. — Последнее благодеяние. — Остров на суше. — Могила капитана Немо.

Одинокая скала длиной в тридцать футов, а шириной в пятнадцать, едва выступавшая из воды на десять футов — вот и всё, что осталось от острова, поглощённого океаном — единственный обломок кряжа, таившего в себе Гранитный дворец. Стена его рухнула, раскололась, и груда каменных глыб, взгромоздившихся при падении друг на друга, подняла над океаном свою верхушку. Вокруг неё всё исчезло в бездне: нижний конус горы Франклина, разлетевшийся на части от взрыва, оба мыса Челюсть, некогда образованные застывшей лавой, плато Кругозора, островок Спасения, гранитные утёсы порта Воздушного шара, базальтовые скалы гробницы Даккара, длинный полуостров Извилистый, находившийся так далеко от очага извержения. От острова Линкольна уцелела лишь эта узкая скала, служившая теперь пристанищем шести колонистам и их псу Топу.

В катастрофе погибли все четвероногие животные, все птицы и прочие представители фауны острова — одни были раздавлены, другие утонули; погиб — увы! — и несчастный Юп, упав, вероятно, в разверзшуюся трещину земли!

Сайрес Смит, Гедеон Спилет, Герберт, Пенкроф, Наб и Айртон остались в живых лишь потому, что из палатки, где они были все вместе, их швырнуло воздушной волной в море в тот момент, когда со всех сторон дождём падали обломки острова.

Когда они вынырнули на поверхность воды в полкабельтовых от берега и огляделись вокруг, то увидели лишь эту вершину гранитных глыб и, подплыв, взобрались на неё.

На этой голой скале они жили уже девять дней! Кое-какая провизия, взятая из кладовой Гранитного дворца перед самой катастрофой, немного дождевой воды, скопившейся во впадине скалы, — вот и всё, что было у несчастных. Их корабль, последняя их надежда, разбился. Они лишились возможности выбраться с этой скалы. Они страдали от холода и не могли теперь добыть огня. Судьба обрекла их на гибель.

На девятый день, 18 марта, пищи осталось только на двое суток, хотя они до крайности урезали свой рацион. Все их знания, весь их ум не могли помочь в таком бедственном положении. Участь друзей всецело была в руках провидения.

Сайрес Смит держался спокойно, Гедеон Спилет немного выдавал своё волнение, а Пенкроф, полный глухого гнева, шагал взад и вперёд по скале. Герберт не отходил от инженера и смотрел на него таким взглядом, как будто ждал от своего друга помощи, невозможной, немыслимой помощи. Наб и Айртон безропотно покорились судьбе!

— Эх, горе! Вот уж горе-то! — твердил Пенкроф. — Если б у нас был хоть какой-нибудь ялик, хоть ореховая скорлупка, мы бы добрались до острова Табор. Но ведь ничего, ничего нет!

— Капитан Немо вовремя умер! — сказал как-то Наб.

Прошло ещё пять дней. Сайрес Смит и несчастные его товарищи едва были живы, ведь ели они лишь столько, чтоб не умереть с голоду. Все ослабели до последней степени. У Герберта и Наба уже начинался бред.

Могли ли они теперь хранить хоть искорку надежды? Нет. На что им было надеяться? На то, что близ скалы пройдёт корабль? Но они по опыту знали, что в эту часть Тихого океана корабли не заходят. А разве можно было рассчитывать, что, по счастливой случайности, как раз в эти дни придёт шотландская яхта искать Айртона на острове Табор? Несбыточная мечта! Да впрочем, если б яхта и пришла, ведь колонисты не оставили на острове сообщения о том, где находится Айртон; капитан яхты после бесплодных поисков выйдет опять в море, и корабль возвратится в более тёплые края.

Нет, они не могли хранить никакой надежды на спасение. На этой скале их ждала смерть, ужасная смерть от голода и жажды!

Они уже не держались на ногах и лежали неподвижно, почти бездыханные, не сознавая, что происходит вокруг. Один лишь Айртон с трудом поднимал иногда голову и с отчаянием бросал взгляд на пустынное море!

Но вот утром 24 марта Айртон простёр руки, указывая на какую-то точку в беспредельном пространстве океана, стал сначала на колени, потом поднялся и выпрямился во весь рост. Он замахал руками, как будто подавая сигнал…

В виду скалы плыло судно. И ясно было, что оно оказалось тут не случайно, что оно направляется именно к этой скале, идёт прямо к ней на всех парах. Несчастные пленники скалы могли бы заметить это судно ещё несколько часов назад, будь у них силы подняться и обозреть горизонт!

— «Дункан»! — чуть слышно вскрикнул Айртон и упал без чувств.

Когда Сайрес Смит и его товарищи пришли в сознание благодаря заботливому уходу, которым их окружили, они оказались в каюте корабля и не могли понять, как им удалось избегнуть смерти.

Одно-единственное слово Айртона всё им объяснило.

— «Дункан»! — тихо сказал он.

— «Дункан»! — повторил Сайрес Смит. — И, подняв руки, он воскликнул: — Боже всемогущий! Значит, такова была воля твоя! Нас спасли.

Действительно, их спас «Дункан», яхта лорда Гленарвана, которую вёл теперь Роберт, сын капитана Гранта; корабль отправлен был за Айртоном, чтобы привезти его на родину после двенадцати лет одинокой жизни на необитаемом острове Табор, которой он искупил своё преступление!..

Итак, колонисты были спасены, корабль уже готовился везти их домой.

— Капитан Роберт, — спросил Сайрес Смит, — когда вы отплыли от острова Табор, не найдя там Айртона, кто подал вам мысль пройти ещё сто миль к северо-востоку?

— Мистер Смит, — ответил Роберт Грант, — мы направились сюда не только за Айртоном, но и за вами и за вашими товарищами.

— За мной и за моими товарищами?

— Ну конечно! Мы взяли курс на остров Линкольна.

— На остров Линкольна? — воскликнули в один голос Гедеон Спилет, Герберт, Наб и Пенкроф, не находя слов от удивления.

— Да откуда же вы узнали об острове Линкольна? — спросил Сайрес Смит. — Ведь этот остров и на картах не значится.

— Я узнал о нём из записки, которую вы оставили на острове Табор.

— Из записки? — изумлённо переспросил Гедеон Спилет.

— Разумеется, из записки. Вот она, — ответил Роберт Грант и показал листок бумаги, где сообщались широта и долгота острова Линкольна, «на котором находится в настоящее время Айртон и пятеро американских колонистов».

— Это капитан Немо!.. — сказал Сайрес Смит, прочтя записку и убедившись, что она написана тем же почерком, что и то краткое послание, которое они нашли в корале.

— Ах, вот оно что! — воскликнул Пенкроф. — Так, значит, это он взял наш корабль и в одиночку рискнул отправиться на нём к острову Табор!..

— Он хотел оставить там записку! — добавил Герберт.

— Ну, я разве неверно говорил, что даже после смерти капитан Немо ещё раз окажет нам помощь! — воскликнул моряк.

— Друзья мои, — сказал глубоко растроганный Сайрес Смит, — капитан Немо поистине наш спаситель. Да примет милосердный господь его душу в лоно своё!

При этих словах Сайреса Смита все обнажили головы и тихо произнесли имя капитана.

В эту минуту к инженеру подошёл Айртон и спросил:

— Куда ларец положить?

Рискуя жизнью, он спас этот ларец в минуту катастрофы и теперь отдавал его инженеру.

— Айртон! Айртон! — воскликнул глубоко взволнованный Сайрес Смит и, обратившись к Роберту Гранту, добавил: — Сударь, вы оставили на острове Табор преступника, а теперь перед вами честный человек, и я с гордостью пожимаю ему руку!

Роберту Гранту рассказали тогда необыкновенную историю дружбы капитана Немо и поселенцев острова Линкольна. Затем капитан определил и записал координаты нового рифа, которому отныне предстояло значиться на карте Тихого океана, и отдал приказ идти в обратный путь.

Через две недели колонисты прибыли в Америку и увидели, что на их родине наступил мир после ужасной войны, закончившейся, однако, победой правого дела.

Из тех богатств, какие хранились в ларце, завещанном капитаном Немо обитателям острова Линкольна, большая часть была употреблена на покупку обширного земельного владения в штате Айова. Взяв из сокровищницы самую красивую жемчужину, её послали в подарок леди Гленарван от имени людей, спасённых «Дунканом» и возвратившихся на родину.

Колонисты собрали на приобретённой ими земле всех тех, кому они хотели некогда предложить своё гостеприимство на острове Линкольна, и призвали их к труду, то есть открыли им путь к достатку и счастью. Они основали большую колонию, которой дали имя острова, исчезнувшего в глубинах Тихого океана. У них есть своя река Благодарения, гора Франклина, маленькое озеро Гранта, лес, именуемый лесом Дальнего Запада. Словом, их колония — как бы остров, остров на суше.

Под разумным руководством инженера и его товарищей колония процветала. Ни один из бывших обитателей острова Линкольна не покинул друзей — они поклялись всегда жить вместе: Наб, неразлучный со своим хозяином, Айртон, неизменно готовый на всяческое самопожертвование, Пенкроф, ставший таким же заправским фермером, каким он был заправским моряком, Герберт, закончивший своё образование под руководством Сайреса Смита, и Гедеон Спилет, основавший газету «Нью-Линкольн геральд» — газету самую информированную во всём мире.

Сайрес Смит и его товарищи не раз принимали в своей колонии дорогих гостей — лорда и леди Гленарван, капитана Джона Манглса и его жену — сестру Роберта Гранта, самого Роберта Гранта, майора Мак-Набса и всех тех, кто были участниками приключений капитана Гранта и капитана Немо.

Все жили в такой же дружбе, как и прежде, и были, наконец, счастливы; но никогда не забывали они острова, на который вступили нищие, голые и где провели, ни в чём не нуждаясь, четыре долгих года, далёкого острова, от которого остался лишь гранитный утёс, омываемый волнами Тихого океана, — гробница того, кто был капитаном Немо.

1875 г.

СЛОВАРЬ

В словарь не вошли понятия, значение которых раскрывается в ходе повествования.

Ахтерштéвень — нижняя кормовая часть судна, служащая продолжением киля.

Бакштáг — направление движения судна относительно ветра, когда угол между линией ветра и носом корабля больше 90° и меньше 180°.

Барометр-анерóид — прибор для измерения атмосферного давления.

Бейдевúнд — курс парусного судна относительно ветра, когда угол между линией ветра и носом корабля меньше 90°.

Бимс — поперечная балка, поддерживающая палубу и составляющая часть поперечного набора судна.

Брáмсель — парус третьего яруса на парусных судах с прямым вооружением. В зависимости от принадлежности к определённой мачте брамсель носит дополнительное название — фор-брамсель на фок-мачте, грот-брамсель на грот-мачте, крюйс-брамсель на бизань-мачте.

Брать рифы — уменьшать площадь паруса (при сильном ветре).

Брúфок — прямой парус на высоко поднятом рее, который ставится на судах с косым вооружением при их следовании полным курсом.

Буассó — древняя французская или бельгийская мера хлеба.

Бýшприт — горизонтальный или наклонный брус, служащий для выноса вперёд носовых парусов, благодаря чему улучшается манёвренность судна.

Бюффóн, Жорж Луи Леклерк (1707–1788) — французский естествоиспытатель.

Вант-пýтенс — цепь или железная полоса на наружном борту судна, к верхним концам которых крепятся ванты.

Вáнты — тросы, при помощи которых крепят мачту с боков.

Вáтер-штаг — снасть, поддерживающая мачту.

Вóрвань — устаревший термин, которым называли жир, добываемый из морских млекопитающих и рыб.

Вымбóвка — рычаг для вращения ворота, служащего для подъёма якоря.

Галлóн — мера жидких тел, равная 4,5 литра.

Галс — направление движения судна относительно ветра.

Гик — вращающееся горизонтальное рангоутное дерево, упирающееся передним концом в мачту, по которому растягивается нижняя кромка паруса.

Гран — устаревшая единица массы. В системе английских мер равен 64,8 милиграммам.

Дебúт — объём жидкости, поступающей в единицу времени из естественного или искусственного источника.

Кабестáн — лебёдка с барабаном, насаженным на вертикальный вал, для подтягивания судов к причалу, выбирания судовых якорей и т. п.

Квáгга — один из видов зебр. Распространена в Южной Африке.

Кúльсон — днищевая продольная связь на судне, идущая поверх шпангоутов параллельно килю.

Клúвер — треугольный парус перед фок-мачтой.

Княвдигéд — выдающаяся вперёд верхняя часть водореза у старинных деревянных парусников.

Копёр — строительная машина, которая держит и направляет сваи при их погружении в грунт.

Крюйт-кáмера — помещение на старинных военных кораблях для хранения взрывчатых веществ и ружейных патронов.

Линь — пеньковый трос, применяемый на судах дли оснастки, такелажных работ и др.

Лот — навигационный прибор для измерения глубины воды с борта судна.

Мáрсель — второй снизу четырёхугольный парус на парусных судах с прямым вооружением. В зависимости от мачт и реев, на которых они закреплены, различают фор-марсель, грот-марсель и др.

Набор корпуса судна — система балок, образующая каркас судна.

Нáгель — деревянный или металлический стержень, скрепляющий части конструкций деревянных судов.

Прáу, прао — малайское открытое, почти плоскодонное с вогнутыми внутрь кормовым и носовым штевнями судно, построенное целиком из тикового дерева.

Рангóут (рангóутное дерево) — совокупность надпалубных частей вооружения судна, предназначенных для постановки и несения парусов.

Рей — поперечный брус на мачте, к которому прикрепляют паруса.

Рефракция света в атмосфере — оптическое явление, при котором из-за преломления световых лучей в атмосфере удалённые объекты кажутся смещёнными, а иногда изменившими свою форму.

Риф — поперечный ряд продетых сквозь парус завязок, при помощи которых можно уменьшить площадь паруса, подбирая и завязывая его нижнюю часть.

Секстáнт (в морском деле секстáн) — прибор для измерения высот небесных светил над горизонтом с целью определения координат места наблюдателя.

Стáксель — косой треугольный парус.

Стóпор — приспособление для остановки какого-либо механизма или для закрепления его частей в определённом положении.

Таль — подвесное подъёмное устройство с ручным или моторным приводом.

Тóпсель — рейковый парус треугольной формы.

Трáверз — направление, перпендикулярное курсу судна.

Фальшбóрт — лёгкая обшивка борта выше палубы.

Фарвáтер — судовой ход, безопасный в навигационном отношении проход по водному пространству.

Фок — самый нижний парус на передней мачте судна (фок-мачте) с прямыми парусами или треугольный парус на судне, имеющем одну мачту.

Фор-мáрсель — см. марсель.

Ширстрéк — самый верхний пояс бортовой обшивки корпуса судна, примыкающий к палубе.

Шпангóуты — ребра судна, к которым крепится наружная его обшивка.

Штéвень — особо прочная часть корпуса судна, которой заканчивается набор судна в носу и корме.

Ярд — мера длины, равная 0,9144 метра.

Евгений Павлович Брандис
(1916–1985)
О Жюле Верне и «Таинственном острове»

1

…Незаметно подкралась старость. Уже много лет Жюль Верн не выезжал из Амьена и всё реже выходил из дому. Его мучили головокружения и бессонница. Он страдал от подагры и диабета, почти полностью потерял зрение, стал плохо слышать. Окружающий мир погрузился в полумрак, но он продолжал писать — наугад, на ощупь, сквозь сильную лупу, соглашаясь диктовать сыну Мишелю только в часы крайней усталости.

Из разных стран поступали десятки писем. Иные без адреса: «Жюлю Верну во Францию». Юные читатели просили автографов, с восторгом отзывались о его сочинениях, желали здоровья, подсказывали сюжеты новых романов. Известные учёные, изобретатели, путешественники благодарили писателя за то, что его книги помогли им ещё на школьной скамье полюбить науку, найти призвание.

Массивный шкаф в его библиотеке, отведённый для переводной «Жюльвернианы», был забит до отказа сотнями разноцветных томов, изданных на многих языках, вплоть до арабского и японского. Русские издания едва умещались на двух верхних полках. Но это была лишь частица того, что тогда уже было напечатано во всём мире под его именем.

Всё чаще в Амьен наведывались парижские репортёры и корреспонденты иностранных газет. И Жюль Верн, так неохотно и скупо говоривший о себе и о своём творчестве, вынужден был принимать визитёров и давать интервью. Беседы тут же записывались и попадали в печать.

Почти каждый журналист начинал с традиционного вопроса:

— Месье Верн, не могли бы вы рассказать, как началась ваша литературная деятельность?

— Моим первым произведением, — отвечал Жюль Верн, — была небольшая комедия в стихах: «Разломанные соломинки». Я показал её Александру Дюма, и он не только поставил её на сцене своего «Исторического театра» — это было в 1850 году, — но даже посоветовал напечатать. «Не беспокойтесь, — ободрил меня Дюма, — даю вам полную гарантию, что найдётся хотя бы один покупатель. Этим покупателем буду я!»

Работа для театра очень скудно оплачивалась. И хотя я продолжал писать водевили и комические оперы, только лет через десять мне стало ясно, что драматические произведения не дадут мне ни славы, ни средств к жизни. В те годы я ютился в мансарде и был очень беден. Пора было всерьёз задуматься о будущем. Мой отец не переставал настаивать, чтобы я вернулся в Нант. С дипломом лиценциата прав мне было бы там обеспечено полное благополучие: отец хотел меня сделать совладельцем, а затем и наследником своей адвокатской конторы. Но я уже был «отравлен» литературой и остался в Париже. Моим истинным призванием, как вы знаете, оказались научные романы или романы о науке — затрудняюсь, как лучше сказать…

И всё-таки я никогда не терял любви к сцене и ко всему, что так или иначе связано с театром. Мне всегда было очень радостно, когда мои романы, переделанные в пьесы, начинали на сцене вторую жизнь. В этом отношении особенно повезло «Михаилу Строгову» и «Вокруг света в восемьдесят дней».

— Хотелось бы знать, месье Верн, что побудило вас писать научные романы и как напали вы на эту мысль?

— Меня всегда интересовали науки, в особенности география. И понятно, почему. Истоки будущих увлечений нужно искать в детстве. В нантский порт прибывали корабли со всех концов света. Я мечтал стать моряком, грезил о дальних странствиях, о необитаемых островах и даже попытался однажды, когда мне было одиннадцать лет, удрать в Индию на шхуне «Корали», поменявшись одеждой с юнгой. Любовь к географическим картам, к истории великих открытий никогда не остывала во мне и в конце концов помогла найти свой жанр. Литературное поприще, которое я избрал, было тогда ново и почти совсем не использовано. В занимательной форме фантастических путешествий я старался распространять современные научные знания. На этом и основана серия географических романов, ставшая для меня делом жизни. Ведь ещё до того, как появился первый роман, положивший начало «Необыкновенным путешествиям», я написал несколько рассказов на подобные же сюжеты, например: «Драма в воздухе» и «Зимовка во льдах».

— Расскажите, пожалуйста, о своём первом романе. Когда и при каких обстоятельствах он появился?

— Приступив к роману «Пять недель на воздушном шаре» — помню, как сейчас, знойное лето 1862 года, — я решил выбрать местом действия Африку просто потому, что эта часть света была известна значительно меньше других. И мне пришло в голову, что самое интересное и наглядное исследование этого обширного континента может быть сделано с воздушного шара. Никто не преодолевал на аэростате такие огромные расстояния. Поэтому мне пришлось придумать некоторые усовершенствования, чтобы баллоном можно было управлять. Помнится, испытывал сильнейшее наслаждение, когда писал этот роман и, главное, когда производил необходимые изыскания, чтобы дать читателям по возможности реальное представление об Африке.

Кончив работу, я обратился по совету одного из друзей к издателю Этцелю. Он быстро прочёл рукопись, пригласил меня к себе и сказал: «Вашу вещь я напечатаю. Я уверен, она будет иметь успех». И опытный издатель не ошибся. Роман вскоре был переведён почти на все европейские языки и принёс мне известность…

С тех пор по договору, который заключил со мной Этцель, я передаю ему ежегодно — увы, теперь уже не ему, а его сыну^[13] — по два новых романа или один двухтомный. И этот договор, по-видимому, останется в силе до конца моей жизни…

— Вас называют провидцем, месье Верн, и вы это сами знаете. Ведь во многих ваших романах содержатся удивительно точные предсказания научных открытий и изобретений — предсказания, которые постепенно сбываются. Как это объяснить?

— Вы преувеличиваете. Это простые совпадения, и объясняются они очень просто. Когда я говорю о каком-нибудь научном феномене, то предварительно исследую все доступные мне источники и делаю свои выводы, опираясь на множество фактов. Нужно их только сопоставить и мысленно продолжить во времени. Пример — «Наутилус». Подводная лодка существовала и до моего романа. Я просто взял то, что уже намечалось в действительности, и развил в воображении. Сейчас господствует паровая машина, но не за горами век электричества. И вот я погружаю капитана Немо в стихию, которая даёт ему возможность не только получать двигательную силу — электрическую энергию из самого океана, — но и добывать в морской пучине всё необходимое для жизни. Не сомневаюсь, настанет день, когда люди смогут эксплуатировать недра океана так же, как теперь золотые россыпи… Когда-то я принимал участие в опытах с моделями летательных аппаратов тяжелее воздуха. Сейчас достигнуты ощутимые результаты. Правда, ещё нет надёжного двигателя, но он появится. Могу сказать без малейшего колебания — будущее принадлежит авиации. Отсюда — электрический геликоптер Робура. Я верю в могущество науки и нисколько не преувеличиваю её возможностей. Поэтому некоторые из моих предположений, высказанных несколько десятилетий назад, действительно в какой-то степени подтвердились. Позднее, наверное, подтвердятся и многие другие…

Что же касается точности описаний, то этим я обязан всевозможным выпискам из книг, газет, журналов, различных рефератов и отчётов, которые у меня заготовлены впрок и исподволь пополняются. Все эти заметки тщательно классифицируются и служат материалом для моих романов. Ни одна моя книга не написана без помощи этой картотеки. Я внимательно просматриваю двадцать с лишним газет, прилежно прочитываю все доступные мне научные сообщения, и, поверьте, меня всегда охватывает чувство восторга, когда я узнаю о каком-нибудь новом открытии…

— Ваши герои всегда путешествуют. Ну, а сами вы, месье Верн, разве вы не любите путешествовать?

— Очень люблю, вернее, любил. Пока позволяло здоровье, я проводил значительную часть года на своей яхте «Сен-Мишель». Я дважды обогнул на ней Средиземное море, посетил Италию, Англию, Шотландию, Ирландию, Данию, Голландию, Скандинавию, высаживался на Мальте, в Испании, Португалии, заходил в африканские воды… Эти поездки очень пригодились мне впоследствии при сочинении романов.

Я побывал даже в Северной Америке. Это случилось в 1867 году. Одна французская компания приобрела океанский пароход «Грейт Истерн», чтобы перевозить американцев на Парижскую выставку… Мы посетили с братом Нью-Йорк и несколько других городов, видели Ниагару зимой, во льду… На меня произвело неизгладимое впечатление торжественное спокойствие гигантского водопада. Поездка в Америку дала мне материал для романа «Плавающий город».

Море — моя стихия, моя страсть. Самому мне стать моряком не довелось, но во многих моих книгах действие происходит на морских просторах…

Почти каждый посетитель задавал писателю дежурный вопрос:

— Месье Верн, вы один из самых популярных и самых плодовитых романистов. Не сочтите нескромным моё любопытство, но хотелось бы знать, как вам удаётся… в вашем возрасте… сохранять такую завидную работоспособность?

На этот вопрос Жюль Верн отвечал с плохо скрытым раздражением:

— Не надо меня хвалить. Труд для меня — источник единственного и подлинного счастья… Это — моя жизненная функция. Как только я кончаю очередную книгу, я чувствую себя несчастным и не нахожу покоя до тех пор, пока не начну следующую. Праздность является для меня пыткой.

— Да, я понимаю… И всё же вы пишете с такой лёгкостью…

— Это заблуждение! Мне ничего легко не даётся. Почему-то многие думают, что мои произведения — чистая импровизация. Какой вздор! Чтобы роман понравился, нужно изобрести совершенно необычную и вместе с тем оптимистическую развязку. И когда в голове сложится костяк сюжета, когда из нескольких возможных вариантов будет избран наилучший, только тогда начнётся следующий этап работы — за письменным столом. Окончательный же текст получается после пятой или седьмой корректуры. Происходит это потому, что яснее всего я вижу недостатки своего сочинения не в рукописи, а в печатных оттисках… К тому же ещё я должен учитывать запросы и возможности юных читателей, для которых написаны все мои книги. Работая над своими романами, я всегда думаю о том — пусть иногда это идёт даже в ущерб искусству, — чтобы из-под моего пера не вышло ни одной страницы, которую не могли бы прочесть и понять дети.

— А что вас заставило переселиться в Амьен?

— Желание избавиться от шума и сутолоки. Я пишу ежедневно с пяти утра до полудня. Такой распорядок жизни потребовал некоторых жертв. Чтобы ничто не отвлекало от дела, я променял Париж на тихий провинциальный город. И поступил правильно.

В заключение собеседник обычно спрашивал об общем замысле «Необыкновенных путешествий» и дальнейших планах писателя. Жюль Верн отвечал:

— Я поставил своей задачей описать в «Необыкновенных путешествиях» весь земной шар, природу разных климатических зон, животный и растительный мир, нравы и обычаи всех народов планеты. Следуя из страны в страну по заранее установленному плану, я стараюсь не возвращаться без крайней необходимости в те места, где уже побывали мои герои. Мне предстоит ещё описать довольно много стран, чтобы полностью расцветить узор. Но это сущие пустяки по сравнению с тем, что уже сделано. Быть может, я ещё закончу мою сотую книгу! Закончу обязательно, если проживу ещё пять или шесть лет…^[14]

— И вы знаете, чему будет посвящена ваша сотая книга?

— Да, я часто думаю об этом. Я хочу в своей последней книге дать в виде связного обзора полный свод моих описаний земного шара и небесных пространств и, кроме того, напомнить о всех маршрутах, которые были совершены моими героями… Но независимо от того, успею я выполнить этот замысел или нет, могу вам признаться, что у меня накопилось в запасе несколько готовых рукописей, которые будут изданы после моей смерти…

2

Жюль Верн скончался семидесяти семи лет, 24 марта 1905 года, так и не успев написать задуманную сотую книгу. Но то, что он выполнил за четыре с лишним десятилетия непрерывной работы над «Необыкновенными путешествиями», — колоссальный творческий подвиг: шестьдесят три романа и два сборника повестей и рассказов, занимающих в первых изданиях Этцеля девяносто семь книг, — всего около тысячи печатных листов или восемнадцати тысяч книжных страниц!

И это не считая статей и очерков, многочисленных пьес и научно-популярных географических трудов. Главный из них — «История великих путешествий».

Конечно, значение писателя определяется не количеством опубликованных книг, а новизной его творчества, богатством идей, художественными открытиями, которые делают его непохожим на других.

В этом смысле Жюль Верн — настоящий новатор. В истории мировой литературы он — первый классик научно-фантастического романа, замечательный мастер романа путешествий и приключений, блестящий пропагандист науки и её грядущих завоеваний.

Он довёл до высокого совершенства художественную форму приключенческого романа, обогатив его новым содержанием и подчинив пропаганде научных знаний.

Наука в его романах неотделима от действия. На ней, собственно, и держится замысел. Читатель незаметно воспринимает какую-то сумму сведений, сплавленных с самим сюжетом. И в этом — не только мастерство романиста, но и огромная просветительная роль его «Необыкновенных путешествий», сопутствующих многим поколениям школьников разных стран и народов.

Фантастика произведений Жюля Верна основана на научном правдоподобии и нередко на научном предвидении.

Открытия и изобретения, которые ещё не вышли из стадии лабораторного эксперимента или только намечались в перспективе, он рисовал как уже осуществлённые — с заглядом, как выяснялось позднее, на 30, 40, 50, а то и на 100 лет вперёд. И этим объясняются столь частые совпадения мечты фантаста с её последующим воплощением в жизнь.

Жюль Верн «усовершенствовал» все виды транспорта — сухопутные, морские, подводные и воздушные, — «построил» межпланетный лунный снаряд, «запустил» искусственный спутник, «сконструировал» множество электрических приборов, «изобрёл» телевизор и звуковое кино, аппараты искусственного климата и немало других замечательных вещей, предвосхитивших реальные достижения науки.

Инженерная фантастика в романах Жюля Верна утвердилась на равных правах с географической.

Путешественники, созданные воображением писателя, исследуют вулканы и глубины морей, проникают в недоступные дебри, открывают новые земли, стирая с географических карт последние «белые пятна».

Гаттерас достигает Северного полюса, Немо водружает свой флаг на Южном, Эрик Герсебом («Найдёныш с погибшей «Цинтии») совершает кругосветное плавание в арктических водах, доктор Фергюссон («Пять недель на воздушном шаре») открывает истоки Нила и т. д.

Последующие исследования подтвердили справедливость многих географических прогнозов Жюля Верна, особенно в произведениях, изображающих экспедиции в Арктику.

Вместе с новым романом в литературу вошёл и новый герой — рыцарь науки, бескорыстный учёный, чьи дела и свершения, опережая реальные возможности времени, устремлены в будущее.

Герои «Необыкновенных путешествий» не только проникают в тайны природы, познают неведомое, изобретают, конструируют, строят, но и участвуют в освободительных войнах, выступают с оружием в руках на стороне угнетённых.

И они же, герои «Необыкновенных путешествий», пытаются претворить мечтания о совершенном обществе будущего, где восторжествует полная справедливость, исчезнут угнетение и неравенство, где высшие завоевания науки и техники будут служить общему благу.

Так возникают в романах Жюля Верна (в духе предначертаний французских утопистов) образцовые трудовые общины, идеальные города-государства. К инженерной и географической фантастике присоединяется фантастика социальная.

Под этим углом зрения и нужно рассматривать «Таинственный остров».

3

«Робинзонады», — вспоминал Жюль Верн на склоне лет, — были книгами моего детства, и я сохранил о них неизгладимое воспоминание. Я много раз перечитывал их, и это способствовало тому, что они запечатлелись в моей памяти. Никогда впоследствии при чтении других произведений я не переживал больше впечатлений первых лет. Не подлежит сомнению, что любовь моя к этому роду приключений инстинктивно привела меня на дорогу, по которой я пошёл впоследствии. Эта любовь заставила меня написать «Школу Робинзонов», «Таинственный остров», «Два года каникул», герои которых являются близкими родичами Дефо и Виса.^[15] Поэтому никто не удивится тому, что я всецело отдался сочинению «Необыкновенных путешествий».

«Таинственный остров» принадлежит к циклу романов-«робинзонад», занимающих в творчестве Жюля Верна особое место.

Само слово «робинзонада» вошло в литературу ещё в XVIII веке, когда во многих европейских странах стали появляться один за другим десятки книг, написанных под влиянием «Робинзона Крузо» (1719), всемирно известного романа, принадлежащего перу английского писателя Даниеля Дефо. В «робинзонадах» изображается полная превратностей трудовая жизнь либо одного человека, либо небольшой группы людей, очутившихся на необитаемом острове.

В XIX веке новые образцы «робинзонад» создавали преимущественно авторы приключенческих романов, развивавшие авантюрную сторону сюжета за счёт его идейного содержания. В отличие от них «робинзонады» Жюля Верна исполнены глубокого общественного смысла, являются, можно сказать, философскими романами, несмотря на то, что они предназначены для юных читателей.

«Таинственный остров» — лучший из его романов, «робинзонад», — задуман был ещё до того, как Жюль Верн стал Жюлем Верном.

К началу 60-х годов относится незавершённая рукопись — первый ещё очень слабый набросок впоследствии знаменитой книги. На титульном листе выведено крупными буквами: «Дядя Робинзон».

Некая миссис Клифтон и се четверо детей — Мари, Роберт, Жан и Белла — выброшены бурей на необитаемый остров в северной части Тихого океана. Их участь разделяет бывалый французский матрос Флип, возглавивший маленькую колонию. Дети называют его «дядей Робинзоном». Через несколько дней находит свою семью и мистер Клифтон, спасшийся чудом на том же острове вместе с верным псом Фидо. Клифтон — искусный инженер Он добывает огонь, изготовляет порох, методически возделывает этот дикий уголок земли, всячески улучшая условия существования колонистов.

В дальнейшем многие персонажи и эпизоды перейдут в изменённом виде на страницы «Таинственного острова» Инженер Клифтон превратится в Сайреса Смита, матрос Флип — в Пенкрофа, Роберт Клифтон — в Герберта Брауна. Даже пёс Фидо будет действовать там под другой кличкой, а самый остров со всей его флорой и фауной, вплоть до орангутанга, окажется перенесённым в южную зону Тихого океана.

Десять лет спустя, незадолго до переселения в Амьен, Жюль Верн загорелся мыслью написать роман об удивительных результатах трудовой деятельности небольшой группы людей, очутившихся на необитаемом острове. Он решил было взять за основу рукопись «Дяди Робинзона», но Этцель, ознакомившись с «бледной робинзонадой», отверг её без всякого снисхождения:

— Советую всё это бросить и начать сначала, иначе будет полный провал.

— И всё же здесь содержится зерно романа! — уверенно ответил Жюль Верн.

Но «зерно» долго не могло прорасти. Сюжет упорно не складывался. Тем временем, «между делом», он успел написать блестящий роман «Вокруг света в восемьдесят дней», а то, что считал своим главным делом — «робинзонаду», — всё ещё никак не давалось.

Пока он обдумывал и браковал варианты, читатели продолжали присылать письма с просьбами воскресить капитана Немо и раскрыть его тайну, не разгаданную профессором Аронаксом в романе «Двадцать тысяч лье под водой». И когда в один прекрасный день писатель решил вернуться к истории Немо, а заодно также связать сюжетные линии новой «робинзонады», с «Детьми капитана Гранта», план созрел окончательно, и он немедленно принялся за работу.

В феврале 1873 года Жюль Верн сообщил издателю:

«Я весь отдался «Робинзону», или, вернее, «Таинственному острову». Качусь, как на колёсиках. Встречаюсь с профессорами химии, бываю на химических фабриках и каждый раз возвращаюсь с пятнами на одежде, которые отнесу на ваш счёт, потому что «Таинственный остров» будет романом о химии. Я стараюсь всячески повысить интерес к таинственному пребыванию капитана Немо на острове, чтобы исподволь подготовить крещендо…»

Роман разросся до трёх книг. Писатель в течение полутора лет отдавал ему лучшие утренние часы. «Таинственный остров», как и многие его другие романы, впервые был напечатан в «Журнале воспитания и развлечения» — юношеском журнале Этцеля — и в 1875 году вышел отдельным изданием, ещё больше приумножив славу Жюля Верна.

Благодаря счастливым сюжетным находкам от «Детей капитана Гранта» и «Двадцати тысяч лье под водой» протянулись нити к «Таинственному острову». Эти три романа образуют трилогию — трёхглавую сверкающую вершину в горной цепи «Необыкновенных путешествий».

4

Итак, «роман о химии»?..

Действительно, инженер Сайрес Смит создаёт на необитаемом острове настоящую химическую фабрику. Описание производства различных химикатов, начиная с добычи сырья, — больше, чем научные экскурсы. От благополучного исхода реакции зависит судьба колонистов. Каким образом удастся Сайресу Смиту найти выход из трудного, казалось бы, безвыходного положения? Но, как всегда, выход найден и цель достигнута: ещё раз и снова автору удаётся доказать, каким безграничным могуществом обладает человек, вооружённый знаниями!

И всё-таки «Таинственный остров» — меньше всего роман о химии.

Это роман-утопия. Клочок земли в океане, где преднамеренно собраны многие разновидности флоры и фауны чуть ли не со всей планеты, — поэтическая аллегория земного шара, отданного в распоряжение свободных людей.

С первых же строк книга захватывает читателей стремительным диалогом:

«— Поднимаемся?

— Какое там! Книзу идём!

— Хуже, мистер Сайрес! Падаем!

— Боже мой! Балласт за борт!

— Последний мешок сбросили!

— Как теперь? Поднимаемся?

— Нет!»… и т. д.

Четверо мужчин и один мальчик попадают на заброшенный в океане необитаемый остров. Это произошло 23 марта 1865 года. Кто они, герои романа? Участники гражданской войны в США, военнопленные южан-сепаратистов,^[16] вырвавшиеся из Ричмонда на аэростате. Не случайно они назвали свой остров «в честь благороднейшего гражданина Американской республики», президента Авраама Линкольна, борца за освобождение негров, павшего от руки фанатика в апреле того же 1865 года.

Остров Линкольна, куда ветер заносит беглецов, — благодатный уголок. Здесь собраны все богатства природы, какие только могут понадобиться человеку в его трудовой деятельности. Это один из тех островов, которые «созданы как бы специально для того, чтобы бедняги вроде нас могли легко выйти из всякого затруднения», говорит один из колонистов.

Благодаря знаниям своего руководителя инженера Сайреса Смита и благодаря своему собственному уму «они сумели поставить себе на службу животных, растения и минералы острова, то есть все три царства природы».

Инженер Сайрес Смит — главный герой романа — образ человека будущего, человека, покорившего природу и освобождённого от всяких пут. Неистощимая энергия, трудолюбие, сила воли, предприимчивость, находчивость, великодушие, отвага, дерзновенная мысль, разносторонние знания — в нём сосредоточены все лучшие качества, которые помогут человеку завоевать свободу и овладеть вселенной.

В наше время, в век научно-технической революции, такой человек, как инженер Смит, кажется прямым предшественником передовых людей XX века. Писатель прозревает грядущие дали, предвосхищая не только завоевания техники, но и образы новых людей.

В уста Сайреса Смита он вкладывает свои мечты о будущем человечества.

Колонисты размышляют о том, что станет с людьми и что заменит им минеральное топливо, когда запасы угля иссякнут. Инженер отвечает: вода, разложенная на свои составные элементы. «Да, я уверен, что наступит день, и вода заменит топливо; водород и кислород, из которых она состоит, будут применяться и раздельно; они окажутся неисчерпаемым и таким мощным источником тепла и света, что углю до них далеко!.. Следовательно, бояться нечего. Пока землю населяют люди, она их не лишит своих благ, ни света, ни тепла… Словом, я уверен, когда каменноугольные залежи иссякнут, человек превратит в топливо воду, люди будут обогреваться водой. Вода — это уголь грядущих веков».

Какая смелая мысль и как созвучна она научным исканиям нашего времени, пусть и с поправками на достижения техники, выходящие за пределы воображения автора! Чем больше узнают люди, тем больше остаётся непознанного. Наука, как и природа, неисчерпаема. На замечание Пенкрофа — «Толстенные книги получатся, если записать всё, что люди знают» — Сайрес Смит отвечает: «А ещё толще книги можно написать о том, чего люди до сих пор не знают».

Герои романа, попавшие на необжитую землю, оказываются на первых порах в положении куда более трудном, нежели их предшественник Робинзон Крузо, которому удалось захватить с корабля все необходимые инструменты и припасы. «Робинзонам», потерпевшим крушение в воздухе, действительно пришлось проделать как бы заново весь путь, пройденный человечеством: начать с добывания огня, изготовления лука и стрел, примитивных орудий труда, необходимой домашней утвари, а потом уже, с помощью первобытных инструментов, создать более сложное оборудование и приступить к большим работам.

В отличие от Робинзона Крузо, герои «Таинственного острова» не ограничиваются охотой, скотоводством и земледелием. Они строят мосты, проводят каналы, воздвигают плотины, осушают болота, добывают полезные ископаемые, плавят металлы, сооружают машины, устанавливают электрический телеграф, занимаются научными изысканиями.

На «химической фабрике» Сайреса Смита изготавливаются кислоты и щёлочи, глицерин, стеарин, мыло, свечи, порох, пироксилин, оконные стёкла и стеклянная посуда. Колонисты занимаются сахароварением, налаживают выработку войлока и т. д.

Как верно подметил рецензент одной из старых русских газет, «этот роман, так сказать, в ракурсе — история европейской цивилизации в связи с историей развития науки».

Мы не просто следим за всеми операциями, но как будто и сами участвуем в повседневной деятельности этих людей, связанных братской дружбой, — настолько точно, зримо и образно изображены трудовые процессы.^[17]

Свободный труд свободных людей, живущих на свободной земле, творит чудеса. Здесь каждый трудится для себя и одновременно для всего коллектива. Плоды совместного труда становятся общим достоянием. Для каждого в отдельности и для всех вместе созидательный труд является первейшей жизненной потребностью. Здесь не существует ни денег, ни частной собственности, ни присвоения чужого труда. Здесь — все за одного и один за всех.

Боцман Айртон, проведший двенадцать лет на необитаемом острове, потерял человеческий облик, превратился в дикаря. «Горе тому, кто одинок, друзья! — восклицает Сайрес Смит. — По-видимому, одиночество быстро погубило рассудок этого человека, раз вы нашли его в таком жалком состоянии».

Жюль Верн как бы вступает в спор с «Робинзоном Крузо» Дефо, доказывая, что человек может жить и совершенствоваться только среди людей, что Робинзона неминуемо постигла бы участь Айртона. И чтобы дать ему возможность провести на клочке суши, отрезанном от всего мира, целых двенадцать лет, автор нарочно путает даты, утверждая, что Айртон был оставлен на острове в 1854 году (а не в 1865-м, как сказано в «Детях капитана Гранта»).

И тут надо напомнить, что воображаемый остров Линкольна Жюль Верн поместил в 150 милях от реального Табора, лежащего на 153° западной долготы и 37°11′ южной широты. Этот уединённый островок обозначен на географических картах как риф Мария-Тереза, но в прежние времена его именовали ещё Табором. Отсюда и рассеянность Жака Паганеля, забывшего, что у этого островка есть и второе название. На Таборе нашли приют спасшиеся во время крушения «Британии» капитан Грант с двумя матросами. И сюда же был высажен за свои преступления боцман Айртон, дошедший в одиночестве до полного одичания.

Но стоило только Айртону попасть в человеческое общество, присоединиться к группе свободных тружеников во главе с Сайресом Смитом, как к нему снова вернулся разум. Дикарь стал человеком, закоренелый негодяй — честным работником.

Исповедь Айртона — по смыслу ключевая глава романа — и появление Роберта Гранта, ставшего капитаном яхты «Дункан», соединяют «Таинственный остров» с первым томом трилогии.

Там же, в подводном гроте острова Линкольна, обретает последнее прибежище со своим «Наутилусом» постаревший капитан Немо.

«Он стал наблюдать за своими соседями, выброшенными на необитаемый остров и лишёнными самого необходимого… Мало-помалу, видя, какие это благородные, энергичные люди, какой братской дружбой они связаны меж собой, он заинтересовался их борьбой с природой. Волей-неволей он проник во все тайны их жизни… Да, эти люди… были достойны всякого уважения и могли бы примирить капитана Немо с человечеством, ибо являлись благороднейшими его представителями».

Автор опять сдвигает хронологию, утверждая, что события, изображённые в «Двадцати тысячах лье под водой», происходили шестнадцать лет назад, тогда как известно, что действие в обоих романах по времени почти совпадает (вторая половина 1860-х годов). Но если бы не было перестановки дат, капитан Немо не успел бы состариться и не мог бы сказать, что живёт уже тридцать лет в морских глубинах…^[18]

В финале выясняется, кто он такой: индийский принц Даккар, один из вождей восстания сипаев,^[19] жестоко подавленного англичанами, потомок раджи Типу-саиба, правителя последнего независимого государства на юге Индии.

Типу-саиб — лицо историческое! — пытался вступить в союз с правительством Французской республики, был членом республиканского клуба и погиб в бою с англичанами в 1799 году.

Роман «Двадцать тысяч лье под водой» был написан в последние годы царствования Наполеона III. В полный голос писатель не мог тогда выразить свои республиканские чувства, не мог раскрыть революционное прошлое Немо. По прошествии нескольких лет, когда появилась такая возможность, Жюль Верн не преминул ею воспользоваться в последних главах «Таинственного острова». Откликаясь на просьбы читателей, он «рассекретил» биографию Немо.

«В 1857 году вспыхнуло крупное восстание сипаев. Душой его был принц Даккар. Он поднял огромные массы. Он отдал правому делу все свои дарования и своё богатство. Бесстрашно шёл он в бой в первом ряду, рисковал своей жизнью так же, как самый простой человек из этих героев, поднявшихся на борьбу ради освобождения отчизны. Он участвовал в двадцати схватках и десять раз был ранен. Но тщетно искал он себе смерти, когда последние воины, отстаивавшие независимость Индии, пали, сражённые английскими пулями».

Дальнейшая биография Даккара сливается с историей Немо, строителя «Наутилуса» и подводного странника, нашедшего независимость в глубинах морей.

А теперь, спустя много лет, капитан Немо, таинственный покровитель колонистов, с восхищением следивший за их деятельностью, осуждает себя за индивидуализм и отрешённость от мира. В предсмертной исповеди он говорит Сайресу Смиту: «Одиночество, оторванность от людей — участь печальная, непосильная… Я вот умираю потому, что вообразил, будто можно жить одному!..»

Он умирает на страницах «Таинственного острова», но продолжает жить и сражаться в романе «Двадцать тысяч лье под водой». Помощь, которую он оказывал колонистам, и его исповедь — здесь автор акцентирует свою главную мысль — соединяют «Таинственный остров» со вторым томом трилогии.

Будущее принадлежит таким людям, как Сайрес Смит и его товарищи. Созидательный труд должен быть не только обязанностью, но и естественной потребностью человека. Люди сильны только в сообществе, только в коллективе. Тот, кто хочет жить и бороться в одиночку, пусть даже и за правое дело, обречён на гибель. К таким выводам приводит читателей Жюль Верн.

5

В эпилоге романа колонисты, после благополучного возвращения в Америку, покупают участок земли в штате Айова и основывают на тех же началах новую трудовую общину — островок свободной земли среди океана земель, подчинённых буржуазным правопорядкам. «Под разумным руководством инженера и его товарищей колония процветала», — сообщает автор. Поверить ему на слово? Ведь деятельность колонистов в штате Айова выходит за рамки повествования!

Республиканец 1848 года,^[20] Жюль Верн вырос на идеях Сен-Симона, Фурье, Кабе, теоретиков и глашатаев утопического социализма, мечтавших о создании совершенного общества мирным путём, без пролития крови, минуя социальные потрясения.

По мнению Этьена Кабе, автора романа «Путешествие в Икарию» (1842), мирную революцию совершит наука: «Машина несёт в своём чреве тысячу маленьких революций и великую революцию — социальную и политическую. Пар заставил аристократию взлететь на воздух!» В утопическом государстве Кабе благосостояние достигнуто с помощью техники. Машины применяются для выпечки хлеба, в строительстве, для изготовления одежды, в больницах, в сельском хозяйстве. Жители Икарии проводят в больших масштабах мелиоративные работы, владеют управляемыми воздушными шарами и подводными лодками. Много внимания уделено развитию гигиены и медицины. Икарийцы ждут от электричества таких же благ, как и от пара. Но больше всего Кабе говорит об устройстве идеального общества. Упоминая машины разного назначения, он воздерживается от технических описаний. И это характерная черта социальной утопии XIX века, отделяющая её от инженерной фантастики.

Благодаря занимательности и живости изложения роман «Путешествие в Икарию» стал своего рода евангелием для многих тысяч людей, считавших, как и Кабе, что коммунизм можно осуществить путём наглядной пропаганды. Достаточно только создать несколько образцовых общин, чтобы пример оказался заразительным и образовалось целое «икарийское» государство, процветанию которого поможет Наука. Пытаясь претворить свои планы в жизнь, Кабе навербовал сторонников среди французских рабочих и отправился с ними за океан. В 1848 году он основал в Техасе первую общину. Позже возникло ещё несколько подобных же коммунистических общин, но враждебное окружение, внутренние неурядицы, слабая производительность труда в условиях полунатурального хозяйства показали несостоятельность этого социального эксперимента. Суровая действительность опровергла утопию. Кабе и его последователи убедились на собственном опыте, что при господствующем в государстве капиталистическом строе частичные коммунистические преобразования обречены на провал. Последняя икарийская коммуна распалась в 1895 году, когда Этьена Кабе давно уже не было в живых. «Путешествие, в Икарию» подействовало на воображение Жюля Верна. Во многих романах, и прежде всего в «Таинственном острове», он описывает деятельность трудовых общин, основанных, по сути, на тех же «икарийских» принципах: труд и знания каждого принадлежат всем. Но при этом Жюль Верн старался оградить своих героев от тех неизбежных неудач, которые терпели икарийцы.

Не потому ли утопические трудовые общины существуют в романах Жюля Верна только на необитаемых островах или… в межпланетном пространстве («Гектор Сервадак»)?

И всё же в области социальной фантастики Этьен Кабе был непосредственным предшественником и учителем автора «Необыкновенных путешествий».

На первое место Жюль Верн выдвигал научный прогресс, видя в нём с высоты своих творческих достижений источник благоденствия для всего человечества. И только позднее он сделал для себя решающий вывод в переломном романе «Робур-Завоеватель» (1886): «Успехи науки не должны обгонять совершенствования нравов». Иными словами, наука может служить и добру и злу, в зависимости от того, в чьи руки она попадает и каким целям служит. Без борьбы справедливости не добьёшься!

Безупречная нравственность героев «Таинственного острова», разумно использующих научные знания только для общего блага, для добрых целей в коллективном труде, создающих при посредстве науки дружную трудовую коммуну, неподвластную законам буржуазного общества, делает их новыми людьми, людьми будущего, по устремлениям близкими нашему времени. Жюль Верн был и остался неумирающим спутником юности, а «Таинственный остров» — одним из самых популярных произведений в мировой детской литературе.

Евг. Брандис

Примечания

1

То есть 46 метров в секунду, или 166 километров в час (около сорока двух лье, считая в одном лье 4 километра). (Примеч. автора.)

(обратно)

2

5 апреля Грант захватил Ричмонд, мятеж сепаратистов был подавлен. Ли отступил на запад, и дело единства Соединённых Штатов восторжествовало. (Примеч. автора.)

(обратно)

3

И так далее (лат.).

(обратно)

4

Известный автор руководства по ужению рыбы. (Примеч. автора.)

(обратно)

5

Действительно, в то время года и на той широте солнце всходило в 5 час. 53 мин. утра и заходило в 6 час. 17 мин. вечера. (Примеч. автора.)

(обратно)

6

Имеется в виду английский фут, равный тридцати сантиметрам. (Примеч. автора.)

(обратно)

7

В четверть бумажного листа (лат.).

(обратно)

8

Порт в штате Нью-Йорк. (Примеч. автора.)

(обратно)

9

Аляска была открыта в 1741 году русскими и принадлежала России, но в 1867 году (вместе с Алеутскими островами) была продана США царским правительством.

(обратно)

10

Около 106 километров в час. (Примеч. автора.)

(обратно)

11

Речь идёт о восстании греков, которым капитан Немо действительно помогал таким образом. (Примеч. автора.)

(обратно)

12

Подвижный в подвижном (лат.).

(обратно)

13

Пьер Жюль Этцель умер в 1886 году.

(обратно)

14

Это было сказано в 1902 году.

(обратно)

15

В романе швейцарского писателя Иоганна Рудольфа Виса «Швейцарский Робинзон» (1812) изображена трудовая жизнь на необитаемом острове не одного человека, как в «Робинзоне Крузо» Дефо, а целой семьи — отца и четырёх сыновей с разными характерами и наклонностями. В 1900 году Жюль Верн опубликовал роман «Вторая родина», задуманный как продолжение «Швейцарского Робинзона» Виса.

(обратно)

16

В годы гражданской войны в США сепаратисты-южане, сторонники отделения Южных рабовладельческих штатов, противостояли северянам, сторонникам единства Соединённых Штатов.

(обратно)

17

Сознательную неточность, дабы не вводить в искушение мальчишек, Жюль Верн допустил в описании изготовления пороха по рецепту Сайреса Смита.

(обратно)

18

В таком случае действие происходило бы в середине или даже в конце 1890-х годов («Наутилус» был построен в начале 60-х). А между тем колонисты покидают разрушенный подводным извержением остров 24 марта 1869 года.

(обратно)

19

Сипаи — индийские солдаты, состоявшие на службе у англичан (в эпоху британского колониального владычества в Индии).

(обратно)

20

В результате революционных событий 1848 года во Франции была свергнута Июльская монархия и провозглашена Республика.

(обратно)